— Рози, — бормотала она, звук заглушала массивная грудь Бена. — Сколько вам было? Семнадцать? Восемнадцать? О, я думала, я умру, когда застала тебя и Томми Дрисколла совершенно голыми.

Теннисный сезон закончился. Картер Тиллотсон потерял свой великолепный летний загар, и кожа его стала бесцветной как воск. Если бы у него на голове выpoc фитилек, он стал бы похож на свечку.

Картер понимал, что как человек нашего круга он должен выразить соболезнование. Минут пять он сидел молча и, в конце концов, пробормотал:

— Тяжело, Ричи… И если ты попадешь в тюрьму…

В этот момент я, пробегая глазами список адвокатов по уголовным делам, составленный Стефани, заметила движение ее черной лакированной туфельки, которая легонько ударила по его ботинку. Я перестала читать и стала следить за ногами. Картер привстал, но не сказал больше ничего. Последовал еще один удар, и тогда он произнес:

Полиция появилась у нас в доме через две минуты после похорон. Сержант и детектив. Они только что ушли.

Картер, ради Бога, — сказала Стефани.

Все в порядке, — откликнулась я.

Тиллотсон появился в моем доме с бутылкой красного вина, тарелкой козьего сыра и бисквитами, чтобы дать мне понять, что они на моей стороне, хотя с того самого момента, как он появился в дверях, было ясно, что он на моей стороне только потому, что его к этому принудили.

А раньше к вам не приходила полиция? — спросила я.

Вчера утром, — ответил он.

Я знала женщин, которые сходили по нему с ума, но, честно говоря_, я никогда этого не понимала. Он был сверх меры вежлив и совершенно лишен индивидуальности.

— Полиция выясняет: видели ли мы что-нибудь, слышали ли мы что-нибудь— но мы, конечно, ничего не знаем, — сказала Стефани.

Я была одна с Тиллотсоном. «Подозрительная» уехала поездом в Филадельфию. Бен с моей матерью находился в библиотеке с родственниками, которые приехали выразить соболезнование. Алекс был с ними. Когда я вышла, чтобы поговорить со Стефани об адвокатах, он, растянувшись, лежал на кушетке с опущенным на грудь подбородком и дремал, видя свои полубредовые сны.

Гостиная была огромной. Декоратор убедила нас, что строгое неуютное пространство нам еще пригодится. Она говорила: «Вам потребуется строгая комната для официальных церемоний». «Что, черт, возьми, она подразумевает под словом «официальный»? — спросила я тогда Ричи. — Что твоя тетка Би и дядя Марри собираются передавать нам там свои визитные карточки на серебряном подносе?» В конце концов мы сдались, и декоратор создала комнату, которая по праву могла бы принадлежать Георгу III. Величественная английская мебель Кушетки и кресла, обитые бежевым и золотистым шелком. Позолоченные рамы для голландских миниатюр. Настоящей жизнью веяло только от деревьев, качавшихся за окнами.

— Вы совсем ничего не видели в ту ночь? — спросила я.

Стефани покачал головой.

И не слышали? Совсем ничего, Стефани? Я не имею в виду позднюю ночь. В любое время после половины десятого?

Нет.

Может что-то поразило вас, что-то необычное или даже страшное?

Никто из них не ответил. Их ошеломил мой допрос. Осанка Картера стала еще более строгой. Стефани часто-часто заморгала, будто не верила своим глазам. Но они были слишком хорошо воспитаны, чтобы сердиться на такого нелепого человека, как я. А я не была достаточно хорошо воспитана, чтобы не говорить на эту тему.

Картер, а когда ты вернулся домой в тот вечер?

Чуть позже одиннадцати. Но я ничего не видел. И не слышал.

— А ты была дома весь вечер, Стефани?

— Нет. Я была на собрании садоводов. Помнишь?

— Да. Верно.

Я думаю, я приехала домой в десять, в половине одиннадцатого. Но я тоже не видела. Извини, Рози.

Хорошо. Теперь вопрос к вам обоим. Как вы добрались домой?

На машине, — ответили оба не совсем в унисон.

— Понимаю. По Лайтхауз Пойнт-лейн и потом вверх по Хилл-роуд?

Это самый прямой путь, — сквозь зубы сказал Картер.

