Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Когда станция была уже захвачена, подошел бронепоезд противника. От снаряда или от пули партизанской бронебойки, угодившей прямо в один из вагонов с порохом, раздались оглушительные взрывы. Загорелся эшелон с боеприпасами, и партизанам пришлось спешно отходить. Вокруг станции на полкилометра летали осколки взрывавшихся снарядов и авиабомб. Опережая партизан, улепетывало и немецкое подкрепление…

Рассказывая об Олевской операции, Ковпак бегал по тесной столовой. Он немного бравировал, да ему и действительно было чем похвалиться[1]. Мои попытки повернуть разговор в будущее успеха не имели: дед сразу смолкал и только ухмылялся. Я вынужден был уступить, так как знал его натуру: если уж он не хотел чего сказать, то из него и клещами не вытянешь слова.

Пока генералы балагурили между собой, я думал о своем.

— Ты что скучный такой? — спросил Сабуров, заканчивая обед.

— Да так… Разлучает вот меня военная судьба с теми, с кем ходил в горы, бродил по Полесью и Днепровскому правобережью.

— Ну, что поделаешь. Служба все–таки. Война. Зато выходишь в самостоятельные командиры. Хватит тебе в пристяжке ходить… На Карпатах, говорят, отличился… — сочувственно отозвался Сабуров, с улыбкой поглядывая на деда. — Пора и своей головой работать, принимать самостоятельные решения и выполнять их.

В этот момент в столовую зашел связной:

— Подполковника Вершигору просят срочно в штаб к генералу Строкачу.

* * *

Начальник партизанского штаба стоял у стола, подчеркивая этим официальность беседы. Он молча протянул мне документ. Это было решение о предоставлении Ковпаку длительного отпуска для лечения и отдыха.

Вторым документом был приказ Украинского штаба партизанского движения о назначении меня командиром соединения. И дальше ставились конкретные задачи.

— Ковпак знает о моем назначении? — тревожно спросил я.

— Не только знает, но и первый предложил твою кандидатуру. Познакомься со второй частью приказа и распишись.

Помню одно — не было ни минуты колебания. Даже то, что задача соединению была уже поставлена и, видимо, разрабатывалась по устаревшим данным без учета изменившейся обстановки, как–то мало смущало. Самым важным казалось побыстрее добраться до своей братвы, увидеться, посоветоваться с разведчиками.

Я сразу же попросил у Строкача разрешения радировать начальнику штаба соединения Васе Войцеховичу несколько слов: «Срочно высылай через Овруч подводы».

Через несколько часов пришел ответ: «Высылаем сто пар быков и пять тысяч мобилизованных в армию».

Показал шифровку Ковпаку:

— Не понимаю я, Сидор Артемович, что это за мобилизованные…

Дед расхохотался:

— Ось видишь — не был дома больше месяца и вже оторвался. Это наши хлопцы, чтобы не сидеть сложа руки, как только нащупали овручскую дырку во фронте, сразу мобилизацию объявили…

— Партизаны ведь — дело добровольное…

— Так то партизаны… А мобилизованные едут не в партизаны, а в армию. Мы уже не одну неделю локтевую связь держим с той самой гвардейской дивизией, что от Курской дуги через Десну, Днепр, Припять без передышки наступала. Ну, и выдохлась дивизия. Один только номер, да штаб, да полковые знамена, да техника. А солдат–стрелков — полсотни на батальон. Все у них расчеты на пополнение. Вот мы и провели мобилизацию. Почти на сто километров вперед и на две — три недели раньше изгнания оккупантов. Пускай мобилизованные потом сами свои села освобождают… Командование дивизии знаешь как благодарно за выручку! Ты не зевай там. Патронов тоби могут подкинуть.

Уже вторые сутки мы почти не выходили из штаба. Ковпак деятельно и придирчиво следил за всеми приготовлениями. Хотя он и считался в отпуску после ранения, однако ни за что не хотел уезжать в санаторий, пока мы не отбудем в тыл врага. Дед, видимо, не мог иначе. Формальная передача дел — это одно, а отеческая забота о своих партизанах — другое. Она поважнее соблюдения формальностей. Кроме того, мы видели, что Ковпаку искренне жаль расставаться со своими хлопцами, с которыми провоевал более двух лет и прошагал всю Украину — от Путивля до Карпат.

На третий день нас обоих вызвали к генералу Строкачу.

— Ну, командир, готов? Когда отбываешь?

