В лице Судейкина в Департамент полиции и Отдельный корпус жандармов пришло новое поколение разработчиков-агентуристов, которое стало постепенно внедрять в повседневную оперативно-розыскную работу новую тактику. Вместо повальных массовых обысков и многочисленных скоропалительных арестов, действий по нехитрому жандармскому принципу: «хватай больше, а потом разберемся», стала применяться тщательно продуманная и глубокая разработка революционных организаций, краеугольными камнями которой являлись широкомасштабная инфильтрация и хорошо организованное филерское наблюдение за их руководителями и наиболее активными членами.
Судейкин предпочитал не спешить с арестами и приступал к ликвидации подпольных революционных структур лишь после того, как удавалось выявить всех входящих в них членов и главное — задокументировать их практическую преступную деятельность. Одно из главных преимуществ этой тактики состояло в том, что она носила не пассивный, а ярко выраженный наступательный характер. Глубокая разработка нелегальных организаций совмещалась с целенаправленной работой по их разложению изнутри, с постановкой их через внедренных и завербованных внутренних агентов под незримый контроль Департамента полиции и даже с успешными попытками манипулировать ими в интересах правительства.
Все эти новаторские приемы Судейкин мог осуществлять на практике лишь после того, как вскоре по прибытии в Петербург в 1882 году его назначили на специально созданную для него должность инспектора секретной полиции — уникальный пост, который в структуре департамента как до него, так и после никто никогда не занимал. В пятом параграфе утвержденного 3 декабря 1882 года в Гатчине Александром III Положения «Об устройстве секретной полиции в Империи» сказано: «Ближайшее руководство деятельностью учреждений секретной полиции, в видах единообразного направления, производимых розысков, принадлежит особому инспектору секретной полиции… Инспектор секретной полиции действует по особой, преподанной ему заведующим государственной полицией, инструкции».
Судейкин был человеком дела и бьющей через край служебной инициативы, поэтому он не стал дожидаться, пока товарищ министра внутренних дел, заведующий государственной полицией, командующий Отдельным корпусом жандармов генерал-майор П. В. Оржевский подпишет эту инструкцию, а быстро подготовил собственный циркуляр, в котором четко и прямо изложил свои новаторские взгляды на методику и практику розыска.
В этом документе, опубликованном В. Я. Богучарским в 1912 году, в частности, говорилось: «1) Возбуждать с помощью особых активных агентов ссоры и распри между различными революционными группами. 2) Распространять ложные слухи, удручающие и терроризирующие революционную среду. 3) Передавать через тех же агентов, а иногда с помощью приглашений в полицию, кратковременных арестов обвинения наиболее опасных революционеров в шпионстве, вместе с тем дискредитировать революционные прокламации и разные органы печати, придавая им значение агентурной, провокационной работы».
«Инструкция инспектору секретной полиции» была подписана генералом Оржевским только 29 января 1883 года. В ней четко указывалось, что инспектор «участвует в розыскной по государственным преступлениям деятельности» двух отделений по охранению общественного порядка и безопасности при управлении Санкт-Петербургского и Московского обер-полицмейстеров, четырех губернских жандармских управлений (Московского, Харьковского, Киевского и Херсонского) и городского в Одессе. Начальникам этих полицейских и жандармских формирований предписывалось по требованию инспектора сообщать в устной форме «…сведения, как об организации, личном составе… состоящих в их заведовании агентур, так равно и о ходе розысков».
В соответствии с «Инструкцией» инспектор наделялся большими правами: он мог требовать от руководителей поименованных полицейских и жандармских подразделений, чтобы они «…в течение известного времени без соглашения с ним не производили ни обысков, ни арестов, ни вообще гласных следственных действий; не вступать в непосредственное заведование местными агентурами; не передвигать часть их личного состава из одной местности в другую подведомственного ему района; не участвовать в решении вопроса об отпуске на расходы по сим агентурам денежных средств».