А когда вы проезжали то место, где все паркуют машины, когда играют у вас в теннис, вы там ничего не заметили? Каких-нибудь других машин?

Картер покачал головой.

Там, где они нашли машину Ричи, — уточнила Стефани.

Именно. Когда я шла к вам, полицейские снимали отпечатки шин. Я полагаю, там могли быть и другие машины.

А что полагает полиция? — спросила она.

Они говорят, что следы, возможно, были оставлены раньше. Или оставлены полицейской машиной, заметившей отражение от фар машины Ричи и решившей проверить, что там.

Я ничего не заметила, — сказала Стефани. — Мне очень жаль. Мне следовало быть более бдительной.

Да тебе и не следовало ничего искать. Успокойся, Стефани, не расстраивайся.

Она опять прочно уселась в кресло. Она была обескуражена.

— Продолжим, — сказала я им. — А что полиции было нужно сегодня?

Картер уставился на Стефани. Боже, как он хотел уйти! Он считался самым близким другом Ричи, а это означало, что они были постоянными партнерами по теннису и другим развлечениям. Ричи говорил, что они любили беседовать по душам. Зная и того, и другого, я понимала, что это могло означать: они делятся друг с другом самыми тайными финансовыми планами того времени, когда не надо будет уже укрываться от налогов. Картер по-своему заботился о Ричи.

И похоже он верил в то, что это я убила Ричи. Он не мог дождаться, чтобы уйти. Руки лежали на коленях, готовые в любой момент хлопнуть по ним, чтобы встать.

У него были короткие толстые пальцы, скорее, пальцы художника, а не хирурга, выполнявшего деликатные операции.

— Полиция хотела знать о ваших взаимоотношениях с Ричи, — сказала Стефани. — Были ли у вас серьезные ссоры. Они ищут повод для физического насилия с твоей или с его стороны. Что могло бы спровоцировать дальнейшее. Правильно, Картер?

Он кивнул. Еле-еле.

— Знаешь, Рози, — продолжала она, — когда они разговаривали с Картером, я сказала, что мне надо посмотреть тесто. И я пошла составить тебе этот список. Я спрашивала всех, с кем говорила по телефону, кто имел дело с судом, кто лучший.

Был уже восьмой час. На улице темнело.

— Я позвоню им завтра.

— Доверься своей интуиции, — своим победным голосом капитана команды по хоккею на траве сказала Стефани и возбужденно добавила. — Я должна быть с тобой, когда ты будешь звонить… Нет, лучше, если бы я пошла с тобой…

Она никогда не доканчивала фразу.

Картер схватил ее за руку и потащил из кресла с такой силой, что разорвал рукав ее черного платья. На ее крупном прекрасном лице появилось выражение полнейшего недоумения, когда она увидела свое голое плечо.

— Мы уходим отсюда! — заорал он и подтолкнул ее к двери.

Была ли она потрясена его поступком? Или была довольна, что ее выталкивают, освобождают от моих ужасных неприятностей, от меня самой?

Стефани, — позвала я.

Забудьте нас, — закричал на меня Картер перед тем, как уйти совсем. — Не звоните и не приближайтесь к нам никогда!

Это должно было ошеломить меня. Но этого не случилось. Мое отчаяние было настолько сильным, а мой ужас настолько глубоким, что обращение со мной как с сущим дьяволом создателя самых великолепных физиономий в Нью-Йорке уже не могло задеть меня ни на йоту. Я совершенно забыла о нем, когда Бен, ссутулившись, тяжелой походкой вошел в комнату.

Нам надо поговорить, — сказала я.

Я зашел только пожелать доброй ночи.

Но ведь еще нет и восьми часов.

Мам, я так измотан.

Он избегал смотреть в мою сторону.

— Бен, послушай. Поверь мне про бабушку. Как бы ты не определял ее болезнь с медицинской точки зрения, она просто выжила из ума. Ты же понимаешь это?

Он равнодушно пожал плечами, стараясь спросить как можно небрежнее, как мог сделать только его брат:

А как насчет мистера Дрисколла?

Это прошлое. Мы вместе росли. Жили в одном многоквартирном доме. Мы дружили, когда были детьми, а когда пошли в школу, виделись уже редко.