Хелин взяла протянутую руку, но было видно, какого труда ей это стоило. Она не смогла даже вежливо улыбнуться.

— Добрый день, — выдавила она из себя.

Беатрис тем временем открыла дверь.

— Как ты вошла в дом?

— Меня впустила какая-то женщина, когда я объяснила, что иду к тебе, — Хелин дрожала. — Там внизу я бы совсем замерзла. Или упала бы в обморок. В каком ужасном месте ты живешь. Как ты это выносишь?

— Я всем довольна, — лицо Беатрис побелело от ярости. Хелин не могла выбрать более неудачный момент для своего неожиданного появления.

— Не мешало бы предупредить меня о приезде, — сквозь зубы произнесла она.

— Но как? — в голосе Хелин появились хорошо знакомые Беатрис плаксивые нотки. — С тобой вообще невозможно связаться.

— Ты же знаешь, что со мной можно связаться через миссис Чендлер. Могла бы выяснить номер и позвонить. Но ты сознательно этого не сделала, потому что знала, что я тебя не приглашу.

Хелин стояла посреди крошечной комнатушки, крепко вцепившись в сумочку.

— Ты что, вообще не рада меня видеть?

— Ты могла бы подумать о том, что твой приезд может оказаться некстати, — враждебно ответила Беатрис.

Фредерик между тем занес в квартиру чемодан Хелин и поставил его в угол.

— Я, пожалуй, пойду, — тихо сказал Фредерик. — Вам лучше остаться наедине.

Она хотела было попросить его остаться, но в присутствии Хелин, — в бешенстве подумала она, — это было лишено всякого смысла. Поддерживать светскую беседу в такой ситуации было невозможно. В воздухе буквально физически чувствовалось напряжение.

— Может быть, мы увидимся завтра? — жалобно спросила Беатрис.

— У тебя гостья, с которой тебе придется заняться, — сказал Фредерик. — Но мы созвонимся, хорошо?

Он поцеловал Беатрис. Краем глаза она заметила, как застыла Хелин, сжав губы в тонкую нитку. «Проклятая ревнивая ворона», — злобно подумала Беатрис.

Хелин немного успокоилась, когда Фредерик ушел, но не смогла скрыть ужаса от условий, в которых жила Беатрис.

— У тебя только одна эта комната? — спросила Хелин после того, как безуспешно попыталась найти еще одну дверь. — Где ванная?

— Здесь есть один туалет на всех съемщиков этого и верхнего этажа, — объяснила Беатрис. — Туалет находится выше — на один лестничный марш.

— О… и как много людей пользуются этим… туалетом?

— Семнадцать или восемнадцать. Точно я не знаю.

Лицо Хелин было таким серым и изможденным, что Беатрис стало ее даже жалко.

— Ты меня не покормишь? И где я буду спать?

— Я сплю на диване, но уступаю его тебе, — теперь она должна отдать ей и свое спальное место, подумалось Беатрис. — Себе я постелю на полу.

— А…

— Чего еще ты хочешь? Ах, да, поесть. Посмотри вон в том шкафу.

Она показала Хелин угол, в котором стояла электрическая плитка и маленький шкафчик, в котором Беатрис хранила посуду и еду. Хелин пошарила в шкафчике и нашла там немного хлеба, плитку мармелада и пару кексов.

— У тебя же почти ничего нет. Понятно теперь, почему ты такая худая.

— Я редко ем дома.

— Ты ешь вместе с этим… этим Фредериком Шэем?

— Обычно я ем в перерывах между уроками в близлежащих кафе. Но вечерами я, да, часто ужинаю с Фредериком.

Кусок кекса, который Хелин только что сунула в рот, едва не застрял у нее в горле.

— Я не понимаю, почему…

— Что ты не понимаешь?

— Почему ты так живешь. В этой жалкой дыре, которую ты именуешь квартирой. У нас на Гернси такой чудесный дом. Ты…

— Хелин, прости меня за прямоту, но на Гернси дом у меня, а не у нас. Он принадлежит мне. Ты просто можешь в нем жить, вот и все. И я одна буду решать, где мне жить. В данный момент я хочу жить в Лондоне, а не на Гернси. Ты сможешь когда-нибудь это понять?

У Хелин дернулись углы рта.

— Ты хочешь жить здесь из-за этого человека, ты в него влюблена.

Беатрис промолчала. Она, черт возьми, не обязана отчитываться перед Хелин.

