— Потому-то он и заходит к ней, якобы затем, чтобы получить некую информацию. А затем как бы ненароком роняет, что считает убийцей Алекса, прекрасно понимая, что лучший способ раскрутить тебя, это начать угрожать твоему ребенку — ты примчишься в Шорхэвен первым же поездом, умоляя арестовать тебя.

Я грызла ногти, слушая его, пока Денни не отвел мою руку ото рта.

Посмотрим на это с другой стороны. Предположим, в свое время Алекс баловался наркотиками. Совсем немного, в одном из старших классов. Тем не менее, это будет отягчающим обстоятельством, если дело дойдет до полиции. Ты не считаешь, что это пришло ему в голову, когда Гевински буквально следовал за ним по пятам? Не допускаешь, что он мог бы и мне намекнуть об этом?

Если Гевински был достаточно ловок, Алекс никогда бы не догадался.

— Ловок? Это ловкость свалить всю вину на невиновного? Это что, проявление его гениальности? Или просто этот лентяй-полицейский не хочет утруждать себя?

Когда спустились сумерки и появились первые посетители, хозяин ресторанчика выпроводил нас, дав на дорогу большой пакет с китайским ужином. На улице Денни взял меня за руку. Я не отняла ее. Мы миновали книжный магазин, магазин старых пластинок. Прохожие просто скользили по мне взглядом, видимо, не узнавая. Мы остановились перед химчисткой и прачечной-автоматом.

«Разыскивается преподаватель английского в связи с убийством мужа», — это уже было новостью вчерашнего дня.

Мы, прогуливаясь и наслаждаясь легким ветерком, дошли до реки. Люди вокруг — итальянские семьи, нью-йоркские дети, поэты, художники, академики, гомики, лесбиянки — вряд ли обращали внимание на сорокасемилетнюю женщину, державшую за руку двадцатидвухлетнего молодого человека. Пожилая женщина в джинсах и хлопчатобумажной блузе сидела на стульчике рядом со своим коккер-спаниелем. У собаки тряслась голова, а ее хозяйка сосредоточенно наблюдала за копошившимся у ее ног голубем, как бы и не замечая нас. Это захолустье действовало мне на нервы со всей его грязью и потугами на элегантность, причудливостью и отстраненностью. В Шорхэвене, напротив, все казалось прямо как с картинки времен, этак, Эйзенхауэра.

Вернувшись к нему домой, я положила клецки и цыпленка в холодильник. В течение последующих нескольких часов мы с Денни составляли список лиц, которые что-то значили в жизни Ричи, и старались выявить последовательность моих визитов к ним, не привлекая внимания посторонних, а именно: полицейских.

Нам было очень хорошо вместе. В микроволновой печи Денни приготовил обед. Я перемыла страшно грязные тарелки, хотя он клялся, что только что помыл их, постелила чистую пикейную скатерть и накрыла на стол. Когда я вернулась на кухню, чтобы достать из шкафчика стаканы для вина, Денни подошел ко мне сзади. Он поднял мои волосы и поцеловал меня в шею. Это не был обычный поцелуй — он продолжался очень долго. Меня охватило чувство блаженства. Наконец, я нашла в себе силы и сказала:

— Не надо.

Почему не надо? — он дышал мне в шею.

Не знаю. Потому что я не понимаю, чего ты хочешь.

Я хочу тебя.

Очень трудно сказать «нет» молодому, красивому, сильному зеленоглазому мужчине, который неторопливо, как бы небрежно дотрагивается языком до шеи, проводит им до уха, и когда все ваше существо кажется кричит: «Хорошо! Великолепно! Еще! Еще!». А еще труднее, когда его руки заключают вас в объятия, и он всем телом прижимается к вам.

Я попыталась себя уговорить. Я говорила себе, что дело не столько в моей здоровой семитской натуре, сколько в эдиповом комплексе мальчика. А в это время его руки скользнули вниз по моим бедрам. Я говорила себе: «Это просто блажь».

