Принятые Камински меры безопасности были вовсе не лишними, ведь здесь, в родном городе иракского вождя, у многих своих соотечественников пользовавшегося неподдельным уважением, причем небезосновательно, сторонников Саддама оставалось намного больше, чем во всех прочих городах. После быстрой победы американцев в свои дома, в том числе и в Тикрит, вернулись тысячи иракских солдат и национальных гвардейцев, многие из которых прихватили с собой оружие, и далеко не всем из них по душе пришлась оккупация родной страны чужаками.
К счастью, массовых выступлений так и не произошло, но все равно дивизия Камински понесла немалые потери. Почти каждый день патрулировавшие узкие извилистые улочки солдаты попадали под обстрел или подрывались на мастерски замаскированных на их маршрутах минах. Всякий раз, потеряв убитым или раненым хотя бы одного бойца, генерал отдавал приказ своим солдатам прочесать весь город, на месте расстреливая всякого иракца, кто попытался бы оказать сопротивление. Такие рейды приносили свои плоды в виде задержанных террористов, обнаруженных тайников с оружием и взрывчаткой, но после каждого из них вновь продолжались нападения на американцев и их союзников.
Замкнутый круг можно было разорвать, лишь покинув эту негостеприимную землю, но тогда, в этом Мэтью Камински отдавал себе отчет, в Ираке мгновенно вспыхнет ожесточенная гражданская война, тем более страшная, что по обе стороны окажутся непримиримые религиозные фанатики, для которых победа будет означать лишь полное истребление своих врагов до последнего человека.
Эта война была не нужна Америке, это Камински прекрасно понимал, но, ввязавшись в нее по чьей-то глупости, просто уйти, хлопнув дверью, теперь было невозможно. О том, с его все началось, что стало поводом для вторжения, многие, особенно там, за океаном, уже забыли. Но ни химическое, ни биологическое оружие Саддама, страх перед которым заставил многие сопредельные страны не только словом, но и делом поддержать американцев, предоставив им свои базы и даже отправив сюда войска, так и не было найдено. При этом Мэтью Камински точно знал, что оно не было выдумкой вашингтонских политиков. Почти в каждом иракском городе американцы и их союзники находили склады, битком забитые костюмами биологической и химической защиты, а курды еще хранили память о том, как целые деревни иракские национальные гвардейцы подвергали обстрелу химическими снарядами.
Правда, едва ли у Хусейна могло быть ядерное оружие, но запасы радиоактивных материалов у него точно были, накопленные еще в восьмидесятые годы, и кто мог бы помешать каким-нибудь фанатикам, с помощью сильного взрыва рассеять изотопы над густонаселенным районом большого города в любой части света? Старое, проверенное средство, радиологическое оружие, едва ли было применимо в обычной войне, но как раз подходило жаждущим крови полубезумным исламским боевикам, которые пришли на смену иракским властям, устанавливая свои порядки.
Одержимые идеей священной войны, эти грязные дикари, не державшие в руках ни одной книги, кроме Корана, могли с легкостью превратить в радиоактивную пустынную не только целый город, но и континент. Ведь их война преследовала иные цели, отличавшиеся от тех, о которых говорили генералы в своих штабах, планирую очередную военную кампанию. Пусть девять десятых населения всего мира умрет в страшных мучениях, и огромные территории станут непригодны для жизни, но если те, кто останется, станут правоверными мусульманами, это вполне устроит безумцев, называющих себя моджахеддинами. И те американские парни, что служили под командованием генерала Камински, должны были помешать осуществлению желания этих безумцев.
Ирак действительно был сейчас похож на котел, и содержимое его, достигнув точки кипения, грозило выплеснуться, чудовищной волной захлестывая соседние страны, а отголоски этого могли услышать и в более далеких краях. До вторжения весь смертоносный арсенал был в руках только одного человека, иракского вождя, от которого все же ясно было, чего ожидать. Теперь же за власть в стране боролись самые разные силы, действия которых были совершенно непредсказуемы. Запасы химического оружия исчезли, но не испарились, и тот, в чьих руках они сейчас находились, для достижения своих целей вполне мог прибегнуть и к этому средству. И помешать окончательно превратить эту страну в огромное кладбище, кто бы и как бы к этому не относился, могли только американцы.
