Начальник московской милиции и сам понимал, что побоище на стройплощадке устроила вовсе не уличная шпана. Точнее, чтоб учинить обычный мордобой, пусть даже с участием десятков человек, хватило бы и обычных гопников, но здесь было явно нечто иное, здесь чувствовалась система, организация, чья-то воля.

Нужно было найти людей, подготовить их, экипировать, доставив на место в строго определенный момент. Да, это говорило о серьезных намерениях организаторов, наверняка не желавших быть пойманными, но также и давало немалый шанс на успех – было слишком много зацепок, и хоть одна из них должна была привести к цели. В прочем, в этой погоне можно было и зубы сломать.

– Копайте, товарищ генерал-лейтенант, ройте, рвите и грызите всех – в рамках закона, конечно, – напутствовал своего офицера Николай Фалев, словно читая его мысли. Министр вовсе не жаждал сейчас крови, не стремился подставить под удар сверху кого-то вместо себя. Нет, сейчас глава МВД хотел лишь раскрыть преступление, уже обернувшееся большой кровью, а, главное, нанесшее сокрушительный удар по репутации российской милиции и всей страны. И ради этого он вполне был готов расстаться со своим нагретым креслом. – Действуйте, и тогда худшего для вас, для всех нас, удастся избежать. Используйте все ресурсы, все кадры, но из-под земли достаньте того гаденыша, который заварил эту кашу! Это дело чести, мы не в праве позволить распутать этот клубок людям из ФСБ. Никаких чекистов, ясно? А потому нужно спешить, пока нас не подвинули в сторону, товарищ генерал-лейтенант.

– Есть, товарищ министр, – браво козырнул глава московской милиции, чувствуя, как на душе стало легче. – Разрешите идти?

– Да, работайте, – нетерпеливо кивнул Фалев. – Ступайте. И помните – я жду результат!

Генерал ушел – его ждали горячие деньки. А Николай Фалев устало бухнулся в кресло, вытащив сигарету из лежавшей на столе пачки, и с наслаждением закурив. Нужно сообщить президенту, пока он первый не начал задавать вопросы. Министр выглянул в окно – едва брезжил рассвет, и небо из темно-синего, почти черного, стало серо-голубым, с каждой минутой светлея на востоке. Что ж, не нужно торопиться. Еще пара часов, и уж тогда… больше всего Николай желал, чтобы за эту пару часов его сыщики все раскрутили, назвали имена, адреса. Но министр знал разницу между фильмами, книгами и реальной жизнью.

Все был заняты делом. В офисе "Би-Би-Си" лучше силы по приказу Найджела Шарпа оказались брошены на подготовку сенсационно сюжета, того, который мог взорвать всю Россию, и Европу в придачу. Британцы знали, что не одиноки в своем стремлении, а потому тем более вынуждены были спешить – о том, что есть конкуренция, здесь знал каждый.

А тем временем в главном управлении московской милиции офицеры, лучшие сыщики, цвет столичных правоохранительных органов, и самые искушенные криминалисты собирались на внеочередное совещание. Они уже знали, чем предстоит заниматься спешно созданной следственной группе, и каждый, чье имя было названо, больше всего желал оправдать доверие начальства.

А Гоги Берквадзе, включив телевизор, на экране которого под истошные комментарии диктора плечистые мужики в масках и камуфляже беспощадно дубасили сбитых с ног строителей на фоне окрашенной в цвета российского триколора эмблемы госкорпорации "Росэнергия" – отличный план получился! – достал из холодильника бутылку шампанского. С легким хлопком из горлышка вылетела пробка, и пенистый янтарный напиток коснулся тонких стенок высокого фужера.

– За успех! – провозгласил тост Гоги, залпом опорожнив фужер.

На экране тем временем появился мужик в разодранной, забрызганной кровью строительной робе. Ничего не различая, он полз на четвереньках, мечась из стороны в сторону и натыкаясь на обступивших его кружком "омоновцев", несильными пинками корректировавших курс бедолаги.

Все вы так будете передо мной ползать, суки! – грозно прошипел Берквадзе, и, отставив прочь фужер, приложился к горлышку бутылки, шумно хлебая игристое вино.