Ничто не помогало. И я повернулась к нему и, обхватила ладонями его великолепный твердый зад. Я поцеловала его в губы. Было очень приятно. Я попробовала представить себе, сколько женщин у него было, а также пыталась вообразить себе аргументы всех молодых девушек, да и мужчин тоже, которые сочли бы возраст и неубранную постель Денни препятствием для занятий любовью. Я же об этом и не думала. Я вспомнила, что, осматривая его комнату, в ящике для носок видела презервативы. И поцеловав его еще раз, не могла отказать себе в удовольствии погладить и сжать выпуклость под его черными брюками.

Сброшенные рубашки и брюки устилали наш путь к постели. Моногамный образ жизни, конечно, имеет свои недостатки. Но с таким искусным и пылким партнером, как Ричи, который готов был постоянно доказывать мне, какое удовольствие он получает от занятий любовью со мной и не только в супружеской постели, но и на одеяле, расстеленном для пикника на берегу озера Саранак, и в убогом мотеле вдали от скоростной автострады, где крутили порнофильмы и подавали бесплатный завтрак, и в туннеле Куинс-Мидтаун в самые часы пик, я не чувствовала себя ущемленной ни в малейшей степени, наоборот, я считала себя достаточно искушенной в любви, достаточно, чтобы сбить спесь с какого-то мальчишки. А если бы мне это не удалось, энергии Денни с лихвой хватило бы на нас обоих.

— Рози!

Денни!

Фантастика! — сказал он потом. — Лучше не бывает.

— Я покажу тебе кое-что получше.

И я показала.

Последнее печенье съедено, и настало время позвонить первому человеку в списке. Это была Ходжо. Наде было выяснить, дома ли она, а также дома ли Том.

— Он очень много разъезжает, — объясняла я. — Участвует в заседании правлений. Инспектирует новые компании. Так что у меня есть шанс застать ее дома одну.

— А если, она узнает твой голос? Подумай об этом, Рози. Мистер Мейерс был ее закадычным дружком.

Полицейские могли предупредить ее, что ты бегаешь по городу и поливаешь всех грязью. Дай-ка лучше позвоню я.

Вша телефонную трубку, он спросил:

Она что, из тех, кому больше всех надо? Кивнула.

Миссис Дрисколл, пожалуйста, — спросил он.

К телефону подошел Том.

— Говорят из бара на Парк-авеню. Мы закрываемся, но только что получили ящик шампанского, который заказывала миссис Дрисколл. Вы не против, если мы пришлем его завтра? — он прикрыл рукой трубку. — Ее нет дома, она на водах.

Времени для размышлений не было, я сказала первое, что пришло в голову.

Спроси имя швейцара, — прошептала я ему в ухо. — Ты, якобы, сам доставишь.

Я мог бы позвонить швейцару, прежде чем отправить моего посыльного, мистер Дрисколл. Шампанское было бы уже у вас дома к приезду миссис Дрисколл. Благодарю. Не могли бы вы сказать номер, по которому я мог бы связаться с привратником? А его имя?

Когда он повесил трубку, я сказала:

Не верится, что нам так легко удалось все узнать.

Отчего же. Прежде всего, я был неправдоподобно правдоподобен. Так сказал профессор философии после того, как я попытался своими словами пересказать Сократа. В этом секрет моего успеха везде, за исключением факультета философии, конечно. И второе. Дрисколл сначала, похоже, действительно, не мог взять в толк, что происходит. Трудно определить, занимался ли он любовью или просто спал.

«Ты разбудил его», — решила я про себя. И я попыталась представить себе Тома спящим, с копной черных, чуть тронутых сединой, рассыпавшихся по подушке волос.

Все было так неожиданно. Я так устала, что готова была заплакать, но у меня не было сил даже на то, чтобы выдавить из себя хоть слезинку. Я взяла Денни за руку и попыталась втолковать ему, что не хотела бы, чтобы меня ночью беспокоили. Могу поклясться, его это несколько сбило с толку, и он даже не стал требовать объяснений.

Первый раз, начиная с убийства Ричи, я спала более или менее спокойно, вероятно потому, что начинала верить, что Денни не выдаст меня полиции. Безусловно, я ему нравилась, но не его чувства придавали мне уверенности к себе. Я теперь точно знала, что пока моя игра в «полицейских и воров» будет казаться ему увлекательной и захватывающей, он не захочет бросить играть в нее.

Меня замучили ночные кошмары. Я проснулась около шести утра, но вспомнить от чего, так и не смогла.