В ухоженном саду мавзолея навстречу нам вышла корова. Она появилась из красноватой глубины сада и преданно смотрела на нас большими черными глазами. Видно, надеялась, что мы принесли ей что–нибудь перекусить, и, конечно, не догадывалась, что нам самим очень хотелось есть. Но ничего не поделаешь, ей пришлось довольствоваться дружеским похлопыванием по спине.

Усыпальница Джасванта Сингха напоминала мусульманские гробницы ажурными сводами своих галерей. Мраморные стены настолько тонки и прозрачны, что через них, словно сквозь пергамент, проникали солнечные лучи. Внутри мавзолея над пустой могилой установлен надгробный камень — махараджа погиб во время военного похода в Афганистан.

На ослепительно белой террасе стояли, прижавшись друг к другу, четыре небольшие мраморные чхатри — зонтиковые часовенки. Индуистские правители были в невыгодном положении по сравнению со своими мусульманскими соперниками: они не могли строить великолепные мавзолеи, так как индуистская традиция запрещала хоронить покойников. Согласно индуизму, тело умершего должно быть сожжено на погребальном костре, а пепел опущен в одну из священных рек. Позднее возникла традиция отмечать то место, где огонь взял с собой в небо телесные останки предков, символическими постройками в виде зонтиковых павильончиков.

Мавзолей Джасванта превосходит все рядом стоящие здания по своим размерам и красоте. Для того чтобы осмотреть достопримечательности других джодхпурских правителей, нам надо было преодолеть еще километров десять на север, до Мандора, разрушенной резиденции древнего раджпутского рода Пратихаров. Наш водитель, узнав о том, куда мы хотим ехать, ничуть не удивился. Ведь туда в выходные дни часто отправляются на прогулку джодхпурские чиновники и торговцы с семьями. Они любят погулять там по царским садам, раскинувшимся по берегам небольшой речки Нагадари, посидеть в тени индуистских храмов.

Храмы поразили нас изяществом резьбы по темно–коричневому, иногда красноватому, песчанику. Однако с художественной точки зрения они большого интереса не представляли и напоминали известные шиваистские буддийские святыни, чистый стиль которых нарушали здесь детали местных джайнских традиций.

Развалины столичного города сегодня пронизывает густая сеть каналов, соединенных с пятью водоемами, ступенчато расположенными в углублениях скалистого массива. Мы прошли мимо одного из них, с перекинутыми через него дугообразными мостиками с чеканными перилами. Вереница фонтанов привела нас в нижнюю часть долины. У подножия черной скалы нам бросилась в глаза крикливая красота, желтизна и голубизна стоящих там полихромных фигур. Здесь, в галерее под открытым небом, выстроились в ряд местные раджпутские герои. В руках у каменных воинов были обоюдоострые мечи, всадники придерживали буйных коней, вонзая шпоры в их разгоряченные бока, тут же раджи вели вооруженные отряды в бой против неприятеля. Отважных воинов опекали гигантские фигуры известнейших богов индуистского пантеона. Мы насчитали их несколько десятков и удивились, почему всему этому продолговатому кегельбану дали название «Зал трехсот миллионов богов». Столько их нет, наверное, даже на всех индийских небесах.

Не может этого объяснить нам ни хозяин чайной, у которого мы остановились, чтобы выпить чашечку золотистого ароматного напитка, ни моторикша, нетерпеливо ожидающий нас у башни перед входом в княжеские сады. До захода солнца он хотел бы успеть показать нам охотничий замок махараджи, расположенный на берегу озера Бальсаманд, идеальное место для охоты на цапель и других водных пернатых.

