Спиридович воспринял сигналы и предупреждения с адекватной серьезностью, и в конце апреля произвел в Киеве масштабные обыски и аресты среди членов эсеровской организации, однако опасность пришла с другой стороны — из партии эсдеков.
Однажды начальник Киевского охранного отделения на конспиративной квартире встречался с агентом из числа рабочих неким Руденко. В свое время он арестовывался, на дознании дал откровенные показания и выразил желание сотрудничать с охранкой. Спиридович взял его на связь. Потом произошла утечка информации, в рабочей организации большевиков узнали о предательстве Руденко и приняли решение его убить. Агент со слезами на глазах прибежал к Спиридовичу, умоляя принять меры по спасению его жизни. Меры были приняты, охранке удалось так повести дело, что Руденко в глазах своих товарищей был реабилитирован и оставлен в покое.
С тех пор прошло полтора года, сотрудничество с Руденко продолжалось. Последнее время он стал вызывать Спиридовича на встречи и сообщать о формировании у большевиков боевых «пятерок», которые собираются в укромных местах и тренируются в стрельбе из револьвера. Неделю тому назад Руденко звал Спиридовича поехать с ним на Лукьяновку, в предместье Киева, где якобы и должна была появиться «пятерка», но начальнику охранки что-то не понравилось в этом предложении, и он ответил, что поедет туда в следующий раз.
…Вечер, подполковника и агента отделяет маленький стол, на котором стоят два стакана чая. Беседа велась около получаса, Руденко говорил, а Спиридович делал пометки в записную книжку. И вдруг Спиридович видит, как агент вынул откуда-то браунинг, и на него в упор смотрит дуло. «У меня как-то сразу отяжелели и похолодели ноги, — вспоминает Спиридович. — Инстинктивно я протянул руку, сжал револьвер и, отведя его в сторону, выдавил из рук Руденко. Теперь меня бросило в жар. Руденко смотрел смущенно, пытался улыбаться, но это выходило криво. Спрашиваю: „Что это?“ — Отвечает, что это выдано ему из боевой организации для практики. Рассматриваю пистолет — щеки отвинчены, номера спилены, выгравирована какая-то надпись; все как следует, когда идут на убийство. В мозгу сверлит — по мою душу. Мы молчали. Я посмотрел на него внимательно, он опустил глаза. Неловко. Я позвонил, вошел мой служащий».
Спиридович приказал подчиненному выпроводить сотрудника и больше никогда его не пускать. Руденко же он попросил забыть о том, что были знакомы — так было бы лучше для всех. Агент ушел и больше в поле зрения охранки не появлялся.
Некоторое время спустя Спиридовича пригласили в местное жандармское управление на панихиду по трагически погибшим офицерам. Выйдя после церемонии на улицу, Спиридович пошел по городу, погрузившись в свои мрачные мысли. И вдруг он услышал беспорядочную стрельбу. Он не успел ничего увидеть, как что-то кольнуло, зашумело в ушах, все потемнело. Покушение было совершено неподалеку от охранного отделения, куда его внесли тяжело раненного. Очнулся он уже в больнице после операции.
Прошел месяц, и в Белой Церкви был арестован пьяный Руденко. На первом же допросе он показал, что стрелял в Спиридовича, что еще тогда, на конспиративном свидании он должен был убить жандармского начальника по заданию большевистского комитета, но не хватило духа. Не хватило духа выстрелить «напрямки» и при второй попытке — он стрелял в спину. После покушения Руденко три дня пьянствовал на деньги, полученные от комитета, пока не был схвачен.
Кстати, с покушением на начальника Киевского охранного отделения получилась целая история. Во-первых, в некоторых исторических исследованиях ошибочно указывается, что Спиридович в 1905 году был ранен террористкой. Вот что по этому поводу зафиксировано в приказе № 70 по Киевскому ГЖУ от 28 мая 1905 года, то есть в самый день покушения: «Начальник Киевского Охранного отделения подполковник Спиридович, возвращаясь сего числа в 12 часов 30 минут дня из… Управления в Охранное отделение против усадьбы № 27 по Бульварно-Кудрявской улице, был настигнут сзади неизвестным злоумышленником, который, произведя в него 7 револьверных выстрелов, двумя пулями ранил его в правую сторону спины и в правую ногу».
