Рози, — сказал он. — Я должен быть с вами, откровенным. Бегство не поможет вам.

Винни, вы говорите, если я сдамся сама?.. Какие шансы, что полиция будет искать убийцу Ричи?

Почти никаких.

Какой у него был голос! Глубокий, страстный голос, который может вызывать у суда слезы. Его голос расшевелил мою память. Я вспомнила, что видела его на экране, на ступеньках здания суда, где он говорил репортерам, что будет считать свою роль в американской судебной системе выполненной с принятием судом вердикта о невиновности. Ему было около пятидесяти. Такой щеголеватый пижон.

Поймите, Рози, чем дольше вы будете находиться в бегах, тем труднее мне будет убедить людей в вашей невиновности. Ясно?

Ясно.

А теперь расскажите мне все.

Я рассказала. Он убедил меня, что, как только он получит поручение на ведение дела, он наймет человека следить за Джессикой, выяснить, не скрывала ли она ребенка или любовника от Ричи. А что касается грязи на ботинках и отпечатков шин, то он вряд ли сможет получить копии отчетов из лаборатории, пока я не появлюсь. Так или иначе, он поговорит со своим приятелем-прокурором в Минеоле и, может, сам ознакомится с кое-какими бумагами.

Кто знает, — сказала я. — Может, вы найдете что-нибудь для моего оправдания?

Да, такое случается, — согласился Винни. — Вы не оставите мне свой номер, если вдруг понадобится найти вас?

Лучше не надо. Дело не в том, что я вам не доверяю, а в том, я сама не знаю, где буду на следующий день.

Тогда звоните мне ежедневно, примерно в это время или раньше. Я бываю здесь с семи тридцати. И нахожусь до девяти-десяти вечера. Не бойтесь побеспокоить меня — это моя работа.

Прошло полчаса, а Денни все не возвращался. Может, он уже сдал меня полиции? А может, он следит за полосканием в стиральной машине? Но, с другой стороны, у меня было время. Я проникла в его комнату, чтобы еще что-нибудь узнать о своем благородном рыцаре. Кровать, что не вызывало удивления, была не убрана, но, в отличие от гостиной, о спальне нельзя было сказать, что она похожа на Федеральный фонд помощи недееспособным. Его учебники были так аккуратно сложены на полу, что было ясно: он не прикасался к ним месяцами, а, может, годами. Никаких признаков того, что он что-нибудь читал для развлечения, даже спортивных новостей или биографий рок-музыкантов. И, естественно, никакой занимательной фантастики. Его черно-белая бас-гитара лежала на массивном усилителе, старые выпуски журнала «Басе Плейер» и сборник песен Ред Хот Чилли Пепперс валялись сверху. Журналы не очень старые, но, когда я провела пальцем по гитаре, на нем остался слой бархатной нью-йоркской пыли. Нашлись и некоторые признаки присутствия женщин: черепаховая заколка для волос под радиатором и маленькие белые трусики в углу шкафа.

Все остальное в шкафу было в порядке. Денни явно любил свою одежду. Цветовая гамма — от темно-серого до черного — очень тщательно подобрана. Единственным исключением были синие джинсы.

Не было никаких признаков его деятельности: ни одной фальшивой лицензии на право вождения, ни одного фальшивого удостоверения личности. Таблетки, найденные мною, были абсолютно легальными, в аптечных флаконах с его фамилией, хотя, если ему требовалось такое количество успокоительного и снотворного, ему следовало бы обратиться в благотворительное лечебное заведение. Я взяла несколько его таблеток, но, вспомнив, что мою голову оценивают в пятьдесят тысяч долларов, я успокоилась сама. А почему бы и нет? Денни не предаст меня — я, черт побери, в хороших руках. Он очень осторожный парень; если полицейские придут к нему, они могут вломиться с угрозами, сломать дверь — и ничего не найти. Однако я нашла кое-что в его аккуратно развешанных штанах. Карманные деньги. Если мое предчувствие относительно него правильно, то о шестидесяти трех долларах, которые я нашла в кармане его брюк, было забыто давным-давно. Я почувствовала стыд, вину и даже страдание из-за своей неблагодарности, но этого было недостаточно, чтобы остановить меня. Я взяла эти деньги.

