— Мне надо вернуться в «Террасу», — сказала она, — и заплатить за разбитую посуду.

— Боюсь, что они уже закрылись. Вы можете сделать это и завтра, спешить некуда.

Он хотел было взять ее под руку, но потом передумал. Он пойдет рядом, и в любой момент сможет подхватить женщину, если ей вдруг снова станет хуже. Но однако с каждым шагом походка ее становилась тверже и увереннее.

Зачем он все это делает? Женщина ему не особенно нравилась, но он, в известном смысле, взвалил ее себе на шею. Пошел с ней выпить и, к тому же, обязался устроить ее на ночлег. У матери могло не оказаться свободной комнаты, она может не захотеть брать постояльца — это было возможно, а уж если мать закапризничает, то она закапризничает — и тогда он не сможет просто так избавиться от этого комка нервов. Придется что-то организовывать.

«Думаю, — признался он себе с беспощадной честностью, — что ты делаешь это единственно потому, что тебе просто хочется еще выпить».

За время его отсутствия народу в «Петухе и быке» заметно прибавилось. Большая часть столпилась у стойки, другая группа расселась возле камина. Музыканты уже собрались и распаковывали свои инструменты. Один уже настраивал виолончель.

Женщина застыла в дверях. По ее глазам было видно, что она готова повернуться и бежать прочь.

— Здесь так много людей…

— Это немного. В большом зале их вообще незаметно, — он от души надеялся, что она не убежит, так как, учуяв спиртное, он уже не мог отказаться от выпивки. — Сядьте недалеко от двери. Тогда у вас будет ощущение, что вы в любой момент можете уйти.

Он уговаривал и увещевал ее, проявляя поистине ангельское терпение. Наконец, он убедил ее занять самое ближнее к двери место. Она села, и по ней было видно, что она готова в любой момент вскочить и бежать из бара. Казалось, она страшно боится какой-то обступившей ее со всех сторон опасности. Алан подошел к стойке и спросил, можно ли ему позвонить. При этом он заказал и выпил первую рюмку. Незнакомка сильно действовала ему на нервы, и алкоголь помогал справиться с раздражением. Кроме того, спиртного должно было хватить на то, чтобы спокойно вынести упреки матери, которые, как он наверняка знал, ему непременно придется выслушать.

Естественно, она волнуется. Она же знала, когда приземлился его самолет, и терялась в догадках, где он находится до сих пор.

— Ты что, не мог хотя бы позвонить? Где ты сейчас? В кабаке?

Вокруг стоял такой шум, что отпираться было бессмысленно.

— Да, с одной знакомой, — он не знал даже ее имени, но сейчас оно едва ли могло заинтересовать мать. — Послушай, мамочка, твоя комната для гостей случайно не свободна? Не хочешь ли принять гостью?

Как он и ожидал, мать принялась капризничать.

— Вообще-то, нет. В воскресенье будет праздник, нам надо приготовиться и…

— Эта женщина не потребует никаких хлопот, — то, что незнакомка — законченная невротичка, Алан предусмотрительно предпочел скрыть. — Я привезу ее с собой. Дело в том, что ей негде остановиться. С твоей стороны было бы очень любезно, если бы ты согласилась ей помочь.

Мать тяжело вздохнула.

— Главное, что я, наконец, смогу тебя увидеть. Ты так давно не был на Гернси, но стоило тебе один раз приехать, как ты сразу застрял в каком-то баре. Меня это очень тревожит, Алан. Ты же знаешь, что для тебя очень опасно начинать пить. Ты…

Слушать дальше он был не в силах и перебил мать.

— Я скоро приеду, мамочка. Еще совсем не поздно!

Он положил трубку, взял два виски и направился к столу. Незнакомка сидела на самом краешке стула и так сильно подалась вперед, что Алану показалось, что она вот-вот упадет.

— Вот! — он поставил перед ней стакан. — Выпейте. Между прочим, меня зовут Алан Шэй.

— Франка Пальмер. Я из Берлина, — она пригубила виски, лихорадочно огляделась по сторонам, а потом впилась взглядом в Алана. — Что сказала ваша мама?

— Все в порядке, комната свободна и находится в вашем распоряжении, — он сел рядом с Франкой. Запах солода действовал на него расслабляюще. Алан понимал, что ему не следовало возвращаться в бар. Теперь ему будет трудно остановиться, и он знал, чем все это закончится: несчастный Алан Шэй будет ползать по полу, невнятно что-то бормоча.

