— Маманя, ты куда?

— Да в соседнюю деревню за солью. В нашем-то магазине она керосином пахнет.

— Да что ж ты, маманя, пешком! Али у нас не на чем? Старый человек, разве те можно в такую даль?

Развернул «Беларусь» с тележкой на прицепе, посадил старушку в кабину и погнал за пять километров. Соль покупать. У магазина встретил двух приятелей.

— Петро! — изумились они. — А мы тебя только что вспоминали. Водки здесь нет. Отцепляй тележку, иначе опоздаем. Ванька Кривой свой шалман закроет.

Петро и глазом не моргнул, как дружки сноровисто высадили его мать, отцепили тележку. Трактор облегченно фыркнул и, оставив густое облако вонючего дыма, исчез в синих сумерках.

Через три часа трактор нашли лежащим в глубокой канаве вверх колесами. Изнутри заклиненной кабины доносилось нестройное пение. Вот уж поистине пьяного бог бережет. Ни один из забулдыг даже царапины не получил.

Случай возмутительный. Герасимова решила, что будет просить выездной сессии народного суда. Пусть это будет суровым уроком для других.

Главный инженер устало морщился, вежливо заверял старшего следователя: мол, все необходимые меры для наведения порядка он примет. Но зачем сор из избы выносить? Механизаторы возместят ущерб, причиненный совхозу. Вон в совхозе «Буденновец» случай был хлеще нашего, а до суда дело не дошло…

Нина Сергеевна отлично понимала, на что намекал главный инженер. Этим делом она занималась месяц назад. Один шофер, по всему видно примерный зять, вспомнил, что не поздравил с днем ангела тещу. Не поленился среди ночи прийти в гараж. Взял машину, груженную керамической плиткой, которую, кстати, привез накануне сам, но не смог разгрузить, поскольку отсутствовал кладовщик, и помчался в поселок Луговой. Сторож почему-то особо не препятствовал ему отправиться в этот не совсем обычный рейс. Возвращался под сильным градусом. По причине раздвоения в глазах вместо моста угодил под обрыв. От плитки остались одни воспоминания. Однако ущерб не превысил 500 рублей. В суд дело не пошло. И старший следователь Герасимова — объективный, в будничной жизни в общем-то добрый человек — жалела об этом: «Какой пример для молодых механизаторов подает! По существу это был угон транспорта: без разрешения, без путевого листа…» И тут же возражала себе: «У него был прежний путевой лист, причем не закрытый. Диспетчер не потребовал его в день приезда. И никакого угона нет. Отклонение от маршрута. Машина-то за ним закреплена».

Использование совхозного транспорта в корыстных целях, пьянство за рулем, связанные с этим аварии, несчастные случаи, наносимый государству ущерб — эти вопросы волновали Нину Сергеевну. У нее накопился солидный материал. Его надо обобщить и доложить начальнику следственного отделения для информирования вышестоящих органов.

Герасимова начала писать справку, когда раздался телефонный звонок. Говорил дежурный по горотделу:

— Нина Сергеевна, тут по вашу душу пришли. С заявлением. Видимо, угон.

Так началось это дело с пропажей «Москвича», из-за которого она провела бессонную ночь.

Заявитель, молодой человек по фамилии Колязин, с оттопыренными красными ушами, в очках, которые у него почему-то потели и которые он, не снимая, постоянно протирал грязными пальцами, отчего они еще больше мутнели, молча положил заявление на стол. От Герасимовой не укрылось то, с каким напряженным ожиданием смотрел на нее молодой человек, когда она читала заявление. Она обратила внимание на его густую челку.

— Когда обнаружили пропажу машины? — спросила Герасимова.

— В шестнадцать часов.

— А сейчас сколько? — Нина Сергеевна пододвинула к заявителю лежащие перед ней наручные часы. — Уже двадцать. Можете объяснить, почему четыре часа не заявляли?

— Растерялся. Не знал, что делать. Поехал домой в Москву. Потом думаю. Что ж я делаю? Заявил в милицию на Савеловском вокзале, а они меня к вам отправили.