Я позвонила в Дейта Ассошиэйтед. Я не спросила офис Ричи — его секретарша знала мой голос. Я попросила офис Джессики. Я сказала ее секретарше Хелен, которая или слишком много курила или была не очень женственной, что я работаю в отделе новостей «Хартфорд Курант» и проверяю факты для статьи. «Действительно ли мисс Стивенсон одобрила вознаграждение в пятьдесят тысяч долларов?» Ответ был утвердительным. «А ее должность в Дейта Ассошиэйтед?» «Президент». «Президент?» «Да, исполняющий обязанности президента. Со вчерашнего дня».

Я вспомнила, как Гевински убеждал меня, что у Джессики не было причин убивать своего любовника с кучей баксов. А как насчет того, что я только что услышала? Ричи мертв — и она стала президентом мультинациональной компании — с зарплатой и правом контроля за финансовой деятельностью. Теперь она сама женщина с кучей баксов. И с новой должностью она получила право на власть. Итак, сержант, у нее была причина.

И если говорить о причине, то как быть с дорогим папочкой? Если он не был ее отцом, а был более богатым, влиятельным, аристократичным и — хотя я сомневаюсь в этом — более страстным любовником, чем Ричи, не послужило ли это дополнительным стимулом воспользоваться моим кухонным ножом? Одним ударом ножа она получила: убийство Ричи, повышение по службе, нового, более влиятельного, если не более страстного любовника. Забудем любовника. А как насчет мужа? Мистер и миссис Папочка. Вот в этом и изюминка. Джессика знала, что сможет избавиться от Ричи, только убив его. Со смертью Ричи она становилась членом клуба Молодых Президентов, что было очень престижно.

Личным секретарям платят за сохранение конфиденциальности. Если даже Хелен испытывает отвращение к Джессике, это не имеет значения. Она не выболтает мне ничего. Через несколько минут я вспомнила о другом бывшем личном секретаре. Ричи уволил Фрэн Гундерсен за шесть месяцев до того, как получила отставку и я. Можно ли заставить Фрэнсис выдать секреты?

Возможно. Когда Фрэн исполнилось пятьдесят три, Ричи вручил ей чек на выходное пособие и посадил в ее кресло некую Дафну. Она действительно выглядела, как греческая мифологическая Дафна: узкокостная, с глазами-блюдцами и английским акцентом. Я должна была бы предположить, что предательство по отношению к Фрэн повлечет за собой еще одно. Но я не сделала этого. Ричи был моим мужем, и, как муж, имел право малость присочинить, как много он потерял за карточным столом во время семейных каникул в Пуэрто-Рико, а я, как его жена, проявив благоразумие, должна была вести себя так, будто жизнь основана на правде. Может, я и не была такой большой дурой, когда поверила ему, что Фрэн стала рассеянной. «Что происходит с женщинами, когда они переживают климакс?». И какой выход он нашел из положения? Избавился от нее.

Я вспомнила, что она жила в незнакомой мне части Бруклина, в районе, называемом Сансет-парк, где проживала большая колония скандинавов. Я допустила немного дерзкое предположение, что женщине ее возраста, возможно, трудно найти другую работу, и она, скорее всего, будет дома.

И она действительно была! Она ответила по телефону так же протяжно, как и раньше, во время работы с Ричи. «Хэл-л-о-о!».

Я оставила короткую, без подписи, записку, что скоро вернусь, на телефоне Денни. Вместо детективных солнечных очков, которые, я уверена, у него были, но я не смогла их найти, я спрятала себя под козырьком ужасной пластиковой бейсбольной шапочки. Я вышла из дома, и в течение трех минут на углу улицы раздумывала: Метро? Слишком много людей владели информацией к одиннадцати часам. Такси? Все мое богатство составляли сейчас шестьдесят три доллара. Дни, когда я могла позволить себе расточительство, остались далеко позади. Метро? Такси? Такси? Метро? Паралич слетел с меня мгновенно, когда я заметила рядом полицейских, патрулировавших квартал.

— Такси!

И я умчалась в Бруклин.

Шофер долго искал Сансет-парк, и эта дорога обошлась мне в двадцать семь долларов и сорок центов. Маленький дом Фрэн стоял в одном длинном ряду светло-коричневых кирпичных домов, построенных еще в тридцатые годы, как бы прилепившись к ним. Вся ее улица с карликовыми кленами и маленькими газонами имела потрясающее сходство с кукольной страной.