Моторикша остановился в глубине щедро обводненных фруктовых садов и, оставив мотоколяску под деревом манго, повел нас за собой по крутым каменным лестницам на высокую плотину. Он спешил, чтобы в сгущавшихся сумерках мы успели еще хоть что–то разглядеть. Открывшаяся перед нами картина и правда стоила всех усилий. У наших ног раскинулась тихая рябь потемневшей от сумерек поверхности озера, зажатого со всех сторон лесистыми берегами. Последний солнечный луч прочесывал серебристые чубы волн и покрывал золотом башенки и павильончики охотничьего замка. Из–за его низкого забора уже давно не доносились голоса веселых охотничьих компаний. Теперь оттуда слышны лишь энергичные команды начальника летного училища. В голубоватых сумерках зазвучали латунные трели армейской трубы, извещавшей о том, что наступило время ужина. Жаль, что зов трубы обращен не к нам, нас не пришлось бы долго звать. Кто знает, удастся ли нам вечером поужинать в Джодхпуре! Однако караульный выразительным жестом уже предлагал нам покинуть территорию.

В этих широтах темнота наступает стремительно, и не успели мы спуститься в сад, как вокруг уже не видно было ни зги.

Рикша, не спрашивая маршрута, поехал прямо на вокзал. Там, остановив коляску, он протянул руку. Мы вложили в нее условленную плату за проезд и несколько рупий в придачу. Затем поспешили скорее ретироваться — нам вслед по всей улице неслись душераздирающие причитания:

— Так мало, сааб! Этого хватит лишь на бензин. А уже так поздно! Дети сидят голодными. Бакшиш, сааб!

Освещенный зал станционного ресторана пуст. Готовых блюд в наличии нет, но нам сказали, что могут приготовить баранину на вертеле и пшеничные лепешки. Еще бы пива… В ответ официант смущенно заулыбался — известно, что в Раджастхане торговля спиртными напитками запрещена.

Наш поезд уже стоял на первом пути, а в двери его ломились пассажиры. Начальник поезда подчеркнул в списке пассажиров наши фамилии и выделил для нас нижние полки в четырехместном купе. На верхней полке уже расположился артиллерист со своей амуницией, а в дверях вслед за нами стояли другие попутчики. Морщинистый старик, на лбу которого чудом удерживались маленькие очки из тонкой проволоки. Он вел за руку молодую женщину в ярко–зеленом сари. Старик быстро оценил ситуацию и обрушился на проводника с потоком упреков. Уверенный, что мы его не понимаем, он не стесняясь кричал:

— Моя племянница должна спать здесь с солдатом? И с двумя этими сахибами (господами)? Кто знает, что они за люди?

Проводник сохранял спокойствие. Конечно, девушку можно устроить в женское отделение. Однако бхаи джи — «уважаемый брат», — так индийцы часто обращаются друг к другу, наверняка знает, что в первом классе нет специальных отделений для дам. Они есть только во втором классе, а там и ступить некуда. Так что будет лучше, если девушка останется тут. Сахибы, конечно, уступят ей нижнее место.

Я охотно предложил поменяться с ней местами и представился рассерженному старику. Услышав, что я приехал в Индию в качестве делегата на международную конференцию, посвященную столетию со дня рождения выдающегося индийского поэта Галиба, близкий родственник нашей попутчицы смягчился. Ведь это совсем меняло дело. Выяснилось, что он тоже очень любит Галиба, а племянница преподает в школе… Он забыл о своем негодовании, и в упоении слушал и сам декламировал мелодичные стихи Галиба. Наконец старик вверил племянницу моей охране и попросил нас доставить ее в целости и сохранности на место назначения.

Естественно, племянница вовсе не нуждалась в чьей–либо опеке и проявила себя бывалой и практичной путешественницей. Она открыла свой объемистый чемодан и, заметив, что мой приятель накрывается легким плащом, предложила ему запасную шерстяную накидку, а под голову подсунула надувную подушечку. Украдкой она успела бросить взгляд на верхнюю полку, не зная, как оценит ее действия артиллерист, однако тот после трудного дня уже крепко спал.

Вскоре в купе воцарился мир и покой, все забылись безмятежным сном до утра.

Я проснулся раньше всех, на рассвете, и сонный. выглянул из окна. Над бескрайним морем песка поднимался раскаленный диск солнца. Вдоль дороги на верблюде трясся одинокий наездник, направлявшийся к небольшому загону с забором из прутьев терновника. Там он открыл ворота и выпустил многоголовое стадо овец. Он погонит стадо к ближайшей впадине и оставит его пастись на скудной зеленой поросли на день.