Очередь, в которой стояла Майя, сделала судорожный шаг вперед, и Майя смогла искоса взглянуть на себя в зеркало, укрепленное возле входной двери. Она опасливо взглянула на свое лицо. Она уже спрашивала себя, не сильно ли она постарела, и теперь почти ожидала увидеть складки и морщины вокруг глаз и в уголках рта.

«Еще чуть-чуть, и мне будет тридцать», — подумала она.

То, что Майя увидела, ее успокоило. Мальчишеская фигура делала ее похожей на подростка. Тяжелые туфли на платформе делали ноги длиннее и стройнее, короткий свитер открывал часть плоского загорелого живота. Шею плотно облегало жемчужное ожерелье, волосы были распущены и, как львиная грива, падали на плечи и спину. Глаза были подведены черной тушью, губы — темно-красной помадой. В искусственном свете помещения кожа казалась бледной, но Майя знала, что на самом деле у нее прекрасный цвет лица. Она заметила, что почти все находящиеся в зале мужчины украдкой бросают на нее заинтересованные взгляды. Это было приятно и придавало уверенности.

«Когда я говорю, что мне восемнадцать, мне верят», — удовлетворенно подумала она. Она собиралась снять со счета все деньги и надеялась, что их хватит на поездку в Лондон. Бабушка Мэй бесперебойно снабжала ее деньгами, иначе наступил бы полный крах, но Майя в последнее время потратила много денег на шмотки, и не знала, сколько денег у нее осталось.

Ей хотелось к Алану.

Неделю назад она вдруг отчетливо поняла, что не может так жить и дальше. Она уже заплесневела на этом острове, пресытилась третьесортными приключениями и преисполнилась решимости испробовать новую жизнь по ту сторону окружавшего Гернси моря. В какой-то момент она даже впала в беспокойство, граничившее с паникой, у нее даже начались приступы удушья. Как непростительно долго она тянет время! Надо взять жизнь в руки и сделать это как можно скорее, она и так уже потеряла столько месяцев. По ночам она лежала без сна и напряженно думала, перебирала возможности, отбрасывала неудачные планы и тут же переходила к новым.

И вот однажды, в холодную, ветреную мартовскую ночь она вдруг, совершенно неожиданно, вспомнила об Алане. Она села в постели, сердце ее неистово застучало, и она подумала: «Вот оно! Алан — это мое спасение! Почему я раньше о нем не подумала?»

Алан сразу же стал светом в окошке, решением всех ее проблем. Она вспомнила их последнюю встречу в январе, вспомнила все, что он ей говорил. Он, как обычно, читал ей моральные проповеди, но по его глазам она видела, как сильно он до сих пор ее желает. Что бы он о ней ни думал, он не сможет отправить ее назад. В конце концов, он был воском в ее руках, хотя он постоянно твердил ей, что не желает финансировать ее представления о роскоши, шикарные платья и визиты в фешенебельные ночные клубы.

Если она все с умом обставит, то он скоро будет есть у нее с руки. Конечно, некоторое время ей придется поскучать, но рано или поздно она будет вести ту жизнь, о которой она сейчас грезит.

Но почему она была так глупа, почему она все время отталкивала Алана, хотя он был лучшим из всех, кто с ней был?

Ей было приятно, честно призналась она себе, держать его на длинном поводке. Приманивать его или отталкивать, в зависимости от настроения. Можно было грубо с ним обойтись, а потом с удовольствием наблюдать, как он снова бежал к ней, когда она вдруг ласково ему улыбалась. Она зарывалась, как игрок в покер. Как далеко она может зайти? Когда он раскричится? Когда — наконец! — придет в ярость?

Но он не приходил в ярость, и Майе становилось скучно. Он поучал, но не принимал ее объявление войны, не бил ее своим оружием. Майя понимала, что он оставил бы ее в дураках, если бы вступил в серьезные отношения с другой женщиной. Майя сделала бы все, чтобы отвоевать его назад, и он бы торжествовал, видя ее безнадежную борьбу и хитрые уловки. Но он никогда не пользовался своей властью над ней. Бедный Алан! Даже теперь, после всего того, что было, он почтет за счастье, если она будет рядом с ним.

