Мы с Паттоном тихо вышли из коттеджа.

Как только Паттон позвонил, чтобы перекрыли дороги, раздался звонок дежурного сержанта охраны дамбы на озере Пьюма. Мы вышли, сели в машину Паттона, и Энди на большой скорости повел ее по дороге на озеро, через поселок и вдоль берега к большой дамбе. По дамбе мы доехали до того места, где рядом со штабным бараком в «джипе» нас ожидал сержант.

Сержант махнул нам рукой и завел мотор, за ним мы проехали футов двести по шоссе к тому месту, где на краю обрыва сгрудились, глядя вниз, несколько солдат. Тут же стояли машины и группа каких-то людей. Сержант вылез из «джипа», а Паттон, Энди и я — из служебной машины и подошли к нему.

— Этот парень не остановился у часового, — сказал сержант, и в его голосе чувствовалась горечь. — Чуть не сбил его. Часовой на середине дамбы еле отпрыгнул, чтобы его не раздавило. А на этом конце часовой решил, что хватит. Он приказал этому парню остановиться. Но тот даже не притормозил.

Облизав губы, сержант наклонился над краем обрыва.

— В таких ситуациях, по приказу, положено стрелять, — сказал он. — Часовой выстрелил. — Сержант показал нам на следы на обочине дороги у самого обрыва. — Вот здесь он упал.

Внизу, на глубине в сто футов, в ущелье лежал небольшой двухместный автомобиль, упавший на выступ огромного гранитного валуна. Машина лежала косо, почти вверх колесами. Рядом суетились трое. Они поворачивали машину так, чтобы из нее можно было извлечь то, что осталось от человека.

Склонившись над стойкой бара на Пятьдесят второй улице, я ожидал, пока Нора сделает рождественские покупки, когда из-за столика, где сидела компания из четырех человек, поднялась девушка и направилась ко мне. Была она маленькая, белокурая, и лицо ее, и фигура в светло-голубом спортивном костюме были достойны самых лестных слов.

— Вы — Ник Чарлз? — спросила она.

— Да, — ответил я.

Девушка протянула руку.

— Я — Дороти Вайнент. Меня вы, наверное, не помните, но должны знать моего отца, Клайда Вайнента. Вы…

— Точно, — сказал я. — Теперь я и вас вспомнил, вам тогда было лет одиннадцать или двенадцать, правильно?

— Да, это было восемь лет назад. Слушайте, а помните те истории, что вы мне рассказывали? Это была правда?

— Наверное, нет. Как поживает ваш отец?

Она рассмеялась.

— А я у вас собиралась спросить. Знаете, мама с ним развелась, и с тех пор мы ничего не знаем о нем, только иногда читаем в газетах о его сумасбродствах. А вы с ним не видитесь?

Мой бокал был пуст. Я спросил у девушки, что она будет пить; виски с содовой, сказала она; я заказал две порции и ответил:

— Нет, я живу в Сан-Франциско.

— Я хотела бы повидаться с ним, — медленно произнесла девушка. — Мама, если узнает, закатит скандал, но мне все равно хочется.

— Так в чем же дело?

— На Риверсайд Драйв, где мы жили раньше, он уже не живет, а в телефонной книге его адреса нет.

— Попробуйте связаться с его адвокатом, — предложил я.

Лицо девушки просветлело.

— А кто его адвокат?

— Раньше им был малый по фамилии Мак… какой-то Мак… Маколей, точно, Герберт Маколей. Он работал в доме Сингера.

— Одолжите мне пятицентовик, — попросила девушка и пошла к телефону.

Вернулась она довольная.

— Я нашла его. Он на перекрестке с Пятой авеню.

— Кто, ваш отец?

— Адвокат. Он сказал, что отца в городе нет. Мы договорились встретиться. — Она подняла бокал. — За воссоединение семьи. Ой, смотрите, кто…

Аста поднялась на задние лапы, а передними уперлась в мой живот. Нора возвестила с другого конца поводка:

— Сегодня был бесподобный денек: она опрокинула прилавок с игрушками в «Лорд энд Тэйлор», облизала ногу какой-то толстухе в «Саксе», чем ее до смерти напугала, а под конец ее отшлепали трое полисменов.

Я представил женщин друг другу:

— Моя жена. Дороти Вайнент. Когда она была еще совсем маленькой, ее отец пользовался моими услугами. Хороший парень, только немного с приветом.

