Я быстро пробежала глазами вырванные из календаря страницы. В большинстве случаев — «позвони туда-то и туда-то», и код 516, означавший, что звонят из района Лонг-Айленда, в основном, их друзья из Гемптона. Один номер был из Шорхэвена, записанный на листке в среду после 1 мая. Мне даже не надо было смотреть на имя: Тиллотсон. Учитывая количество хирургических подтяжек, сделанных Ходжо (включая и самую последнюю, очень удачную, как я заметила на похоронах Ричи) эта запись меня не удивила.

Судя по календарю, Ходжо обедала с Ричи, по меньшей мере, раз в две-три недели. Но были и ужины: «Рик, Коте Баск 8.00» в январе, «Рик и др. Боули» в феврале. Я не была на французском ужине в январе. И определенно не была в числе «др.» в феврале.

Но, — постойте-ка — в тот день, когда Ричи объявил мне, что уходит, он принялся изливать мне душу, говорил, что он влюбился в Джессику по-настоящему, глубоко, страстно и даже пытался успокоить меня, когда я впала в истерику, умоляя его остаться, — а это было за два месяца до того, как он уехал из дома. Это случилось, когда его компания Дейта Ассошиэйтед переехала в новое здание около Санта-Фе. «Я же просил тебя поехать со мной, — говорил он, как бы доказывая, что я упустила свой последний шанс, — но ты- сказала, что не можешь оставить школьные дела. Помнишь?».

Значит, Джессика Стивенсон также не могла быть в числе «др.» на февральском ужине!

Двенадцать минут. Я положила листки календаря к себе в карман. Для большей верности я стащила и календари за четыре предыдущих года и положила их в кожаную сумку, которую я взяла у Ходжо в гардеробе. Ну вот и все! Я заперла дверь в квартиру, сняла вонючие перчатки Денни Риза и спустилась на лифте в вестибюль, где вручила швейцару ключи и двадцатидолларовую банкноту.

— Благодарю вас, Джон.

Он был очень удивлен.

Еще больше он удивился, когда я позвонила ему из телефона-автомата с Мэдисон-авеню:

— Это говорит женщина, которая только что дала вам двадцать долларов.

— Что такое?

Слушайте меня внимательно. Миссис Дрисколл не звонила вам, чтобы вы пустили меня в дом. Звонила я, подделав голос.

Как?

— «Джон, это миссис Дрисколл».

— О, господи!

— Я только посмотрела, что мне было нужно. Я ничего не брала. Поэтому нет необходимости сообщать хозяевам, что вы впустили «подругу» миссис Дрисколл. Это доставит вам лишь неприятности, а мне бы этого не хотелось. До свидания.

Чего, черт возьми, я достигла в результате своего налета? Я получила лишь представление о бессмысленной жизни тех, кто наверху. Как я завидовала Ходжо с ее белоснежными кружевными подушками на постели! Мне хотелось вернуться наверх, лечь, наслаждаясь приятным запахом простыней, и уснуть. Нет, в чем я действительно завидовала Ходжо, так это ее мужу. Я не хотела верить, что с тех пор, как мы расстались тридцать лет назад, настоящий Том Дрисколл умер, и его душа покинула это тело в боксерских трусиках.

На обратном пути знакомое с детства ритмичное постукивание поездов подземки несколько успокоило меня.

У Джессики, чтобы ублажать ее, был Николас Хиксон, а до него — Ричи, а может, и Картер. Я закрыла глаза. Ричи— каким он был любовником! Он был нежным, изобретательным и при этом у него был несколько извращенный ум. Джессика, как хищница, владела им. Но не только же Джессика: я вспомнила ухмылки Фрэн Гундерсен. Но никогда ни о чем не догадывалась. Ну, и хорошо, я ни о чем не догадывалась, и жила себе спокойно. Но кто же, черт возьми, был «др.» в календаре Ходжо? Может,

ею оказалась Мэнди, подруга Стефани? В его распоряжении были все самые шикарные женщины Манхэттена, а он выбрал одну из Шорхэвена? Были еще «др.»? Имело ли это какое-нибудь значение? И если имело, как я смогу когда-либо это узнать?

— Фрэн говорила тебе, что у Ричи были кое-какие интрижки еще до Джессики? — выдавил из себя со смешком Митчелл Груен.

