— Не тревожься, мама, — прошептала она, — я уже большая и смогу все это перенести. Не бойся за меня, мы скоро встретимся, это не может длиться вечно.

Она почти надеялась, что Виль поднимется к ней в комнату, чтобы пожелать спокойной ночи, но он не пришел, и Беатрис разделась и легла в кровать. Она не пошла в ванную, хотя вода, мыло и зубная паста были бы ей сейчас очень приятны после долгого перерыва, но она боялась по дороге в ванную встретить Эриха, и от одной этой мысли ей стало очень неспокойно на душе. Но, без сна пролежав в постели целый час, она поняла, что может, конечно долго воздерживаться от мытья, но без туалета она не продержится и десяти минут. Она встала и тихонько прошмыгнула в ванную. Снизу не было слышно ни единого звука. Беатрис заперла за собой дверь и, облегченно вздохнув, прислонилась к ней спиной. Увидев в большом зеркале свое отражение, девочка испугалась: на нее смотрел бледный призрак. Она сильно похудела и осунулась, щеки ввалились, заострились черты лица, в ставших огромными глазах застыло испуганное выражение. Длинные темно-русые волосы свисали с головы прямыми, как солома, прядями, свалялись на плечах, потеряли упругость и блеск. Неужели длинная белая ночная рубашка и раньше так свободно на ней болталась?

Оказавшись в ванной, Беатрис умылась, почистила зубы и причесалась. После этого она стала выглядеть лучше, и лучше стало ее самочувствие. Она оценивающе смотрела на себя в зеркало, когда ее внезапно посетила отчетливая мысль: мне нельзя здесь оставаться. Это мой дом, но они его заняли, а этот человек очень опасен. Мне надо найти способ уйти.

Эта мысль так напугала Беатрис, что у нее бешено застучало сердце, и ей, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за раковину. До сих пор она считала дом надежным оплотом среди царившего вокруг хаоса, и сама мысль о том, чтобы оставить эту крепость, внушала ей страх. Но это было не так, потому что дом перестал быть родным. Он находился в руках врага, и в каждый момент мог стать для нее ловушкой. Теперь для Беатрис были важны люди — люди, которые бы ее любили и смогли бы защитить.

На острове у нее было много друзей; проблема заключалась только в том, что она не знала, кто из них остался здесь. Она видела гигантское скопление людей в гавани, и ей теперь казалось, что на острове не осталось не только ни одного местного жителя, но и ни одной английской кошки. В конце концов, она стала последней, кто…

— Ты узнаешь это только в том случае, если начнешь искать, — тихо сказала она себе.

Дебора говорила, что Мэй и ее семья тоже эвакуируются, но точно мама этого не знала, и вполне возможно, что Мэй и ее родители все еще находятся на Гернси. Тоска по любимой подруге стала почти нестерпимой. Нельзя терять ни одной минуты, надо идти.

Она прошмыгнула в свою комнату и с быстротой молнии оделась. Надела она школьную форму, так как она ей понадобится, когда настанет время идти в школу. В маленький, обтянутый полотном чемоданчик, который раньше принадлежал ее куклам, она положила белье, длинные брюки и свитер. Пока этого хватит, в случае чего, можно будет одолжить какую-нибудь одежду у Мэй. Если бы только она была здесь! Беатрис коротко помолилась, бесшумно открыла дверь своей комнаты, проскользнула по коридору и начала спускаться по лестнице, ловко переступая скрипучие ступеньки, которые она знала, как свои пять пальцев.

В маленькой прихожей она перевела дух. Она уже собралась взять из гардероба круглую матросскую шляпу, когда услышала за спиной негромкий шум. Обернувшись, девочка увидела Эриха, неподвижно стоявшего в проеме двери гостиной.

Комната за его спиной была залита лунным светом, превратившим Эриха в темный безликий силуэт. Беатрис слышала, как он дышал, распространяя вокруг себя запах спиртного. Она тоже не произнесла ни слова, и так они некоторое время стояли, молча глядя друг на друга. Потом тень сделала какое-то движение и вспыхнул свет.

Беатрис зажмурилась, потом открыла глаза. Лицо Эриха было бледным, как у призрака. Выглядел он совсем не так, как три часа назад за ужином, когда щеки его были багрово-красными, а сам он выглядел жирным и противным. Теперь же даже его губы потеряли цвет, он весь выглядел эфемерным, бессильным и больным.

