— Я слышал, что он томился По одной девице.
— Где это вы слышали?
— Слышал.
Гилд нахмурился.
— Вы уверены, что данные достоверные?
— Да.
— Ладно, — медленно произнес он, — Нанхейм — парень, которого можно проверить. Но, послушайте, почему все эти люди вас так заботят? Разве вы не считаете, что убил Вайнент?
Я предложил Гилду то же пари, что предлагал Стадси:
— Можно ставить двадцать пять к пятидесяти, что это не он.
После этих слов Гилд долго молча хмурился, потом пробормотал:
— Как бы там ни было, но это мысль. И кто же ваш кандидат?
— До этого пока не дошло. Я только говорю, что против Вайнента ничего нет.
— Но утверждаете это один к двум. Почему это против него ничего нет?
— Если хотите, назовите это предчувствием, — сказал я, — но…
—. Не хочу я это никак называть, пробурчал Гилд. — Я считаю, что вы хороший детектив. И хочу послушать, что вы скажете.
— У меня есть, главным образом, вопросы. Например, сколько времени прошло с того момента, когда лифтер высадил миссис Йоргенсен на этаже Вулф, до того момента, как она ему позвонила и сказала, что слышит стоны?
Гилд скривил губы и разжал их, чтобы произнести:
— Вы думаете, она могла?.. — Конец фразы повис в воздухе.
— Думаю, могла. Я хотел бы знать, где был Нанхейм. Я хотел бы знать ответы на вопросы, которые содержатся в письме Вайнента. Я хотел бы знать, куда делась разница в четыре тысячи долларов между той суммой, что Маколей передал девице, и той, которую она, как выяснилось, передала Вайненту, когда тот пришел за деньгами. Я хотел бы знать, откуда взялось у Вулф обручальное кольцо.
— Мы делаем все возможное, — сказал Гилд. — Мы… Только тогда непонятно: если Вайнент этого не делал, почему он не пришел к нам и не ответил на наши вопросы?
— Одна из возможных причин: миссис Йоргенсен очень хочет опять упрятать его в психушку. — В голову мне пришло кое-что еще. — Герберт Маколей работает на Вайнента. Когда там, в Аллентауне, вы решили, что тот человек не Вайнент, вы основывались только на свидетельстве Маколея?
— Нет. Тот человек был моложе Вайнента, седины у него было совсем мало, он не крашеный и не похож на фотографию, которая у нас была. — Гилд говорил уверенно. — У вас есть какие-нибудь планы на ближайшее время?
— Нет.
— Отлично. Он встал. — Я попрошу ребят поработать над теми вопросами, которые мы обсудили, а потом, может быть, нанесем несколько визитов?
— Идет, — согласился я.
Гилд вышел из кабинета.
В корзине для бумаг валялся номер «Таймс». Я вытащил его и развернул на странице с объявлениями. Было там и объявление Маколея: «Абнер. Да. Крольчонок».
Когда Гилд вернулся, я спросил:
— Как насчет помощи в этом деле со стороны тех, кто работал у Вайнента в мастерской? Их разыскали?
— Ага, но они ничего не знают. В конце той недели, когда Вайнент уехал, он их уволил — их было двое, с тех пор они его не видели.
— А чем они занимались, когда мастерская была открыта?
— Чем-то вроде покраски или что-то типа озеленения. Точно не знаю. Если хотите, можно выяснить.
— Думаю, это имеет значение. Мастерская большая?
— Да. И выглядит хорошо оборудованной, насколько я могу судить. Думаете, там можно обнаружить какие-нибудь зацепки?
— Всякое может быть.
— Ага. Ну ладно, давайте двинемся.
16
— Во-первых, — сказал Гилд, когда мы покинули его кабинет, — пойдем повидаем мистера Нанхейма. Он должен быть дома: я велел ему сидеть в квартире до тех пор, пока не позвоню.
Квартира мистера Нанхейма находилась на четвертом этаже темного, сырого, вонючего дома, в котором было шумно из-за надземной железной дороги на Шестой авеню. Гилд постучал в дверь.
Внутри послышались звуки торопливых шагов, чей-то голос спросил:
— Кто там? — Голос был мужской, гнусавый, немного раздраженный.
— Джон, — произнес Гилд.
Дверь поспешно открыл маленький бледный мужчина тридцати пяти — тридцати шести лет, одежда которого состояла из нижней рубашки, голубых кальсон и черных шелковых носков.
