— А почто невыгодно?
— Нам надо вместе работать, — не сразу отвечает Одиссей. — Собираться же из разных домов — хлопотно. А мы в одной большой зале шьем к лету паруса.
— Тогда жить вам во дворце, и нигде больше, — говорит Ирасим. — Лучшего помещения на Берикуле не сыскать. А насчет дров как-нибудь обойдетесь: сушняк недорого.
— Что верно, то верно, — соглашается Одиссей. — Зала нам нужна большая и опять же двор — дощаник рубить.
— А с материалом как у вас?
— А вот затем, Ирасим Илларионович, мы и пришли к тебе, — признается Одиссей. — Насчет материала мы пришли.
Цыгане молчат, ждут, что скажет в ответ лесник. А он пока осторожно молчит. Ясно, не откажет, учитывая их бесплатный концерт и то, что Армяна, жена Одиссея, гадает Анне Самсоновне бесплатно на яйце, но и так запросто разрешить с материалом Ирасим не может.
— Трудно по нонешним временам с материалом, — после молчания говорит Ирасим. — Строгости, охрана природы...
— Да нам ведь одно дерево.
— Знамо, одно, — говорит Ирасим, — Позапрошлый год срубили тоже одно — сосну на раздорожице, а Сыч, не тем он будь помянут, на меня с кляузой, пришлось объясняться.
— Снова объяснишься...
— Нет, Одиссей, нынче надо по-другому, — говорит Ирасим. — Так нынче обставимся, чтоб комар носу не подточил...
— Делай как хочешь, мы на все согласны, — говорит Одиссей. — Деньги нужны — внесем.
— Деньги нужны малые, — продолжает Ирасим. — Дело не в плате. Надо нам с вами составить бумагу.
— Давай составим, — соглашается Одиссей. — Распишемся, нам не трудно.
— От вас я потребую заявления: укажете, что, чего вам требуется, а я с этим заявлением к лесничему съезжу, за резолюцией.
— А ежли не разрешит? — засомневался Одиссей.
— Разрешит, куда он денется, — заверяет Ирасим. — Вы бумагу свою подробно составьте: опишите свою нужду, так опишите, чтобы лесничего слеза прошибла.
«Орест?» — вопросительно уставился на сына Одиссей; тот кивнул головой, мол, не волнуйся, сделаю, как требуется.
— Напишем бумагу, — твердо пообещал Одиссей. — Хоть сейчас напишем. Сын-то у меня грамотный, ученый человек, два года в институте на артиста учился. Писать ловко навострился...
— Что ж, действуйте, — одобряет Ирасим. — Приносите бумагу, я тем же днем в лесничество слетаю.
Предложение было толковое, но Одиссей был не из тех, чтобы откладывать дело в долгий ящик. Он сказал,, что они и с чаем управятся, и с бумагой — одновременно. Вот ручку бы с чернилами, лист бумаги, — и Орест тотчас же сядет за бумагу.
— Так ли я говорю, Орест? — спрашивает Одиссей. — Напишешь?..
— А как же, — сказал Орест. — Я понял, что требуется.
— Сейчас так сейчас, — пожал плечами Ирасим. — Я не против... Анна, неси из горницы бумагу, гости заявление будут составлять.
— Зачем нести, — сказала в ответ Анна. — Пусть Орест сам в горницу пройдет, там ему сподручней работать. А здесь вы ему разговорами мешать будете...
— Верно, — одобрил Ирасим. — Ступай-ка, Орест, в горенку, поломай голову, а мы тем временем с твоим батькой чайком побалуемся.
— Ступай, Орест! — приказал Одиссей. — Пиши!
6
В Н-ское лесничество от главы табора парусных цыган Одиссея.
Заявление
Мой табор парусных цыган — старинный, мы проникли в Сибирь, как досконально знаем от старых людей, Ледовитым океаном, а откуда — с русского Севера или с Запада — нам точно неизвестно.
Наши предки — парусные цыгане, приплыв в лодках в царскую вотчину Мангазею, долгое время там оставались. Мы жили, как все пришлые, на посаде, людей забавляли, но главная наша специальность — мы лудили котлы.
Как только царская Мангазея обнищала и обезлюдела, мы перебрались южнее и обосновались в Западной Сибири, где и кочуем уже много лет подряд. От лужения котлов мы отказались, мы — рыбаки по договорам и по найму. Мы забавляем современных людей песнями и плясками, а также и медвежьими штуками, ради чего содержим ученого медведя.