— Как он на тебя смотрел! — продолжила Хелин. — И какие взгляды ты бросала на него. Я сразу заметила, что между вами чувство. Но как ты могла прийти с ним вечером в свою квартиру? Это очень неудачное время, и мне кажется, что ты должна…

У Беатрис застучало в висках. Нервы загудели, как провода.

«Ее надо раз и навсегда поставить на место, — подумала Беатрис. — Раз и навсегда. Иначе это никогда не кончится. Расслабляться нельзя ни в коем случае».

— Хелин, сегодня ты, конечно, можешь переночевать у меня, но завтра утром ты соберешься и уедешь. Я очень тебя об этом прошу, — сказала Беатрис. — Я тебя не приглашала. Я не хочу, чтобы ты была здесь.

— Что, что? — переспросила Хелин, не веря своим ушам.

— Я не хочу, чтобы ты была здесь, — повторила Беатрис, — и прошу, чтобы ты завтра уехала.

— Ты шутишь!

— Нет, я говорю вполне серьезно. У меня своя жизнь. Уже много лет. Ты должна наконец начать жить своей жизнью. Ты еще достаточно молода для этого.

Лицо Хелин мертвенно побледнело и стало серым, осунувшимся и безмерно усталым.

— После всего, что было, — сказала она, — после всего, что мы пережили вместе, нас уже ничто не сможет разлучить.

Беатрис без сил упала на диван. В словах Хелин она услышала неприкрытую угрозу.

— Господи, — тихо простонала она, — ты когда-нибудь оставишь меня в покое?

— Мы принадлежим друг другу, — мягко возразила Хелин. — Почему ты этому противишься?

— Потому что я хочу жить своей жизнью.

— Наши жизни неразделимы.

— Завтра ты уедешь.

— Я останусь, — сказала Хелин.

Хелин осталась и прожила в Лондоне четыре недели. На третий день Беатрис поняла, что не сможет выгнать ее из своей квартиры. Она выносила за дверь ее чемодан, но Хелин садилась на него и сидела, не двигаясь с места. «Она была как клещ, и даже хуже клеща, — думала Беатрис, — который вцепился в шкуру собаки». Клеща можно тащить, вертеть, крутить до тех пор, пока он не сдастся и не отцепится от своей жертвы. Хелин можно было тащить и крутить, сколько угодно, но она не отставала. В известном смысле, Хелин была очень подвижна. Она крепко держалась за свою цель, и на пути к ней с Хелин можно было делать все, что угодно — она терпела, позволяла себя гонять, пинать и щипать, но в конце концов всегда оказывалась там, куда хотела прийти. Она оправлялась, приходила в себя и, оставшись целой и невредимой, овладевала тем, чего добивалась с самого начала.

Через несколько дней Беатрис сдалась, предоставив Хелин полную свободу действий и отступила, избегая вообще появляться у себя дома. Она понимала, что это единственная тактика, которая позволит ей взять Хелин измором. Теперь не работала ее тактика, но сие не означало, что Хелин отступила от своих намерений.

Почти все ночи Беатрис проводила у Фредерика. Так начались их почти официальные отношения, но они начались бы совсем по-другому в тот романтический, почти весенний, февральский вечер. Теперь же Беатрис руководствовалась отнюдь не романтическим настроением, а простым нежеланием возвращаться в свою квартиру и видеть там Хелин. Беатрис была страшно зла и раздражена и спала с Фредериком из духа противоречия. Беатрис и сама не знала, во что переродится их любовь, когда этот визит, наконец, закончится, но пока именно Хелин посчастливилось создать ситуацию с препятствием, тем первым, незаметным препятствием между любящими, которое со временем сглаживается, но может усилить взаимное чувство.

Хелин, между тем, не теряла времени даром. Она ходила по магазинам и покупала вещи, по ее мнению, позарез нужные Беатрис. Она купила ковер, кресло, картины, кухонные принадлежности, цветы в горшках, торшер с шелковым абажуром и кучу всяких мелочей, которые, и в самом деле, превратили убогую квартирку Беатрис во что-то более или менее сносное. Когда Беатрис однажды пришла домой, то едва не задохнулась от изумления.

— Что ты здесь сделала? — спросила она, придя наконец в себя.

Хелин, которая, несомненно, была страшно разозлена и уязвлена постоянным отсутствием Беатрис, елейно улыбнулась в ответ: