В декабрьские дни темнота наступает быстро и неожиданно. Казалось, только что светило солнце и вдруг — кромешная тьма. Мы едва успели спуститься по рассыпающейся лестнице снова вниз. Хорошо, что в галереях мы не провалились сквозь выломанные песчаниковые плиты в какую–нибудь яму. На деревенской площади, скудно освещенной единственным электрическим фонарем, стояла наша машина, облепленная со всех сторон детьми и подростками. Ничего удивительного, ведь ни один турист сюда не добирается, а ответственные работники индийской Археологической службы словно никогда и не видели Датию на картах. Один юноша в очках набрался смелости и спросил на хинди, зачем мы ходили во дворец. Услышав ответ, он очень удивился:

— Осматривали дворец? Для этого в Датию никто не приезжает. Наверное, вы заблудились. Вам надо вернуться назад в Агру, там есть Тадж–Махал, гостиницы и много иностранцев. А где вы тут будете спать?

Нет, в Датии на ночь мы не останемся, а поедем дальше, в Джханси. Правда, и там нет гостиницы, однако вчера мы предусмотрительно послали телеграмму в правительственный гест–хаус и заказали номер на две ночи. Надеемся, что нас там будут ждать.

До Джханси оставался час езды. Вечер принес с собой и холод. Мы натянули свитера и включили в машине отопление. Постепенно потоки теплого воздуха, идущие из печки, стали согревать наши озябшие ноги.

Мы въехали в котловину, на дне которой мигали неясные огни города Джханси. Как в такой темноте найдешь нужный гест–хаус? Наверняка он расположен где–нибудь в предместье между садами. На оживленном перекрестке мы спросили молодого регулировщика, как проехать к гест–хаусу. Он охотно склонил голову в красном тюрбане к окну машины и слегка при этом покачал головой. Из опыта мы знаем, что это не отрицание, как это принято у нас, а, наоборот, означает, что все в порядке. Полицейский не только знал, как добраться до гест–хауса, но и проявил служебное рвение — предложил проводить нас. Мы хотели, чтобы он сел к нам в машину, но он скромно отказался:

— Мера ек саикал хей, джи (У меня здесь велосипед, мистер).

Он вытащил из укрытия за деревом велосипед, нажал на педали и покатил по дороге. Нам ничего не оставалось, как потихоньку следовать за ним. Хорошо, что на нем была белая униформа, — она четко выделялась в темноте. Медленно и с достоинством он двигался перед нами, указывая рукой направление, куда следовало повернуть, а на перекрестках, подняв ладонь, приостанавливал движение транспорта. Мы уже свыклись с мыслью, что так и будем тащиться за полицейским всю ночь, но неожиданно он въехал в широкие ворота, служащие входом в старый сад, соскочил с велосипеда и указал рукой на портик дряхлого, в колониальном стиле дома для гостей.

Мы хотели бы как–то отблагодарить нашего проводника за его исключительное внимание к нам, но не знали, можно ли давать полицейскому бакшиш? Наш знакомый даже слышать об этом не хотел. Он сказал, что спешит домой, который расположен на противоположном конце города, где его ждет большая семья. В знак прощания я поднял руку и успел еще спросить, почему он, собственно, решил нас проводить; из собственного опыта я знал, что индийские стражи порядка не очень–то внимательны к европейцам. Полицейский одарил меня учтивой улыбкой, свидетельствующей о том, что он хорошо знает свои обязанности, и громко ответил:

— Си ди плет декха, джи (Увидел дипломатический номер, мистер).

Мы спали как убитые, хотя деревянная кровать с переплетенными лямками вместо матраса — далеко не самая удобная постель для европейца, а наволочки выглядели так, как будто по крайней мере месяц не были в прачечной. Главное, что над нами сжалился хозяин и одолжил шерстяные покрывала. Иначе холод вряд ли дал бы нам заснуть.

Наш хозяин разбудил нас задолго до рассвета. Он стоял со старым подносом в руках и говорил:

— Бед–ти хазир хей (Чай в постель готов).