А к вам мы, товарищ лесничий, обращаемся с просьбой: нам нужна судостройная сосна, всего одна штука. Когда мы идем по воде с распущенными парусами, нам приходится одолевать разные препятствия и бороться с опасностями. Реки сибирские быстрые, захламлены бревнами и всякой ломью, чуть недоглядит дозорный — в днище пробоина. И опять же, товарищ лесничий, на реках нынче движение громадное: и катера, и самоходки, и паузки, и баржи. Все движется своим ходом, надо быть сторожким, чтобы не угодить на парусах под винт.
Мы к реке и большому встречному движению привычные, опасливые, однако все равно бывают у нас потери. В иной год теряем два дощаника, в иной — один. Ныне мы потеряли один: зажало нас между плотом и самоходкой... Людей спасли, а от дощаника остались щепы.
Просим вас, товарищ лесничий, выделить нам для рубки одну судостройную сосну — из нее мы соорудим дощаник.
В просьбе, пожалуйста, не откажите.
Одиссей, вожак табора.
7
В один декабрьский день Одиссей, Орест, Армяна, Аза и еще две молодые цыганки Заремба и Зара отправились в лес, чтобы срубить судостройную сосну, на которую уже было получено разрешение лесничества. Лесник Ирасим провожал цыган в лес. Инструменты — двуручная пила, топоры — лежали в санях, которые волокла Ирасимова кобылка Мухортая.
Подводой управлял Ирасим, подергивая волосяные вожжи.
В санях вместе с лесником сидел Одиссей, остальные шли пешком: вслед за санями Армяна, далее Заремба с Зарой, колонну замыкала молодая чета — Орест с Азой. Одиссей пригласил было Ореста как мужчину в сани, но тот отказался: ему неудобно ехать в то время, когда женщины шли пешком. Орест пошел пешком, и Одиссей за это наградил его недовольным взглядом...
День выдался холодный, звонкий, ясный. Пели полозья, сияли, искрились снега. Неподвижные горы, укутанные шубой пихтачей, казалось, сонно дремали, убаюканные морозом.
Въехали в сосновый бор. Деревья, осыпанные инеем, стыли на холоде, тонко позванивали медные листочки коры. Скакнула с сосны на сосну белка. Мухортая, испугавшись, шарахнулась в сторону, Ирасим натянул вожжи и закричал сердито: «Но-о, балуй, кобыла!» Молодые цыганки засмеялись.
В гущине сосняка Ирасим указал на сосну, уже выбранную им для рубки заранее, сказав: эта! — и, закурив, отошел в сторону. Он сделал свое дело, теперь будет покуривать, дожидаясь, пока цыгане свалят сосну и разрежут на кряжи. Один из кряжей, как договорились, он увезет на Берикуль сегодня, остальные завтра-послезавтра...
Работа началась. Двуручной пилой дерево подпиливали вначале Заремба с Зарой, потом, когда они устали, на смену им пришли Армяна с Азой...
Цыганки усердно работали, Одиссей с Орестом стояли в стороне и наблюдали: так принято, грубую работу у цыган исполняют женщины. Мужчина — умный повелитель, властелин.
Орест стоял и смотрел. Ему было жалко жену и мать, работавших внаклон двуручной пилой. Пила их не слушалась, она едва-едва вгрызалась в мерзлую древесину. Цыганки от напряжения раскраснелись лицами, по смуглым вискам их катился пот. Особенно старалась и торопилась Аза: ей пришлось оставить дома на попечении девчонок-подростков маленького ребенка. И Оресту было особенно жаль ее. Он подошел к работающим вплотную и попытался было взяться за пилу вместо Азы. Вмешался Одиссей.
— Отойди прочь! — приказал он строго сыну. — Рубить лес — не твое дело.
— Я помогу! — решительно сказал Орест и отнял деревянную ручку пилы у жены.
— Кому сказано: отойди прочь! — повторил Одиссей, поднимая в воздух посох вожака, на который он опирался.
Орест работал пилой, не обращая внимания на отца. Тогда Одиссей поднял посох и с силой опустил его на спину сына.
Работа продолжалась. Аза, чтобы прекратить ссору, отобрала из рук мужа пилу, стала пилить сама. Орест выпрямился, он смотрел в лицо отца и удивленно, и с негодованием одновременно. Одиссей смотрел на него так же, держа свой посох на весу, готовый вот-вот опустить его еще раз на спину сына.
