Дима выбрал чистую площадку на вершине голой сопки, приземлил вертолет. Распахнул дверцу, выпрыгнул, пригласил Корина, зычно прокричав в глохлой тишине:

— Станислав Ефремович! Прошу размяться, подышать, обозреть, так сказать, наше грешно горящее Святое урочище!

Они были на левом фланге пожара. Сразу от подножия сопки начиналась марь с тусклым обмелевшим озерцом, а далее все тонуло в низком, будто прилипшем к земле, дыме, который там, над урочищем, вздымаемый невидимым жаром огня, застилал бурой, синей, желтоватой хмарью полнеба, и солнце виделось маленьким четким красным диском, как сквозь закопченное стекло.

— Красиво, правда... и страшновато. — Дима присел на жесткую иссохшую траву, кинул в губы сигарету. — Прибавим дымку этому аду. Отдыхайте! — ударил он ладонью рядом с собой, выбив серую пыльцу из созревших до времени цветков. — Корин молча, не отводя взгляда от урочища, раскурил трубку, а Дима мирно рассуждал: — Верите, не могу привыкнуть. Дьявольство природы. Стихийная непостижимость. Вот говорят: пожар — не божий дар, но беда — когда потечет вода. Не знаю, может, так. И все же огонь — жизнь и смерть человека. Война ведь тоже огонь, правда?

Корин кивнул, вынул из сумки карту, расстелил у ног.

— Здесь и здесь, Дима, с двух сторон начали пробивать просеки, вот так пройдет опорная минерализованная полоса... Хотел глянуть на кромку пожара — и мрак. А это неприятно. Надо точно знать, где огонь.

— Прикажите — дуну хорошенько винтами, разгоню... Прячется, сволочь! Иногда кажется: ползет там змей огненный, злой, хитрый... А если серьезно, давайте пролечу над кромкой, зафиксируем.

— Опасно в таком смраде. Навестим лучше Ступина, он на правом фланге, обещал посадочную площадку расчистить. Гляди сюда. Это тут. — Корин указал место на карте. — И без подвигов. У нас — работа.

— Точно, товарищ начальник! — Глаза Димы блеснули голубыми щелками, румяные губы дрогнули в усмешке. — Жизнь человеку дается один раз, и прожить ее надо как можно приятнее и длиннее.

Они пошли к вертолету. Двухвинтовый — винт над винтом, — двухостый, четырехколесный Ка-26 был похож скорее на пузатенького лобастого жука, распустившего крылья, чем на стрекозу, с которой привычно сравнивают все вертолеты. И Дима обычно называл его козявкой-трепыхалкой.

Слетели, как упали, в урочище, понеслись сквозь дым и гарь, все ниже прижимаясь к пологу тайги, и вот уже то тут, то там кроваво проблескивает пламя, а раз вспыхнувшая хвоя высокой ели едва не лизнула огнем и черным дымом брюхо вертолета; Корин тронул плечо Димы — машина резко пошла вверх; и снова полог тайги, гарь, мгла, огонь... Пожар двигался низом, по лесной подстилке, кустарнику, буреломам, но местами переходил в верховой, опаляя кроны деревьев, — столь велик был его внутренний нагрев.

Отклонились вправо, вышли к реке, и над нею, словно вдоль светлого коридора, ощущая свежесть воды, запари́ли, уходя от пожара. Нашли просеку — узкий проран в густо-темном ельнике, площадка была обозначена четырьмя дымными костерками и красным полотнищем посередине. Рядом с ним, ловко прицелясь, опустил своего жука Дима; заглушил мотор, откинул дверцу, прокричал, указывая на полотно:

— Вот вам и ковровая дорожка, так сказать!

Корин пожал руку диспетчеру Ступину, ожидавшему его у вертолета, и они пошли по неширокой вырубке на визг пил, стук топоров, голоса людей. Ступин говорил коротко, внятно и, конечно, то, что было им заранее, обстоятельно продумано — по многолетней привычке бывшего летчика-наблюдателя, которому в воздухе приходилось говорить лишь в микрофон, а на земле не хватало времени научиться пустословию.

— Это ручей, Станислав Ефремович, — указал он влево, слегка касаясь локтя Корина. — Тот, что на карте. Там — ручей. Здесь — едва отыскали. Местами пересох. Но все-таки опора. Вдоль него и повели. Сделали пробные взрывы. Посмотрите.

Ступин перевел Корина через рыхлую гряду содранного мха, дерна, мелкого кустарника; они ступили на сыроватую глинистую полосу в метр приблизительно шириной, почти прямо проложенную в глушь ельника; несколько человек подчищали ее саперными лопатами.

— Хороша минерализованная, — сказал Корин, ловя запах сырой земли сквозь духоту дня, сизо задымленный, стоялый воздух. — Когда отжиг будете начинать?

— Метров пятьсот пройдем — и пустим первого петуха. Тут ведь — чтобы наш петух через нас не перелетел. Ветер хоть самый малый, а к нам тянет.

— Так, — согласился Корин.

Полоса кончилась. Дальше тянулась просека с прорубленным кустарником, поваленными, раскряжеванными и сдвинутыми в сторону (как и полагается, противоположную пожару) малыми и большими деревьями. По ней пожарные-парашютисты тянули накладные шнуры с зарядами аммонита в пластиковых трубках.

Опорный пункт был расчищен, оборудован в двое суток — довольно быстро: ведь люди шли сюда пешком, прорубая тропу, неся рюкзаки с продуктами, бензопилы, прочее снаряжение, нужное для начала работ. Отсюда двумя крыльями минерализованная полоса потянется направо — к реке, налево — к болотистым марям. Корин кивал диспетчеру, был доволен, но не высказывал похвал, да Ступин и не ожидал таковых, хорошо понимая: пожарные немного суеверны, огонь зловещ, помнится, ощущается постоянно, и, пока он жив, движется на тебя все пожирающей лавиной — думай только о нем, старайся перехитрить, одолеть его.

Подошли к палатке у ручья, здесь горел невидимый костерок, на треноге висел большой чайник, из стесанных бревен устроены лавки, столом служил расстеленный на земле брезент. Ступин бросил в кружки заварку с подсушенными лепестками иван-чая, залил кипятком, размешал, одну кружку поставил перед Кориным. Принялись молча отхлебывать лесной, ничем не заменимый напиток; от него, кажется, и смуглота у таежников, и крепость неустанная, его и мошкара побаивается.

Мотоциклетно трещали бензопилы, вызванивали ручные, цокали, тюкали топоры, бурными взрывами, с протяжным низким эхом, умирающим где-то в сумеречных, задымленных чащах, падали деревья — на гибель, бесполезность: если не сгорят, то останутся гнить валежником.

Сколько леса вырубил Корин, спасая леса? Гектары, Он или рубил, или видел, как горят сосновые, лиственничные, березовые и прочие массивы, рощи... Вот и Ступин Леонид Сергеевич будет теперь заниматься пожарным делом, а в будущем, если не переменит профессии, может стать «спецбедом», и это совсем не то что с воздуха наблюдать за пожаром, наводнением, цунами... Этому не учат, к этому приводит жизнь, судьба.

Корину рассказал о Ступине, со своей всегдашней полусерьезностью, Дима Хоробов:

«Фатум, Станислав Ефремович, как и меня постиг, так сказать. Ну я, фигурально выражаясь, выкручусь, мне пока что двадцать шестой. Ступину пятый десяток доходит. В космос не вырвется и стратосферой уже не подышит. А начинал как? С истребительной авиации, медаль боевую имеет. Катастрофа, перелом некоторых хрупких костей, увольнение в запас. Но рожденный летать пешком ходить не может. Ступин осваивает пассажирский Ил-14 — воздушный тихоход, тогда теперешние лайнеры со стюардессами-принцессами еще не летали. И опять выделился, так сказать, из летной массы Ступин: Сахалин, Курилы, Камчатка — его штормовой, туманный ареал. Орден получил, приглашение на курсы переподготовки для реактивной гражданской авиации. Но... фатум, Станислав Ефремович. Представьте, последним рейсом пошел на Южно-Сахалинск, попал в снежный заряд, с аэродрома ни то ни се, потом — «на ваше усмотрение». Дают иногда такую умную свободу выбора. Решился на посадку, перетянул, да еще полоса ледяной коркой взялась, съехал, ахнулся в сугроб... Пассажиры целы, штурман и бортмеханик испугом и легкими ушибами отделались, самому плечо вывернуло, ключицу сломало. Ну и оргвыводы. Ярко засветилась карьера летнаба с жестким креслицем в дюралевой этажерке Ан-2. Как еще этот фатум, судьба могут обиднее обидеть человека? Но рожденный летать пешком ходить не умеет. Ступин наступил «на горло собственной песне», зовущей в дали небесные... Леса, воды, населенные пункты и прочая бижутерия все-таки внизу, воздух тропосферы — тоже воздух полета. Почти десять лет следил за порядком на земле Ступин. Начали появляться возвышенные мысли, да ведь и знали его как летчика классного. И вроде бы наметился перевод, переподготовка на пассажирский Ан-24... Дальше вы уже знаете, Станислав Ефремович. От фатума не уйдешь, если, извините, фортуна к тебе задним местом повернулась. Может, злая мета на человеке от рождения?.. Словом, отказал мотор у этой этажерки. Для лесной охраны какую технику дают? После капремонта, как и наш Ка-26: людей не возить, а самому тебе цена единица, раз один, или два-три-четыре, если с пожарниками... Спланировал Ступин на галечниковый берег реки, увяз колесами, перевернулся. Штурман ребро сломал, у него черепная коробка треснула. Все, так сказать. После больницы попросился в лесоохранную службу на земле. Рожденным летать часто, оказывается, приходится ходить пешком...»