Одни кадры сменялись другими. Вот появился на экране усатый тип в милицейской форме, что-то говоривший в объектив, грозно раздувая щеки. На эти обещания "найти и наказать по всей строгости" Берквадзе даже не обратил внимания – могли бы, так давно уже всех бы по камерам рассовали, а так пусть воздух сотрясают.

– Ай, Виктор, ай молодец, – цокал языком олигарх, опустившись в мягкое кресло. В конце концов, в тюрьме хотя бы можно отдохнуть, набраться сил перед действительно важными делами. – Ловко! Ну и сукин сын!

Именно Кваснов предложил дерзкий план, простой и эффективный, и теперь бывший хозяин "Нефтьпрома" мог наблюдать результаты по одному из центральных телеканалов. Вне всяких сомнений, по престижу страны, по репутации силовых органов и самого президента, нанесен удар, оправиться от которого почти невозможно, в чем помогут иностранные журналисты, накидывающиеся на подобные новости, точно голодные шакалы.

– Ну, что, полковник, – Гоги, подняв фужер, отдал салют портрету президента, заботливо повешенному на серую тюремную стену. – Думал, что свалил меня, да? Меня, Гоги Берквадзе! Щенок, да против меня ты – ничто и никто!

В последнюю очередь нефтяной магнат в эти минуты думал о том, прослушивают ли его камеру или нет. По сравнению с тем обвинением, которое ему предъявили, сказанные слова казались детским стишком с новогоднего утренника.

– Ты передо мной не на колени, раком встанешь, – пригрозил серой тюремной стене Гоги. – Ты позарился на чужое, так теперь будь готов расстаться даже с тем, что было по праву твоим!

Никто, ни Найджел Шорт со своей командой, ни Гоги Берквадзе, ни сотрудники московской милиции, ни Семен Попов, уже пересчитывавший в эти часы заслуженный гонорар, еще не знали, что спустя считанные часы новости, появившиеся благодаря их прямому участию, перестанут казаться актуальными.

Московская область, Россия – Баренцево море – Сочи, Россия

17 мая

Покрытый грязно-зелеными разводами камуфляжа вертолет, обычный десантно-транспортный Ми-8МТ, каких сотни летали в отечественной фронтовой авиации и десятках других стран, сделал круг над посадочной площадкой, плавно опускаясь к земле. Лопасти вращались все медленнее, и тональность работы турбин изменилась, свидетельствуя о пониженных оборотах.

Из салона геликоптера сквозь толщу мутного плексигласа и пелену пыли, взметенной восходящим потоком воздуха, открывалась панорама военного городка, привычная всякому офицеру, носившему форму Российской Армии. Но генерал Строгов не обращал внимания на пейзаж – он был здесь не впервые, и мог с закрытыми глазами описать расположение.

Наполнявший десантное отделение гул турбовинтовых двигателей постепенно стих, позволив услышать разговоры пилотов. Командующий Воздушно-десантными войсками увидел, как на краю летного поля затормозил УАЗ, из которого выскочила фигура в полевом камуфляже, и бросилась к садящемуся вертолету, придерживая рукой фуражку.

– Жди, – бросил генерал выглянувшему из кабины пилоту. – Я задержусь не больше, чем на час.

– Есть, товарищ генерал-полковник, – кивнул летчик. – Как раз успеем заправиться для обратного пути.

Строгов пружинисто спрыгнул на бетон, не без гордости окинув взглядом окрестности. Обычный гарнизон, может, чуть более чистый по сравнению с тысячами таких же, разбросанных по всей стране от Калининграда до Камчатки.

На летном поле, метрах в двухстах от еще вращавшего лопастями вертолета, стояла пара точно таких же Ми-8, а в распахнутых дверях ангара был виден старый Ми-2, выпотрошенный так, что остался только корпус, из которого торчали "ребра" стрингеров. вдалеке возвышались аккуратные казармы, обрамленные ухоженными газонами.

Гарнизон в подмосковной Кубинке жил привычной жизнью. Мимо одной из казарм с песнями строем маршировали парни в голубых беретах, не меньше роты. Луженые глотки исторгали какие-то бравые крики, но что именно пытались исполнить бойцы, не разобрал даже привычный к подобному генерал, да это было и не важно. Те, кто здесь служил, получили право называться элитой отнюдь не за хоровое пение.