Молодой человек производил жалкое впечатление. Путался, заикался. Огромные уши у него еще больше раскраснелись. Пот мелкими бисеринками покрывал все лицо.

— Успокойтесь, — сочувственно сказала Нина Сергеевна. — Выпейте воды.

— Жалко. Месяц назад купил. Что теперь от нее останется? И вообще, найдется ли?

— Машина не иголка. Разыщем. Все посты оповещены.

Утром Герасимова доложила начальнику следственного отделения о результатах осмотра угнанной машины. При упоминании о шнурке, найденном в «Москвиче», начальник оживился:

— Интересная деталь. И, видимо, решающая. Ознакомьтесь с этим сообщением.

И он протянул Нине Сергеевне телефонограмму из Запрудненского отделения милиции. В ней говорилось о задержании минувшей ночью подозрительного мужчины. Сам из Дмитрова, он бесцельно бродил по поселку. Был сильно пьян, лицо в ссадинах. Один ботинок без шнурка. В манжетах брюк и за воротником пальто у него обнаружили хвойные иголки.

— Кажется, вас можно поздравить с раскрытием еще одного преступления, — сказал на прощание начальник. И пошутил: — Преступники прямо-таки сами с полным набором идут в ваши руки.

— Уж не хотите ли вы сказать, — с улыбкой ответила Герасимова, — что чересчур легко мне живется?

Должность подполковника милиции Герасимовой в Дмитровском отделе внутренних дел — единственная в своем роде. Она ведет расследование автодорожных происшествий. Правда, когда бывает туго на других участках, ей поручают ведение и других дел. Но автодорожные происшествия — это ее профиль. И нет в городе и районе шофера или тракториста, который бы не знал старшего следователя Герасимову. Двадцать один год занимается она с этим народом.

А до этого была работа в госпитале — ее фронтовая специальность — медсестра. Закончила заочно юридический институт. После стажировки в прокуратуре Нину Сергеевну, поскольку у нее были водительские права, назначили в следственном отделении именно на этот участок.

Наутро Нина Сергеевна отправилась в Запрудный, чтобы допросить задержанного там по подозрению гражданина. Она испытывала даже легкое разочарование от того, что все так получилось просто. Поиск, решение задачи с несколькими неизвестными всегда привлекали ее, привносили в работу азарт, как поединок с незримым противником.

«Что же, в конце концов, это даже лучше, — подумала она, подъезжая к Запрудному. — Будет со временем посвободнее, напишу письмо Антонине, заждалась она, наверное. Надо ободрить ее. Она нуждается в поддержке, добром слове».

Антонина — бывшая подследственная Нины Сергеевны — находилась в местах заключения, где отбывала наказание за кражу. Неделю назад она прислала подполковнику милиции Герасимовой письмо, полное слез и раскаяния. Слез — потому что тосковала по своему малолетнему сынишке; раскаяния — потому что не вняла в свое время добрым советам следователя.

Нина Сергеевна хорошо помнила эту несколько взбалмошную, с крашеными волосами и печальными глазами молодую женщину. Было жаль ее за неудавшуюся судьбу.

В милицию обратились несколько женщин и заявили, что у них в общежитии завелась воровка. Уличить Антонину в хищении денег и вещей у подруг оказалось делом несложным. Однако увидев перед собой следователя-женщину, Антонина наотрез отказалась давать показания. Дерзила, вызывающе вела себя. Герасимовой было знакомо такое состояние подследственных, вызванное позором разоблачения, навалившимся чувством безысходности. Надо дать им какое-то время успокоиться, прийти в себя, осмыслить происшедшее, посочувствовать, дать понять, что не все потеряно, показать путь, по которому должна пойти их жизнь, — нелегкий путь, но другого нет.

Они сошлись и почувствовали доверие друг к другу на одном чувстве — материнском. Антонина терзалась мыслью, что же будет с ее двухлетним Егоркой, которого она любила без памяти.

— Не пропадет. Будет жить у бабушки, я его буду навещать с гостинцами, — поддержала Антонину Нина Сергеевна, увидела, как обрадованно засветились глаза у нее.