Фактически одному Судейкину была подчинена вся оперативно-розыскная деятельность всех полицейских подразделений и жандармских формирований в обеих столицах и в наиболее важных с политико-экономической точки зрения губерниях империи. Причем он был волен без ведома и согласия местного начальства всех уровней, исключительно по своему усмотрению, мобильно распоряжаться всеми имевшимися в его подчинении агентурными возможностями.
Во времена Судейкина теории вербовочной работы еще не было, она только зарождалась; никто не учил и не готовил полицейских чиновников и жандармских офицеров этому главному методу оперативно-розыскной деятельности, и поэтому Судейкин, как истый практик, шел методом проб и ошибок. Тем не менее интуитивно он совершенно верно нащупывал и применял разнообразные способы вербовок, как будто за его плечами была Высшая школа КГБ СССР, а не скромное провинциальное юнкерское училище. Мы, к сожалению, не смогли выяснить, кто первым из современников назвал Судейкина «практическим сердцеведом», но именно это короткое, но весьма емкое определение объясняло его успех. Метод вербовки Судейкина предполагал не применение силы власти по отношению к вербуемому, а тонкий психологический контакт между ним и вербующим.
Вот что пишет в статье в «Вестнике „Народной воли“» Л. Тихомиров о вербовочной работе Судейкина в революционной среде: «Он поставил себе за правило — обращаться с предложением поступить в шпионы — решительно ко всякому. Чем мотивировать такое предложение — это все равно. Будет оно принято или отвергнуто с презрением — труд и хлопоты в обоих случаях не пропадают даром».
Судейкиным, в частности, широко использовался такой метод вербовки, как постепенное привлечение к сотрудничеству. Свидетельствует Тихомиров: «Он имел обыкновение приглашать к себе множество людей не для какого-либо допроса, а так — для „собеседования“. Он вступает с намеченной жертвой в теоретические разговоры, причем выставляет себя обыкновенно сторонником „Черного Передела“. Он уверял, что он — народник, точно так же, как и сам царь. Он в доказательство указывал, что не преследует за пропаганду… Все эти разговоры оканчивались непременно жалобами на террористов и народовольцев, которые-де запугивают правительство и мешают осуществлению его благих намерений… Собеседник, конечно, не решался защищать „Народную волю“ и поддакивал. Тогда Судейкин… заявлял, что… если вы понимаете весь вред террора, то обязаны ему противодействовать. Тут он прямо уже предлагал своей жертве либо роль шпиона, либо какие-нибудь переходящие к ней ступени… Большею частью Судейкин требовал на первое время не вообще выдач, а только помощи в предупреждении террористических фактов».
Не менее широко и, надо признать, довольно эффективно им использовался старый как мир метод вербовки на материальной основе: «На таких же основаниях Судейкин не жалел бросать деньги совершенно зря таким людям, которых агентура была совершенно фиктивна, потому что они, очевидно, лукавили с полицией. С точки зрения Судейкина, это не составляло еще важности. Нужно было приучить людей брать деньги от полиции… Таким путем деморализация действительно проникала в общество и молодежь. Прошлой весной, например, в С.-Петербургском университете более 50 человек состояло агентами на жаловании полиции. Он не жалел денег даже и для таких людей, о которых заведомо знал, что они, донося ему на товарищей, обратно предупреждают этих последних о надзоре… Эти лукавые рабы не оставались для него бесполезны.
Они, во-первых, доставляли ему волей-неволей много сведений… во-вторых, они служили ему для распространения в публике ложных или действительно верных сведений, разглашение которых почему-нибудь было желательно для полиции… Сверх того, все эти господа, мало-помалу деморализуясь, почти неизбежно, в конце концов, превращались в настоящих шпионов. Они служили ему главную службу тем, что распространяли деморализацию… Судейкину от массы подкупленных нужны были не столько сведения, как самая роль живого примера, развращающего общество».