— Я была им очарована, — сказала Дороти, имея в виду меня, — еще бы — настоящий живой сыщик; я все время ходила вокруг него и заставляла рассказывать разные истории. Он ужасно врал, а я верила каждому слову.

— Нора, ты выглядишь усталой, — заметил я.

— Да, есть немного. Давайте сядем.

Дороти сказала, что ей надо вернуться за свой столик. Она пожала руку Норе: мы непременно должны как-нибудь заглянуть к ним на коктейль, живут они в «Кортленде», фамилия ее матери теперь Йоргенсен. Мы будем рады, и она тоже должна заходить к нам, мы остановились в «Нормандии» и пробудем в Нью-Йорке одну-две недели. Дороти потрепала Асту за уши и ушла.

Мы сели за столик.

— А она хорошенькая, — сказала Нора.

— Смотря на чей вкус.

Нора улыбнулась.

— А у тебя есть любимый тип женщины?

— Только твой, дорогая, — долговязая брюнетка со злым ртом.

— А что скажешь про ту рыжую, за которой ты вчера волочился у Квинна?

— Глупости, — сказал я. — Она просто хотела показать мне французские гравюры.

На следующий день мне позвонил Герберт Маколей.

— Привет. Дороти Вайнент сказала, что вы в городе. Как насчет ланча?

— Сколько сейчас времени?

— Половина двенадцатого. Я вас разбудил?

— Да, — сказал я, но это даже хорошо. Что, если вы придете на ланч ко мне, а то я с похмелья и чувствую, что не в силах никуда выбраться… Отлично, скажем, в час дня.

Я выпил по одной с Норой перед тем, как она отправилась мыть голову, потом, после душа, выпил еще и к тому времени, когда телефон зазвонил снова, чувствовал себя значительно лучше.

— Мистер Маколей у вас? — спросил женский голос.

— Еще нет.

— Извините за беспокойство, вы не могли бы, когда он придет, попросить его позвонить в контору? Это очень важно.

Я пообещал выполнить просьбу.

Маколей появился десять минут спустя. Это был крупный, розовощекий, отлично сохранившийся малый примерно одного со мной возраста — сорока одного года, хотя выглядел он моложе. Адвокатом он был неплохим. Когда я жил в Нью-Йорке, мы не раз работали вместе, и всегда довольно успешно.

Мы обменялись рукопожатиями, похлопали друг друга по спине, он поинтересовался, как мои дела; я ответил: «Прекрасно», — и тогда я сказал, что его просили связаться с конторой.

Нахмурившись, адвокат пошел к телефону.

— Вайнент вернулся в город и хочет со мной встретиться, — сообщил он.

Я обернулся, держа в руке наполненные бокалы.

— Ну что же, ланч можно…

— Подождет, — сказал Маколей и взял у меня бокал.

— Он все такой же тронутый?

— Да, причем серьезно, — важно сказал Маколей. — Слышали, в двадцать девятом он почти год провел в санатории?

— Нет.

Адвокат кивнул, сел, поставил бокал на стол и слегка наклонился ко мне.

— Чарлз, что замышляет Мими?

— Мими? А, жена, его бывшая жена. Не знаю, А почему она должна что-то замышлять?

— Она всегда что-то замышляет, — сухо сказал Маколей и очень медленно добавил: — А я думал, вы в курсе.

— Слушайте, Мак, я уже шесть лет, с 1927-го, не работаю детективом.

Маколей уставился на меня с изумлением.

— Честно, — заверил я. — Через год после того, как я женился, мой тесть умер и оставил лесопилку, узкоколейную железную дорогу и еще кое-какое имущество, и я ушел из агентства, чтобы присматривать за всем этим хозяйством. Но в любом случае у меня нет ни малейшего желания работать для Мими Вайнент, или Йоргенсен, или как там ее еще зовут, мы никогда не испытывали друг к другу особой симпатии.

— О, я не думал, что вы… — Маколей оборвал фразу, сделав неопределенный жест, и поднял бокал. Глотнув, он продолжал: — Просто мне хотелось узнать, в чем дело. Три дня назад — во вторник — мне позвонила Мими, она пыталась разыскать Вайнента, а вчера вечером позвонила Дороти, сказала, что это вы посоветовали ей обратиться ко мне… Я-то думал, вы все еще работаете детективом, поэтому и решил узнать, что все это значит.