Уже давно наступил день, а его седые волосы были взлохмачены, как будто он только что встал с постели. На нем был толстый свалявшийся свитер, выглядевший так, будто он в нем спал.

— Почему ты думаешь, что Фрэн знает? — спросила я.

Митч пересек комнату, обойдя компьютеры, и направился в коридор, который вел на кухню. Он налил себе молока и медленно пил, обдумывая ответ.

— Неужели ты не поняла, Рози? Это и была Фрэн.

Кем была?

Той, с кем он имел интрижку до Джессики.

Ну, это ты брось!

Казалось, его задел мой раздраженный тон.

— Да, Ричи занимался этим с Фрэн в течение многих лет.

Вдруг я поняла, что мне нечего ему ответить. Сердцем я почувствовала то, что он сказал — правда.

Фрэн была очень красива, — добавил он.

Нет, не была, — смогла выдавить я из себя. Если бы Ричи в этот момент каким-то чудом воскрес, я бы сама схватила нож и убила его.

Да, да. Она была красивая— вначале. Крупная, красивая, пышная. Знаешь, Ричи буквально носил ее на руках.

Он рассказывал тебе об этом?

Ты что, с ума сошла? Нет! Она рассказывала. Но она жила в мире грез. Фрэн была такая. А ей следовало бы спуститься на землю. Знаешь, что он сделал к их пятой годовщине? Он заплатил полностью за дом, который она снимала в Бруклине. Она, конечно, рассчитывала на большее. Я имею ввиду обручальное кольцо. Она пришла ко мне в контору, вся опухшая от слез, умоляя меня поговорить с ним.

И ты говорил?

Нет, ты — сумасшедшая. Я никогда не впутываюсь в дела такого сорта. У меня были свои счеты с Ричи.

Я не знала, что делать, плакать или смеяться. Плакать я не стала, а задумалась над хронологией адюльтеров Ричи. Первой была Фрэн, и это длилось несколько лет.

Когда он бросил ее? — спросила я настойчиво. — Когда появилась Джессика?

Нет. У Фрэн и Ричи все это продолжалось даже после того, как Ричи выгнал ее.

Допустим, что Ричи бросил Фрэн в то же время, когда и уводил ее — и устроил себе передышку. А может, у него был еще роман, после Фрэн и до Джессики.

Это было как раз в то время, где-то в начале года, когда я уже начала подумывать, что наша совместная жизнь налаживается. Дела у Ричи шли хорошо, и он чувствовал себя достаточно уверенно. Казалось, вернулись старые дни. В течение нескольких месяцев не было звонков о том, что он остается ночевать в гостинице, потому что слишком устал, чтобы ехать домой на машине. И он не заставлял себя притаскиваться домой около часу ночи, а приезжал в девять-десять вечера. Мы сидели на диване в его комнате, его голова лежала у меня на коленях, — вместе смотрели телевизор или разговаривали. Только поглядите на нас. «Пара пожилых супругов», — как он однажды выразился. Это между Фрэн и Джессикой.

А мог ли быть в это время еще и третий роман? А почему бы и нет? Это объяснило бы, почему Ричи вдруг бросил Фрэн. Она все воспринимала очень болезненно. От нее нельзя было ничего скрыть так, как от меня, которая была занята своей работой, жизнью в Шорхэвене. Фрэн должна была уйти, потому что она была слишком близко — Ричи не мог завести новую интрижку, находясь под личным присмотром его личной секретарши. А также, надо отдать ему должное, несмотря на свою страстную, чувственную натуру, он был склонен к моногамии. До Джессики мы с удовольствием занимались любовью. И даже, когда появилась она, я не чувствовала себя покинутой. В ночь после нашего серебряного юбилея мы начали в постели, потом перешли в кресло, потом оказались на полу. Если бы с Фрэн у него было то же, что и со мной, он бы не смог любить еще и третью женщину, не рискуя умереть от сердечного приступа. Он должен был отделаться от Фрэн, прежде чем уйти — если ушел, конечно, — к той, третьей женщине, которая оставалась загадкой.

Кто такая, черт возьми, эта Мэнди?

Я подумала о том, что он подарил Фрэн. Дом. Дорогую мебель. И, ручаюсь, великолепные пейзажи у нее на стенах. Я чувствовала, что это были настоящие вещи, а чутье меня никогда не подводило. Фрэн не была той дамой, которая достойна норки и рубинов.

Может имя Мэнди всплыло из-за случайного стечения обстоятельств?