В приказе ГЖУ № 88 от 28 июня 1905 года говорится о том, что Спиридович был приговорен к смерти в апреле местными революционерами за свою активную сыскную деятельность. Рана в спину навылет, по заключению профессора Волковича, оказавшего потерпевшему первую медицинскую помощь, с учетом слабого состояния его здоровья, уже была смертельной. В июле медики сделали заключение о том, что чудом выживший Спиридович страдает «плевропневмонией правого легкого и нуждается в четырехмесячном заграничном отпуске с сохранением содержания». Вопреки этим объективным данным революционерка Е. Вагнер-Дзвонкевич в своих воспоминаниях, по-видимому, помимо своей воли, рисует яркую картину склок и взаимных претензий, возникших в киевском «революционном вольере» в связи с ранением Спиридовича. Мемуаристка утверждает, что жандармский подполковник среди бела дня был ранен в живот разрывной пулей: «Убийца скрылся, оставив на тротуаре только свою шляпу». Написать, что убийца стрелял в спину, у Вагнер-Дзвонкевич духу не хватило, и она пошла на явную ложь. Естественно, автор мемуаров пишет, что «огромное большинство киевской молодежи и обывателей» с большой радостью встретили это известие.
Далее автор описывает весьма курьезное происшествие. Поскольку никто в городе не знал, кто был исполнителем теракта, то быстро нашелся желающий примазаться к чужой славе. Им стал некто Яцупов, местный эсер, случайно оказавшийся свидетелем покушения. Автор мемуаров и В. А. Саломон, жена киевского либерала профессора Тихвинского и член большевистской загрангруппы, приняли Яцупова за исполнителя теракта, а тот не стал отпираться и охотно взял собранные для его спасения двумя женщинами деньги. Получив от них еще пароли и явки на Швейцарию, Яцупов спокойно переправился за границу и стал транжирить дармовые деньги из большевистской кассы. Только через пару дней большевички узнали, что Яцупов — самозванец и что в Спиридовича стрелял эсдековский агент-провокатор Руденко, «…который чуть не ежедневно бьется в истерике и просит спасти его». Руденко, по словам мемуаристки, утверждал, что «этот акт он совершил, чтобы отмстить Спиридовичу, заставившему его сделаться провокатором и издевавшемуся над угрызениями его совести». Пришлось снова собирать деньги и снабжать ими уже настоящего исполнителя теракта.
Но и это еще не все. Вскоре между комитетами эсдеков и эсеров началась свара из-за «авторских прав» на покушение. В выпущенной листовке эсеры, ничтоже сумняшеся, заявили о том, что в полковника (!) Спиридовича стрелял один из членов их организации, приводивший в исполнение смертный приговор, вынесенный их комитетом. Листовки каким-то образом попали в руки Вагнер-Дзвонкевич, и она их в яростном припадке сожгла, за что получила «по мордасам» от эсеровского комитета.
Остается только добавить, что теракт был совершен по постановлению киевского комитета партии большевиков и что, кроме самого «жандармского сатрапа», невинно и жестоко пострадала его супруга. Дело в том, что в момент выстрелов Руденко Спиридович находился в нескольких метрах от здания охранного отделения, на балконе которого стояла его жена Валерия Константиновна с детьми и наблюдала всю сцену. Потрясение от увиденного было настолько сильным, что Валерия Константиновна заболела тяжелой психической болезнью и уже никогда больше не смогла от нее оправиться. Подполковник Спиридович потерял жену, а его дети — мать.
А. И. Спиридович, описывая покушение в своих «Записках», рассуждает о мотивах, толкающих людей на предательство, на сотрудничество с охранкой, а потом и на убийство своего оперативного руководителя из охранки. Сотрудничество — явление сложное, говорит жандармский историк, и причины, толкающие людей на предательство своих близких знакомых и друзей могут быть самыми разными: от самых низменных до, наоборот, самых высоких. Чаще люди шли на сотрудничество с охранкой из-за денег, реже — по идейным соображениям. Нередко предателями руководила месть за несправедливость или обиду, нанесенную им в организации. Спиридович приводит случай, когда в охранку с предложением о сотрудничестве явился член еврейского Бунда, разносчик пропагандистской литературы. Причины для этого были до смешного прозаичными: Бунд обещал купить ему… калоши, но не купил. Пусть теперь «они» знают, что так обращаться с ним негоже! «Обозленность его на обман с калошами была так велика, — пишет мемуарист, — что я прежде всего подарил ему именно резиновые калоши. И проваливал же он потом своих сотоварищей… с каким-то остервенением. Вот что наделали калоши!»