— Ах, вы только посмотрите на нее, — сказал Эрих. Он сильно тянул слова, но Беатрис уже заметила, что по-английски он говорил намного медленнее, чем по-немецки. — Ты хочешь переехать отсюда?

У ног Беатрис стоял чемодан, поэтому было бессмысленно говорить, что она собралась в сад полюбоваться луной.

— Я хочу уйти к моей подруге Мэй, — сказала Беатрис.

— К твоей подруге Мэй? И где, позволь узнать, она живет?

— Внизу, в деревне.

— Гм. Так она не эвакуировалась?

Точно Беатрис этого не знала, но смело ответила:

— Нет, она не эвакуировалась.

Бледность Эриха стала еще более мертвенной, но голос звучал, по-прежнему уверенно и спокойно.

— Ага. Но почему ты решила прокрасться к ней сейчас, сквозь ночь и туман? Почему не подождала утра, чтобы обсудить это дело со мной?

Беатрис не знала, хватит ли ей смелости сказать ему правду, но потом решила, что в сущности терять ей нечего.

— Я была уверена, что вы не разрешите.

Он улыбнулся. Улыбка не была злой, но в ней не было и дружелюбия.

— Ты была в этом уверена? И ты подумала: давай-ка я из осторожности обведу старика вокруг пальца и пущусь из дома в ночь и туман.

— Мэй и ее родители для меня все равно, что вторая семья. Я…

Он еще раз улыбнулся.

— Ты хотя бы на момент задумалась о том, какие хлопоты ты бы мне причинила?

«Она бы причинила ему хлопоты? Может быть, и так», — подумалось ей. Он действительно позаботился о ней, хорошо к ней отнесся с первого же момента, да и вообще она не могла сказать о нем ничего плохого, если не считать его злобных речей за ужином. Они ей совсем не понравились. Беатрис молчала.

Пот, выступивший на лбу Эриха, собрался в мелкие блестящие капельки. Кажется, ему было плохо.

— Тебе надо знать, Беатрис, что я чувствую за тебя ответственность, — сказал он, — и, точнее было бы сказать, что я не просто чувствую свою ответственность, я и в самом деле за тебя отвечаю. Это я нашел тебя в гостиной, дрожащей от страха и отчаяния, покинутую всем миром, и с этого момента я за тебя отвечаю. Возможно, ты чувствуешь себя взрослой, и ты, без сомнения, развита не по годам, но ты — ребенок, и нуждаешься в человеке, который бы о тебе заботился. Твоих родителей здесь нет, и, как я уже сказал, пройдет еще какое-то время, прежде чем ты с ними увидишься. На это время — и я хочу, чтобы ты хорошенько это поняла — этим человеком буду я. Я, можно сказать, твой опекун. Это означает… — он сделал короткую паузу, а затем заговорил — медленно, но четко и раздельно. — Это означает, что ты будешь делать то, что я тебе скажу. Ты живешь в моем доме, под моим присмотром. Это ясно?

— Я вас поняла, — холодно сказала Беатрис.

Надежда увидеть Мэй рухнула. Было бы неразумно пытаться во второй раз покинуть дом.

— Возможно, ты попытаешься убежать еще раз, — сказал Эрих, словно прочитав мысли Беатрис, — но ты должна понять, что это абсолютно бессмысленная затея. Мы живем, как тебе известно, на острове, и этот остров забит немецкими солдатами. Здесь нет ни одного уголка, который бы мы не контролировали. Это значит, что я всегда без всякого труда тебя найду, стоит мне лишь пошевелить пальцем. У тебя нет никаких шансов, Беатрис, и ты должна хорошо это понять.

— Зачем вам непременно нужно, чтобы я осталась здесь? — спросила Беатрис. — Зачем, если я могла бы жить у подруги?

Он поморщился, и девочка поняла, что он сыт по горло этим объяснением и не намерен дальше продолжать дискуссию.

— Я решил, что ты останешься здесь, — сказал он, — и это решение неизменно и окончательно, и чем скорее ты смиришься с этой мыслью, тем проще будет нам обоим. А теперь поднимайся наверх, снимай свою красивую школьную форму и ложись спать. Ты выглядишь усталой.