Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Думаю, матери вообще редко рассказывают сыновьям о своих любовных романах, — сказала Франка, — так что не принимай это за личную обиду.

Но Алан очевидно и не собирался дальше развивать эту тему. Его не особенно интересовали мужчины, с которыми у матери когда-то были связи и отношения. Его очень обрадовал уход Мэй.

— Я подумал и решил, — сказал он, — что нам лучше всего сейчас поехать к Кевину и обрушить ему на голову наши подозрения. Посмотрим, как он отреагирует. Я предложу ему юридическую помощь. Думаю, что это будет честно.

— Если это не он, — возразила Франка, — а я в этом твердо убеждена, то он очень обидится. И по праву. Это ведь не просто подозрение, Алан. Речь идет об убийстве. Причем, о жестоком убийстве. И именно эта жестокость, — добавила она, помолчав, — убеждает меня в том, что убийца — не Кевин. Даже если все совпадает, даже, если все, что ты говоришь, верно — то все равно, Кевин не мог пойти за ней и хладнокровно перерезать ей горло! Он мог бы в аффекте задушить ее, ударить по голове, но такое ужасное преступление он совершить не мог. Кевин… — она умолкла, подыскивая подходящие слова, а когда наконец нашла, то они были не слишком складными, но, по существу, верными. — Он слишком чувствителен для такой жестокости.

— Мы представим ему наши рассуждения, — стоял на своем Алан. — Может быть, он расскажет нам что-то такое, что лишит наши подозрения всякого основания. Это лучше, чем сразу идти в полицию, после чего ему придется оправдываться перед следователем.

— Мне это отвратительно, — сказала Франка. У нее пропал аппетит, и она отодвинула от себя почти нетронутую тарелку. К горлу снова подступила паника. «Она сегодня все-таки меня одолеет, — подумала Франка, — причем, в самый неподходящий момент, может быть, у Кевина».

Алан тоже отодвинул в сторону тарелку. Кажется, он тоже не особенно проголодался.

— Я уверен, что полиция и сама скоро выйдет на след Кевина. Полицейские сейчас тоже не сидят сложа руки. Они собирают сведения, комбинируют, сопоставляют факты. Скоро им будет ясно, что здесь не все чисто. Это займет некоторое время, потому что им известны не все известные нам факты: они не знают о деньгах Хелин, они не знают, что Кевин постоянно занимал у нее деньги, не знают, что в день похорон он пытался проникнуть в ее комнату и так далее. Но поверь мне, они все это узнают, и тогда ему не отвертеться. В принципе, мы поможем ему, если придем к нему раньше, чем полицейские.

Слова Алана убедили Франку, но она все же испытывала какое-то глупое и неприятное чувство, и изо всех сил пыталась отогнать его от себя. Может быть, она чувствует себя такой несчастной только из-за того, что не приняла таблетку.

— Ну, хорошо, едем, — сказала она и встала.

К маленькому кафе в гавани примыкала терраса, расположенная над самой водой. Пол, сколоченный из грубо оструганных досок, простые деревянные столы и стулья, потрепанные ветром и выгоревшие на солнце зонтики.

Здание кафе стояло так, что закрывало веранду от всякого ветра, и на ней было очень жарко.

Беатрис давно уже сняла куртку, а теперь стянула через голову и свитер. Под свитером была белая футболка, на груди которой была изображена лошадиная голова. Беатрис попыталась обеими руками кое-как пригладить растрепавшиеся волосы.

— Господи, кто бы мог подумать, что сегодня будет такая жара!

Жюльен посмотрел на нее и улыбнулся.

— Беатрис, я сейчас скажу тебе избитый комплимент, но, знаешь, ты совсем не изменилась. Конечно, ты стала старше, так же, как и я. Но твои движения, твоя улыбка, поворот головы… все это осталось прежним. В твоем облике нет ничего старушечьего. Ты осталась той же юной девочкой, которая сидела со мной на чердаке в Ле-Вариуфе и читала Виктора Гюго.

— Ты преувеличиваешь, — возразила Беатрис, — между мной и той девочкой — световые годы. Больше того, целая жизнь.

— Ты с тех пор перечитывала историю звонаря Собора Парижской Богоматери?

