В Святом, однако, огонь утихал, подавленный отжигом, иными способами — окапыванием, химикатами, захлестыванием, местами выведенный на водные преграды. По всей опорной полосе велось окарауливание, и люди видели, как с каждым днем светлеет небо над урочищем.

Не совсем ладилось лишь на правом фланге, у притока Струйного. Много сил здесь отняла прокладка заградительного полукольца вокруг лесосклада, было упущено время отжига, пожар придвинулся почти вплотную к берегу притока. Помогать группе Ивана Коновальцева, ставшего командиром после ранения и отлета в город Руленкова, прибыли пожарные с других, спокойных участков.

Вера вызвала начальника отряда для разговора с председателем комиссии.

Корин прилетел буквально за несколько минут до сеанса связи; снял у порога брезентовую куртку, сбросил кирзовые сапоги, прошел к умывальнику, сунул под сосок голову, окатил шею, жесткий бобрик волос, вымыл с мылом лицо, руки по локоть, пофыркивая от холодной, захватывающей дыхание колодезной воды. Вера подала ему полотенце, он отерся им так, словно хотел выбелить пропеченную до черноты солнцем и ветрами кожу. Отдавая полотенце, чуть стиснул ей плечи, улыбнулся легким прищуром глаз, сжал и расслабил губы: мол, целую, рад тебя видеть, на большее не осмелюсь, не хочу смущать твою староверку-хозяйку, да и вообще... мы ведь не шальные возлюбленные, правда? У нас времени — вечность.

Она кивнула ему, быстро пожала руку, спросила:

— Чаю, Станислав Ефремович?

— Иль холодного молочка? — отозвалась хозяйка, вскинув голову над вязаньем.

— Кваску бы, Марковна, вашего, фирменного!

— И это можно. Вера сказала — вы приедете, я уж и приготовила. — Она поставила на стол глиняный кувшин, наполнила граненый стакан. — Пробуйте, если нравится.

— Ваш да не... — Корин недоговорил, припав губами к стакану, и еще пил острый, пощипывающий в носу, выжимающий слезы, на погребном льду выдержанный квас, как мирно ворчавший эфиром динамик рации выкрикнул звенящие позывные:

— Отряд, Отряд! Я — Центр, я — Центр.

— Слышу вас хорошо, — ответила Вера.

— У микрофона председатель комиссии.

— Передаю микрофон начальнику отряда.

— Добрый день, товарищ Корин. Доложите обстановку.

Корин допил квас, аккуратно отставил стакан, покашлял в платок, подсел к микрофону.

— Здравствуйте, товарищ председатель. Докладываю: пожар остановлен, ведем круглосуточное окарауливание.

— Повторяем все сначала, так, что ли?

— Так. Но по-иному.

— Понимаю: скоро нам «генерал Мороз» поможет. — Председатель хохотнул, помедлил: — Шучу. Теперь ведь и пошутить можно, как считаете?

— Я привык, когда...

— Ладно, ладно, кто не знает Корина! Сделает, проверит, перепроверит, подумает, подождет — и скромненько отчитается. Но извини, на сей раз я своей волей доложил вверх: пожар потушен. Поддерживаешь?

— Если доложили...

— Потому что верю. Потому что Корин — это Корин. Потому что Корина ждет орден.

— Благодарю.

— Так-то лучше. А сейчас скажи вот о чем: что там у тебя с правым флангом? Командир группы ранение получил. Воздушная разведка доложила: пожар на опорную вышел.

— Удержим, товарищ председатель. Там лесосклад, его спасали.

— Слыхал. Взялись — уберегите. А то кое-что у нас с тобой тоже может подгореть... Понимаешь?

— Да.

— Теперь ты мне нравишься. Здраво мыслишь. Распорядись провести в группах собрания, людям — поздравления от меня, будут отмечены, достойные награждены. Все у меня. Жму руку. До встречи в городе.

— До... — И в динамике щелкнуло, послышалось ровное гудение эфира; Корин с минуту еще недоуменно сидел у микрофона, точно осмысливая услышанное и сказанное им самим или ожидая продолжения разговора, а затем рассеянно, не по-корински вяло, повернулся к Вере.

