Пока Гилберт читал, я пил. Дороти перестала танцевать и присоединилась ко мне.

— Он вам нравится? — спросила она, показывая глазами на Квинна.

— Вполне.

— Может быть, только он бывает ужасно глупым. Вы не спросили, где я провела ночь. Вам все равно?

— Это не мое дело.

— А я для вас кое-что разузнала.

— Что?

— Я была у тети Алисы. У нее не все дома, но она очень милая женщина. Она сказала, что получила от моего отца письмо, в котором он просит ее быть поосторожнее с мамой.

— Осторожнее в чем? Что он написал?

— Письма я не видела. Тетя Алиса изорвала его; вот уже несколько лет она сердится на отца. Она думает, что он стал коммунистом, и уверена, что это коммунисты убили Джулию Вулф, а в конце концов убьют и отца. Ей кажется, что все это из-за какого-то секрета, который они выдали.

— О господи! — сказал я.

— Ладно, не попрекайте меня. Я просто передаю ее слова. Я же сказала, что она не в своем уме.

— Она говорила тебе, что еще было в письме?

Дороти покачала головой.

— Нет. Сказала только, что он ее предостерегает. Вроде бы, тетя Алиса говорила, что отец просил ее ни в коем случае не доверять маме и всем, кто с ней связан, то есть, я так понимаю, всем нам.

— Постарайся вспомнить что-нибудь еще.

— Я рассказываю то, о чем она мне сказала.

— Откуда было письмо? — спросил я.

— Этого она не знает, помнит только, что послано оно было авиапочтой. А откуда, она сказала, — ее не интересует.

— И что она думает по этому поводу? Я имею в виду, приняла она это предостережение всерьез?

— Она сказала, что отец — опасный радикал, вот именно так и сказала, — и ее не интересует ничего из того, что он говорит.

— А ты к этому предостережению относишься серьезно?

Несколько секунд Дороти удивленно таращилась на меня, а прежде чем ответить, облизала губы.

— Наверное, он…

К нам подошел Гилберт с книгой в руке. Похоже история, которую я ему подсунул, его разочаровала.

— Очень интересно, — сказал он, — но, понимаете, это ведь случай не патологический. — Он обнял сестру за талию. — В той или иной степени стоял вопрос о спасении от голода.

— Нет, конечно, только если ты хочешь именно так все повернуть, — сказал я.

— О чем это вы? — спросила Дороти.

— О случае из книги, — ответил Гилберт.

— Расскажи ему о письме, которое получила тетя, — попросил я.

Она рассказала.

Едва Дороти кончила, Гилберт состроил нетерпеливую гримасу.

— Глупости. На самом деле мама ничуть не опасна. Просто она — яркий пример замедленного развития. У большинства из нас есть сформировавшиеся этические и моральные представления и все такое в том же духе. А мама до этого просто еще не доросла. — Нахмурившись, он задумчиво поправил сам себя: — Она может представлять опасность, но это будет похоже на ребенка, балующегося спичками.

Нора и Квинн танцевали.

— А что ты думаешь о своем отце? — спросил я.

Гилберт пожал плечами.

— Последний раз я видел его, когда был еще ребенком. По его поводу у меня есть одна теория, но она во многом носит предположительный характер. Мне хотелось бы знать… главное, что меня интересует, — это не импотент ли он.

Я сказал:

— Сегодня в Аллентауне он попытался покончить с собой.

Дороти так пронзительно вскрикнула: «Нет!» — что Квинн и Нора остановились. Дороти повернулась и уперлась глазами в брата.

— Где Крис? — требовательно спросила она.

Гилберт быстро перевел взгляд с Дороти на меня и обратно.

— Не будь дурой, — холодно произнес он. — Крис уехал со своей девицей, с этой Фелтон.

Мне показалось, что Дороти ему не поверила.

Я спросил:

— Из вас кто-нибудь знал Сиднея Келтермэна, из-за которого у вашего отца когда-то давно, когда я с вами только познакомился, были неприятности?

Дороти покачала головой. Гилберт сказал:

— Нет. А что?