Она посмотрела на него, раздумывая, в какой степени можно продемонстрировать ему свою сентиментальность.

— Я часто ее перечитывала, — сказала она наконец, — и каждый раз она вызывала у меня массу воспоминаний. Наверное, с возрастом человек начинает находить в воспоминаниях все больше и больше удовольствия.

— Я тоже часто перечитывал эту книгу и каждый раз вспоминал о нас с тобой, — он вытащил из коробки сигару и протянул ее Беатрис, но она в ответ покачала головой. Она никогда не любила сигары.

— Оглядываясь назад, видишь многие вещи в ином свете, — снова заговорил он, — для меня те времена все больше и больше затягиваются романтической дымкой, и мне приходится каждый раз напоминать себе, что они были далеко не прекрасны. Они были жестокими и опасными, а я был в полном отчаянии. Нацисты украли у меня лучшие годы жизни. Я сидел на чердаке, смотрел сквозь слуховое окно на синее небо и был готов выть, проклиная судьбу. Но ты и так это знаешь. Я тогда постоянно жаловался тебе на судьбу.

— Думаю, однако, что понятием «судьба» ты только что воспользовался по праву, — сказала Беатрис. — Такова была наша судьба. Твоя и моя. Мы не должны запрещать себе видеть в ней романтическую сторону. Это значит, что мы приняли то, что было нам суждено, что мы примирились с этим. И это хорошо. Все иное привело бы нас к озлобленности, сделало бы жертвами болезней.

На мгновение Жюльен оторопел, потом рассмеялся.

— Ты всегда была изумительно практична. Мы стали бы жертвами болезней! Не знаю никакой другой женщины, способной на такие ассоциации.

Она помешала ложечкой в чашке. Она продолжала напряженно, как и в начале их встречи, всматриваться в Жюльена. Ему скоро восемьдесят, но она бы дала ему не больше семидесяти. Все, что он говорил о живости ее движений, с полным правом можно было бы сказать и о нем. Он не производил впечатления старика. Его некогда темные волосы стали седыми, гладкое юношеское лицо покрылось морщинами, но глаза остались ясными, блестящими и острыми.

Он рассказал ей, что развелся с Сюзанной, развелся давно, еще в шестидесятые годы, а потом был женат дважды. Со второй женой он развелся в семидесятые, а третья жена умерла от рака в 1992 году.

— С ней я был по-настоящему счастлив, — убежденно произнес он, — у нас было полное взаимопонимание, мы не стесняли свободу друг друга. Наверное, все дело в том, что мы оба были уже не молоды, были уже зрелыми людьми. Она не пыталась меня перевоспитать, а я перестал оглядываться на других женщин. В какой-то момент жизни это становится смешным, ты не находишь? Во всяком случае, когда в волосах появляется седина. Мне это стало не нужно. У меня было ощущение, что я возместил потери упущенных лет — если вообще можно так говорить. Каждая пора жизни имеет свои особенности, каждая невосполнима и неповторима.

Только теперь, спустя несколько часов после того, как они столкнулись на набережной и, не веря своим глазам, уставились друг на друга, он спросил:

— Что стало с твоим — как его звали? — Фредериком? Вы все еще вместе?

Она покачала головой.

— Нет, и уже очень давно. Мы развелись больше сорока лет назад. С тех пор мы ни разу не виделись. Я даже не знаю, жив ли он.

— Поэтому ты снова на Гернси, — заключил он. — Я думал, что ты навсегда осталась в Кембридже. Ты тогда была полна решимости навсегда уехать с острова.

— Все вышло по-другому, — сухо произнесла она, и по ее тону было ясно, что она не хочет углубляться в эту тему. — Практически всю свою жизнь я провела на Гернси.

Он внимательно и задумчиво посмотрел на нее, но ничего не сказал.

— Я был здесь несколько раз, — сказал он, — в последний раз в марте, а до этого в прошлом году в августе. Сегодня я приехал рано утром из Сен-Мало, и задержусь здесь на пару дней.

— Ты ни разу не попытался меня найти, даже когда приезжал сюда. Ни разу — за все годы.

— Я же думал, что ты в Кембридже, — вяло попытался оправдаться он, но Беатрис только качнула головой.

126
{"b":"188146","o":1}