Наверное, мы не очень ясно ему растолковали, что не собираемся придерживаться старых колониальных обычаев, вроде утреннего чая за два часа до завтрака, и вообще я не понимаю, почему англичане так любят «бед–ти».

Хозяин оставил нас в покое и дал поспать еще часа два. Затем он появился и сказал, что мы можем идти купаться. В ванной, в которой, конечно, никакой ванны не было и мы по–индийски экономно поливали друг друга водой из кувшина, вода была настолько ледяной, что у нас зуб на зуб не попадал. Когда мы уже почти вымылись, распахнулась дверь, ведущая во двор, — во всех индийских ванных комнатах, как мне кажется, по крайней мере три двери и все они не закрываются, — вошел слуга с двумя блестящими медными ведрами с горячей водой. Лучше поздно, чем никогда, — после ледяного душа горячая вода хоть немного разгонит кровь.

Осилив обильный английский завтрак и запив его большим количеством крепкого чая, мы отправились искать дорогу в Кхаджурахо. Она идет через Бунделькханд на Восток до Ревы, которая расположена на главной магистрали Нагпур — Илахабад. Однако указатели как будто в воду канули. Нам ничего не оставалось, как спросить дорогу к ближайшему городу, известному местным людям. Случайно этим городом оказался оставленный жителями город Орчха, куда мы, собственно, и хотели ехать для осмотра четвертого дворца. До него недалеко, всего около десяти километров. Через четверть часа мы будем уже там.

Орчха оставалась главной резиденцией бундельских раджпутов до тех пор, пока в XVIII столетии туда не пришли маратхи и не перенесли город со всеми его жителями в Джханси. Надо отметить, что правитель Орчхи раджа Бир Сингх Део сумел выбрать великолепное место для резиденции. На гребне низкого скалистого выступа, обтекаемого с трех сторон рекою Бетва, он приказал построить княжеский дворец и опоясал его рядами стен. Река, шумящая прямо под ними, придавала крепости живописный вид, а заодно служила ей естественной защитой.

Бир Сингх Део навлек на себя гнев Акбара, когда по настоянию сына Великого Могола, Селима, будущего императора Джахангира, организовал убийство любимого министра Акбара Абу–ль Фазла, одного из лучших историков–хроникеров Индии. Когда же могольский трон занял Джахангир, новый император отблагодарил раджу за службу и сделал его первым приближенным своего двора.

Оставив машину на небольшой площади перед храмом, мы вышли на террасу, заросшую колючим кустарником.

Нет необходимости долго сравнивать, чтобы понять, что между дворцами в Орчхе и Датии много общего. Оба дворца — свидетельство того, что их архитектор широко использовали мусульманский архитектурный стиль того времени. Особенно это касается художественного оформления зданий. И все же эти индуистские дворцы во многом отличаются от мусульманских. Они не складываются из многочисленных независимых друг от друга хрупких летних дворцов на территории великолепных садов, имеющих геометрические формы, а ограничиваются одним зданием в несколько этажей. Могольский дворец с множеством павильонов, связанных между собой бесконечными аркадами, выглядит скорее как дворцовый городок. Индуистский же дворец включает в себя несколько помещений под одной крышей — от трех до пяти залов, связанных между собой узкими балконами с закрытым парапетом. План индуистского дворца настолько сложен, что на первый взгляд кажется лабиринтом.

Действительно, заблудиться в нем нетрудно. Мы решили спуститься с верхних этажей вниз, но вскоре обнаружили: ходим по какому–то замкнутому кругу, и стали прокладывать путь, высовываясь из окон и ориентируясь по реке. Только так нам удалось разобраться в сложных переплетениях комнат и выйти к лестнице.

Наконец, мы сбежали вниз по полуразрушенным ступеням. Выйдя наружу, остановились еще раз на мосту, соединяющем крепость с городком, и мысленно сравнили этот дворец с могольскими резиденциями. Абрисы дворца разрывались большим количеством открытых павильончиков, беседок, башенок и висячих галерей. Окна с вырезанными из камня ажурными сетками дробили поверхность могучих внешних стен дворца.