Очередь не двигалась. У соседнего окна дело продвигалось быстрее, и Майя перешла в другую очередь. Она слишком поздно заметила, что оказалась за спиной Хелин Фельдман. Она не заметила старую даму, да и она, по счастью, не видела Майю. Отступать было некуда, ей бы пришлось снова занимать очередь в хвосте, и она от души надеялась, что старуха не обернется. Можно себе представить, какой словесный водопад польется на ее бедную голову. Хелин могла быть невыносимо многословной. Она воображала, что и Бог и мир должны трепетно выслушивать ее никчемные истории о прошлом; она не понимала, что эти истории уже давно никого не греют.

Хелин подошла к окну.

«Сейчас она снимет со счета три фунта пятьдесят пенсов и потратит на это целый час», — с ненавистью подумала Майя. Эта старуха настолько глупа, что не может снять такие деньги в банкомате!

Скучая, Майя принялась рассматривать свои черные ногти и вдруг к своему безмерному удивлению услышала, что Хелин хочет снять со счета пятнадцать тысяч фунтов.

Майя вскинула голову. Пятнадцать тысяч фунтов! Однако у старухи крепкие нервы, если она может позволить себе такие расходы! Едва ли у нее такие большие деньги, или? Мэй всегда говорила о скромной пенсии Хелин, когда Майя принималась издевательски говорить, что эта Хелин вечно сидит дома и жалуется, вместо того, чтобы путешествовать и наслаждаться жизнью.

— У нее же нет денег, Майя! Она не может позволить себе никаких удовольствий.

Ничего себе! Майя презрительно поджала губы. Тот, кто может вот так, в обычный понедельник прийти в банк и, не моргнув глазом, снять со счета пятнадцать тысяч фунтов, тот, конечно же, не беден, как церковная мышь. Даже если есть кредит, то банк не станет направо и налево раздавать такие деньги. Но может быть, Хелин вовсе не роскошествует. Майя прислушалась, но не услышала, чтобы операционист говорил о кредитном лимите или перерасходе. Очевидно, не было никаких проблем с тем, чтобы отсчитать Хелин требуемое число банкнот. Хелин сунула деньги в сумочку, похоже, взятую напрокат у ученицы школы танцев пятидесятых годов, и повернулась, чтобы уйти. Она тотчас увидела Майю, на мгновение смутилась, но быстро взяла себя в руки.

— Ах, Майя! Я тебя и не заметила! Как дела? Выглядишь ты превосходно! — она торопливо сыпала словами.

«Она нервничает, — подумала Майя, — она не знает, видела ли я, сколько денег она берет, но не хочет, чтобы об этом кто-нибудь знал».

— Все о’кей, — ответила она и поспешила к окну, так как операционист уже нетерпеливо поглядывал на нее. Она поинтересовалась состоянием своего счета и узнала, что на ее сберкнижке лежат какие-то смехотворные сорок восемь фунтов. Этого ей не хватит. Надо подоить Мэй, и если она откажет, то проявить мудрость.

«А эта старая карга запросто приходит в банк и снимает пятнадцать штук», — недовольно подумала она.

Хелин дождалась Майю и рядом с ней засеменила к выходу. Старуха шла медленно, Майе тоже приходилось тащиться, подлаживаясь под Хелин, и это страшно ее нервировало.

— Сегодня печальная дата, — хрипло произнесла Хелин, — семнадцатое апреля.

Майю ни в малейшей степени не интересовало, почему Хелин считает этот день печальной датой, но, решив быть вежливой, она спросила:

— Почему?

Хелин остановилась и тяжело вздохнула.

— Сегодня исполняется пятьдесят пять лет, — сказала она, с тех пор, как начался кошмар. В этот день мой муж начал впадать в панику. Почва стала уходить у него из-под ног. Приближалась гибель.

Она продолжала говорить, и пока Майя судорожно старалась найти подходящие слова для ответа, старуха вдруг резко сменила тему.

— Между тобой и Аланом еще что-то есть?

— Думаю, что да, — ответила Майя, мысленно добавив: «Во всяком случае, я очень на это надеюсь».

— Я бы с удовольствием вам что-нибудь подарила, — сказала Хелин, — в благодарность за то, что вы отвезли меня в Сент-Питер-Порт.

Она подошла к автомобилю, который Франка припарковала у приходской церкви. Майя, торопливо пробормотав какие-то извинения, ушла. Франка вышла из машины, чтобы помочь Хелин сесть, но та вовсе не собиралась возвращаться домой. Несмотря на протесты Франки, она настаивала на своей идее пойти вместе с ней за покупками.