— Все, — проговорила она. — Там отключились. — И выключила рацию.

Выпив еще два стакана квасу, Корин поднялся, глянул на часы.

— Может, перекусить собрать? — спросила Марковна. — Иль как?

— Да, — чуть придержала его за руку Вера. — Мы быстро. Борщ есть, вареники.

— Рябиновка моя настоялась.

— Во, рябиновку приберегите, отметим усмирение стихии. А борщ я уже — у Мартыненко обедал. Полечу. Нехорошо на Струйном. Если б Руленков работал... Без головы участок.

— А Коновальцев?

— Отчаянный, опыта — нуль.

— Как же так?.. — Вера уставилась в глаза Корина, уже нахмуренные, напряженные, отрешенно-диковатые. — Этот лесосклад... Разговор с председателем... Опять срочно, спешно... несерьезно как-то. Неправильно.

— Будем выправлять. — Корин натянул сапоги, кинул на плечо куртку, вышел в сени, немного задержался, его догнала Вера, он обхватил ее плечи, трижды поцеловал в губы, пригладил ладонью упавшие ей на глаза волосы, сказал: — Будем выправлять. Себя. Жизнь. А иначе зачем жить? Ты поможешь мне?

— Да, да... — быстро вымолвила Вера, часто кивая.

Он улыбнулся ей, тряхнул головой резко, отчаянно, его глаза блеснули светлой влагой, сквозь загар щек проступил румянец, и он легко, молодо сбежал по ступенькам крыльца. Он шел по доскам тротуара, четко выстукивая шаги, сухой, чуть-чуть сутуловатый, шел к вертолету на окраине Параны. Вот он обернулся, помахал рукой, наверняка уже не видя ее, и ускорил шаг.

Только сейчас Вера заметила: рядом с нею стоит старуха Калика, жилистой, когтистой ручкой творит крестные знамения, как бы посылая их вслед. Вера спросила:

— Бабушка, зачем вы?

Калика часто забормотала, не то молитву, не то заклинание свое какое-то, перекрестила Веру и запела тоненьким надрывным голоском:

— Меня мучат грехи, меня мучит недуг... Девушка, дай копеечку бедной Калике!

— Зачем вам копеечка, пойдемте я накормлю вас.

— Копеечку... — заканючила старуха.

Вера вынула из кармашка сарафана какое-то серебро, сунула ей в протянутую холодную ладошку, Калика захохотала от радости, глянула выпученно на Веру, вскрикнула, будто чего-то испугавшись, бросилась бежать по узкому переулку к лесу, широко раскидывая руки и ноги.

Вера вернулась в дом. Марковна сидела у окна, низко склонившись над вязанием. Неслышно пройдя в свою комнату, Вера села за стол, прижала кончики пальцев к вискам, прикрыла глаза и сидела так, одолевая кружение в голове, успокаивая больно стучавшее сердце.

Потом придвинула листок бумаги, взяла шариковую ручку, начала писать:

Вера перечитала написанное, изорвала лист в мелкие кусочки, вышвырнула в окно под голую рябину с красными, иссыхающими кистями ягод и упала ничком на кровать.

Еще с воздуха Корин увидел: горит лесной склад.

Это было столь неожиданно, непонятно, нелепо, что на потрясенный выкрик Димы: «Горит?!» — он только резко повел рукой, приказывая немедленно приземляться.

От вертолетной площадки до берега Струйного он почти бежал, вглядываясь в задымленные штабеля бревен по ту сторону притока. На спуске перед бродом столпились пожарные с лопатами, ранцевыми опрыскивателями, ручными пенными генераторами, канистрами бишофита. Среди них бегал командир группы Иван Коновальцев, приказывал выстраиваться вдоль правого берега, защищаться от возможных перебросов огня, загораний.

Корин окликнул его. Иван подбежал, заполошно выпалил:

— Товарищ начальник, штабеля загорелись!

— Вижу. Как? Когда?

— Н-не знаю. Все было в порядке, там были люди, окарауливали. Изнутри вроде занялось. Никто не заметил. Сразу, сильно.