— Мы–то готовы… Да вот пушки держат… Никак не получим, — ответил я.

Генерал взялся за трубку телефона:

— В чем дело? Почему не отпускаете пушки для соединения Вершигоры? Есть же приказ командующего… Наряды? Какие наряды? Зайдите ко мне со всей документацией.

Через две — три минуты начальник снабжения штаба явился к генералу:

— Майор Новаковский. По вашему приказанию… Вот наряды на артиллерию…

— Покажите, — сказал генерал.

Майор Новаковский, партизанивший в 1941 году под Ленинградом, грузноватый, лысеющий человек, подал бумаги.

— Так це ж тут под боком, на киевском заводе, — сердито сказал Ковпак.

— Но он разрушен… Еще только налаживается работа. Через две недели смогут для вас отремонтировать артиллерию.

Две недели?! У меня даже заныло под ложечкой. За две недели можно безнадежно отстать и очутиться в тылу… советских войск. Сразу вспомнил, почти услышал голос командующего фронтом, который предупредил на прощание: «Не мешкайте… Потом трудно вам будет от Красной Армии отрываться. Да еще на волах…»

— Товарищ генерал, — обратился я к Строкачу, — разрешите мне самому вместе с майором на завод съездить. Поговорим с дирекцией, с рабочими. Тут же не полк артиллерии, а всего две — три полевые пушки да сорокапятимиллиметровок батарея–другая…

— Правильно, Петро… О, це дило, — оживился Ковпак. — Вы з рабочим классом помозгуйте… Не может быть, щоб арсенальцы не пришли партизанам на помощь.

— Дельное предложение. Стоит попробовать… Берите мою машину и езжайте. Сейчас же… — Генерал посмотрел на часы. — Как раз попадете между сменами.

— Вы звоните. Я тут задержусь в штабе. Як що треба буде, и я приеду. Не может того стать, щоб з рабочим классом партизаны не дотолковалися, — оживленно говорил Ковпак, проходя вместе с нами по коридору.

Через полчаса мы уже находились на знаменитом киевском заводе. Теперь он был порядком разбит.

— Плохо со станками, одно старье, — жаловались в дирекции, отодвигая наряды, которые совал им майор Новаковский.

Но партизаны — народ напористый, и, поглядывая на интенданта из партизанского штаба, представитель дирекции только поматывал головой, словно его жалили шмели. Затем он уставился на мою новую шинель, подполковничьи погоны (новоиспеченному командиру партизанской армады для шику были выданы не фронтовые, а из блестящего галуна), скрипучий пояс со звездой и вдруг спросил доверительно:

— Военпред, что ли?.. Ну, кому–кому, а вам–то должно быть ясно, что не можем мы за две недели наладить ремонт пушек. Так?

Я молчал. По всему выходило, что в рейд придется идти без артиллерии. Прикидывал уже, нельзя ли заменить орудия минометами. Так и сказал. Представитель дирекции изумленно разинул рот, сочтя, видимо, предложение технически неграмотным:

— Да вы кто будете? Инженер или, может… доктор?

— Командир партизанских отрядов, — ответил за меня Новаковский. — Точнее — группы отрядов. Соединением называется. Ну, вроде бригада или дивизия, а может, и корпус. От самого Ковпака командование принял. А вы говорите — без пушек, без артиллерии…

— От Ковпака? Что же вы раньше не предупредили? — встрепенулся наш собеседник. — Как же тут быть? А?.. Знаете что? Пошли прямо в цех. Может, что и придумаем.

Цех походил на кладбище металлолома: части пушек, ходы, лафеты — все это лежало навалом.

Несколько суховатый, подчеркнуто официальный деятель дирекции вдруг как–то весь изменился. Изможденное желтое лицо его чуть порозовело, дряблые морщины у губ смягчились, скучные глаза подобрели и осветились изнутри огнем озабоченности и скрытой энергии.

К нам подошел мастер цеха. Старый и угрюмый.

— Партизанам пушечки требуются, Остапыч. А? — сказал наш спутник, оказавшийся главным инженером завода.

вернуться

1

Генерал Строкач доносил в Ставку о результатах этой последней боевой операции Ковпака: «При занятии станций Олевск — Сновидовичи уничтожено: паровозов — 7, вагонов — 58, автомашин — 40, танкеток — 5, пульмановских вагонов — 10; разрушено 1700 метров ж. — д. полотна и 700 метров связи; убито и ранено 702 солдата и офицера противника».

4
{"b":"189325","o":1}