— Просто у меня есть одна мысль. Я Келтермэна тоже никогда не видел, но мне давали его приметы, так вот — под них, с некоторыми поправками, вполне мог бы подойти ваш Крис Йоргенсен.

Вечером мы с Норой поехали на премьеру мюзик-холла в Радио-сити; после часа представления решили, что совершили чуть ли не подвиг, и ушли.

— Куда теперь? — спросила Нора.

— Мне все равно. Хочешь, отыщем тот «Пигайрон Клаб», о котором говорил Морелли? Стадси Берк тебе понравится. Он старый взломщик сейфов. Хвастался, что вскрыл сейф тюрьмы в Хагерстоуне, когда попал туда на тридцать суток за нарушение общественного порядка.

— Ну, давай, — согласилась Нора.

Мы дошли до Сорок девятой улицы и, расспросив двух таксистов, двух разносчиков газет и полисмена, отыскали нужное нам заведение. Швейцар заявил, что не знает никакого Берка, но все же пошел посмотреть. Стадси появился в дверях.

— Здорово, Ник, — сказал он. — Заходи.

Стадси был крепко скроенный мужчина среднего роста, уже располневший немного, но не дряблый. Должно быть, ему было под пятьдесят, но выглядел он лет на десять моложе. У него было круглое, некрасивое, но приятное лицо, не слишком густые волосы неопределенного цвета и лоб, сделать который ощутимо крупнее не могла даже залысина. Голос его звучал, как глубокое басовитое рычание.

Я пожал Стадси руку и представил его Норе.

— Жена, — сказал он. — Подумать только. Ради бога, скажите, для чего вы пришли: шампанского выпить или скандал со мной затеять?

Я пообещал, что скандала не будет, и мы вошли внутрь. Вид у заведения был обшарпанный, но уютный. Была пора междучасья: в зале сидели только три клиента. Мы сели за столик в углу, и Стадси дал указание официанту, какую бутылку и какого именно вина нам подать. Потом он внимательно оглядел меня и кивнул.

— Женитьба пошла тебе на пользу. — Он поскреб подбородок. — Давненько ж я тебя не видел.

— Давно, — согласился я.

— Он упек меня за решетку, — сообщил Стадси Норе.

Нора пробормотала что-то сочувственное и спросила:

— Он был хорошим детективом?

Стадси наморщил то, что служило ему лбом.

— Люди говорят, да, но сам я не знаю. То, что однажды он меня поймал, — случайность: я начал с правой.

— Как получилось, что ты натравил на меня этого дикаря Морелли? — спросил я.

— Ты же знаешь этих иностранцев, — сказал он, — они же все истерики. Я же не знал, что он такое выкинет. Он боялся, что полиция навесит на него убийство этой самой Вулф, а тут мы читаем в газете, что у него, якобы, были на это причины, вот я ему и говорю: «Ник не из тех людей, что мать родную продадут, и тебе не помешает с ним посоветоваться». Он решил так и сделать. Ты что, заложил его?

— Он дал себя выследить, а обвинил в этом меня. Как он меня нашел?

— У него есть друзья, а ты ведь не прятался, не так ли?

— В городе я всего неделю, в газетах не сообщалось, где я остановился.

— В самом деле? — с интересом спросил Стадси. — А где же ты обитаешь?

— Я живу в Сан-Франциско. Так как же он меня нашел?

— Отличный город. Давненько я там не бывал, но город отличный. Не могу тебе сказать, Ник. Спроси его сам. Это его дело.

— Если не считать, что это ты натравил его на меня.

— Ну да, — согласился Стадси, — если, конечно, не считать, но сам посуди, я ведь хотел помочь тебе. — Сказано это было совершенно всерьез.

— Мой друг… — начал я.

— Откуда я знал, что он психанет? Ведь все равно ранил он тебя несильно?

— Может быть, но проку мне от этого не было, а я… — я остановился, потому что официант принес шампанское. Мы попробовали и похвалили. Шампанское было скверное. — Как ты думаешь, это Морелли убил эту девицу? — спросил я.

Стадси убежденно покачал головой.

— Ни в коем случае.

— Этот парень способен убить за здорово живешь, — сказал я.

— Знаю, эти иностранцы, они все истерики; но весь тот день он провел здесь.

— Весь?