При этом он заметил, что Франка начала понемногу успокаиваться. Перспектива получить на ночь комнату придала ей сил.

— Боже мой, — сказала она, — ну и денек мне выдался!

— Наверное, нагрузка оказалась для вас непомерной, — произнес Алан, — и ваше кровообращение выбилось из сил. Завтра вам, наверняка, будет намного лучше.

Глаза Франки снова тревожно забегали. Алан со злостью отметил, что она едва пригубила свой виски, в то время как его собственный стакан был уже пуст. Больше всего на свете ему сейчас хотелось допить и ее стакан.

— Завтра, — сказала женщина, — я должна быть в банке.

— С этим не будет никаких проблем. Из Ле-Вариуфа вы сможете уехать автобусом. Но, возможно, кто-нибудь поедет туда на машине и захватит вас с собой. Мать, наверняка, поедет завтра в Сент-Питер-Порт, да и я, может быть, тоже. Так что не тревожьтесь.

Повертев в руках стакан, она тяжело вздохнула.

«Чего, — подумал он, — она так панически боится? Она выглядит, как кролик под дулом пистолета».

— Я пробуду на Гернси до понедельника, — сказал Алан. В принципе, у него не было никакого желания рассказывать незнакомке о своей жизни, но он хотел поддержать беседу — в первую очередь, для того чтобы отвлечься от мыслей о втором стакане виски.

— Я живу в Лондоне, но родился и вырос я на острове. Семья моей матери живет здесь уже много поколений.

— Что вы делаете в Лондоне? — вежливо поинтересовалась Франка. — Я хочу сказать, кто вы по профессии?

— Я адвокат.

— У вас интересная профессия.

— Мне нравится. С тех пор, как себя помню, я мечтал стать юристом, — помолчал. — Лондон мне тоже нравится. Я бы не смог жить ни в одном другом городе. Вы бывали в Лондоне?

— Нет. В детстве я несколько раз путешествовала, но в Лондоне никогда не была.

— А теперь вы вообще не путешествуете?

Она отрицательно покачала головой.

— Последние десять лет я никуда не езжу.

— Почему?

Он заметил, что его вопрос погрузил Франку в глубокую задумчивость.

— Если мой вопрос кажется вам нескромным…

— Нет, нет, — она снова задумалась. — Я просто не знаю, как вам ответить. Это очень длинная история.

У Алана не было ни малейшего желания выслушивать ее исповедь, тем более, что он подозревал, что исповедь эта окажется невероятно скучной. Но домой ему не хотелось. Он понимал, что крепко набрался, а причитания матери были сейчас для него невыносимы. Не хотел он и спать. Стоит ему лечь, как он начнет думать о Майе, потом о себе, а закончится это, как всегда, мучительным самоанализом.

— Однако расскажите мне вашу историю, — подбодрил он Франку, — уж коль вы едва не упали без памяти под мой автомобиль.

Она изобразила на лице вымученную улыбку.

— С чего бы начать? Я… — она вдруг замолчала, а лицо ее приняло деловое, осмысленное выражение, показавшееся Алану весьма привлекательным. Во всяком случае, Франке оно шло намного больше, чем страдальческая маска, которую она до сих пор носила. — Знаете, всю эту историю можно рассказать двумя словами. Когда-то я работала учительницей. Но в этой профессии я потерпела полное фиаско. Душевно я после этого так до конца и не оправилась. Уже несколько лет я держусь только на сильнодействующих успокаивающих средствах. Без этих таблеток я практически, не могу выйти на улицу.

— О… — удивленно произнес Алан. Он ни за что бы не сказал, что эта скучная личность страдает лекарственной зависимостью. «Но, — тотчас спросил он себя, — а как, собственно говоря, должны выглядеть люди с лекарственной зависимостью? Внешне это абсолютно нормальные люди, с которыми просто что-то происходит».

— Так, значит, сегодня… — решился предположить Алан.

Франка кивнула.

— Дело было не в жаре и не в кровообращении. Я просто забыла таблетки — дома, в Германии. Я взяла с собой одну-единственную таблетку и приняла ее в самолете — это помогло мне перенести полет. Но потом действие ее закончилось — в очереди в «Террасе». Вот так, — она пожала плечами. — Остальное вы знаете.