— Я не ждал вас, лейтенант, — захныкал он. — Вы сказали, что позвоните. — Мужчина выглядел испуганным. У него были темные глаза, маленькие и близко посаженные; рот широкий, тонкий, приоткрытый; нос до странности подвижный, длинный, обвисший, очевидно, бескостный.
Гилд тронул меня за локоть, мы вошли. Через открытую дверь слева была видна незаправленная постель. Комната, в которую мы вступили, оказалась гостиной, грязной, запущенной, с разбросанными повсюду газетами, одеждой и грязными тарелками на столе. Справа, в нише, — раковина и кухонная плита. Между ними стояла женщина с шипящей сковородкой в руке. Полная, ширококостная, рыжеволосая женщина лет двадцати восьми, красивая какой-то животной, грубой красотой. На ней было измятое розовое кимоно и поношенные розовые шлепанцы с бантами. Женщина молча таращилась на нас.
Гилд не стал представлять меня Нанхейму и не обратил внимания на женщину.
— Садитесь, — сказал он и сбросил с дивана какую-то одежду, чтобы освободить себе место.
Я убрал с кресла-качалки обрывок газеты и сел. Гилд шляпы не снял, я последовал его примеру.
Нанхейм подошел к столу, на котором стояли пара стаканов и пинтовая бутылка, в которой оставалось примерно на два дюйма виски, и предложил:
— Тяпнем?
Гилд скорчил гримасу.
— Не эту ж блевотину. Откуда у тебя взялась мысль сказать мне, что Вулф ты знал только в лицо?
— Так и есть, лейтенант, святая правда. — Пару раз Нанхейм косился в мою сторону, но тут же отводил глаза. — Может быть, я говорил ей «привет», или «здравствуйте», или что-нибудь вроде этого, но ничего больше. Святая правда.
Женщина в нище хохотнула, но как-то невесело.
Нанхейм сделал разворот, чтобы оказаться к ней лицом.
— Ты, — заорал он пронзительным от ярости голосом, если еще раз вякнешь, я тебе зубы вышибу.
Женщина взмахнула рукой, и сковородка полетела в сторону Нанхейма и с грохотом врезалась в стену. Топленое сало и яичные желтки добавили свежих пятен на стену, пол и мебель.
Нанхейм рванулся к женщине. Мне не надо было даже подниматься, чтобы подставить ему подножку. Он рухнул на пол. Женщина схватила разделочный нож.
— Прекратите, — прорычал Гилд. Он тоже не стал подниматься. — Мы пришли поговорить с тобой, а не глазеть на ваш балаган. Встань и веди себя прилично.
Нанхейм медленно поднялся на ноги.
— Она, когда выпьет, начинает меня с ума сводить, — пожаловался он. — Весь день сегодня меня мучает. — Он подвигал правой кистью. — Кажется, запястье вывихнул.
Женщина прошла мимо, не удостоив ни одного из нас взглядом, и удалилась в спальню.
Гилд сказал:
— Может быть, если бы ты перестал таскаться за другими бабами, то и с этой хлопот было бы меньше.
— Вы о чем, лейтенант? — Нанхейм выглядел удивленным, невинным и страдающим от боли.
— О Джулии Вулф.
Теперь маленький бледный человечек вознегодовал:
— Это ложь, лейтенант. Любой, кто скажет, что я когда-нибудь…
Гилд перебил его, обратившись ко мне:
— Если вы захотите ему врезать, я не стану вас отговаривать.
Нанхейм повернулся ко мне, раскинув в сторону руки.
— Я не хотел сказать, что вы обманываете. Я хочу сказать, что тут, наверное, произошла какая-то ошибка, если…
Гилд снова перебил его:
— Ты бы не взял ее, если бы смог?
Нанхейм облизал нижнюю губу и боязливо покосился на дверь спальни.
— Ладно, — медленно проговорил он осторожным тихим голосом, — конечно, это был классный экземпляр. Думаю, от такого я бы не отказался.
— И ты никогда не пытался завести с ней роман?
Нанхейм поколебался, потом пожал плечами и сказал:
— Вы ведь знаете, как это бывает. Если женщина нравится, всегда стараешься добиться как можно большего.
Гилд посмотрел на него недовольно.
— Надо было мне это сразу сказать. Где ты был в тот день, когда ее ухлопали?