Пройдет еще несколько лет, когда в Ираке настанет хотя бы хрупкий мир, когда местные будут готовы решать свои проблемы сами, при этом не проливая реки крови, вот тогда и можно будет подумать о возвращении домой. Пока же приходилось провожать на родину только гробы, всякий раз представляя слезы матерей и жен, тихую ярость отцов тех, кто уходил из родного дома живым, пышущим силой, а возвращается обгоревшим куском мяса.
– Генерал, сэр, – тяжкие раздумья генерала прервало появление на пороге его кабинет лейтенанта, которому сегодня выпало быть адъютантом командующего. – Приказ из Вашингтона, сэр. – Дождавшись приглашающего кивка, лейтенант, молодой темнокожий парень, худощавый, поджарый, словно гончая, шагнул вперед, положив на стол перед командиром листок. – Приказано сдать позиции британцам и иракским полицейским и готовиться к переброске в Грузию.
– Черт побери, – пробормотал Камински, не ожидавший такого развития событий, и добавил, вспоминая родной язык: – Psja krew, Грузия, значит? Впрочем, я всегда сомневался, что нас могут послать на Гавайи.
– К погрузке приказано приступить в течение двенадцати часов, сэр, – добавил не отреагировавший на шутку генерала адъютант. Он немного помедлил, а потом, решившись, спросил: – Сэр, как вы думаете, что это значит? Почему Грузия, там ведь вроде спокойно?
– О спокойствии они забудут, как только мы там появимся, – усмехнулся Камински, а затем уже серьезно добавил: – Я знаю, не больше, чем вы, лейтенант. За нас все решают политики, они указывают, в какой стране нам сдохнуть, а наше дело – перед тем, как умереть, отправить в небытие как можно больше врагов, и какая разница, какого цвета у них кожа и на каком языке они разговаривают.
– Значит, опять война, сэр, – удивленно спросил лейтенант. – Но с кем? Ведь Грузия – наш союзник, они даже в Ирак отправили своих солдат, чтобы доказать нам свою верность на деле, – вспомнил офицер. – Неужели русские, сэр?
– Нет, этого не должно быть, – генерал-майор вдруг почувствовал, что воротник потертого камуфлированного кителя стал слишком тесным, и оттянул его рукой, впуская в горло воздух. – Нам должны были сказать, если бы все было так серьезно. Скорее всего, просто демонстрация верности нашим союзникам. Я слышал, что грузины опять не в ладах с Москвой, и наше появление, наверное, должно придать им уверенность в своих силах.
– Но едва ли русским придется по нраву наше появление, – заметил осмелевший лейтенант. Ему нечасто приходилось разговаривать с самим генералом, и молодой офицер ощущал некоторую скованность, но удивленный неожиданным приказом командир не обращал на это внимание. Мэтью Камински и сам хотел поговорить о происходящем хоть с кем-нибудь.
– Да, пожалуй, – генерал кивнул, затем отвинтив крышку бутылки и сделав глоток прямо из горлышка. Переведя дух, он продолжил: – Никто не будет рад, если у его границ появятся такие славные парни, какие служат в этой дивизии. Но это не наша забота, лейтенант, что будут думать за кремлевской стеной. Наша задача – война, и если прикажут, мы будем воевать с кем угодно и где угодно, так, как вас всех и меня тоже в свое время учили, – решительно произнес генерал, упрямо выпятив челюсть от усердия. – И если придется стрелять в русских, что ж, мы так и поступим. Я уверен в вас всех и жду только выполнения приказов, быстрого и беспрекословного. И сейчас вы должны выполнить один из них.
– Слушаю, сэр, – лейтенант подтянулся, готовый при первом слове командира сорваться и бежать выполнять его распоряжение.
– Через полчаса собрать штаб дивизии здесь, на командном пункте, – четко произнес Камински. – Всем свободным от патрулирования и несения дежурства солдатам и офицерам находиться в казармах. Быть готовыми к выдвижению на аэродром в течение часа.
