— Выпить есть? — спросили они чуть не хором.

Выпивки у меня не было.

— Тогда хорошо было бы что-нибудь скушать…

— В холодильнике на сковородке три котлеты с макаронами. Согреть?

— Не надо.

В мгновенье ока обед мой был съеден.

— Предаёшься изучению древнерусской литературы? — спросил Гангов. — А меня, между прочим, устроили на работу в «Союзторгрекламу»!

— Поздравляю. На какую должность?

— Зав. отделом поэзии! — важно ответил он и добавил: — Правда, пока приняли на испытательный срок, без зарплаты.

— И сколько же под твоим началом поэтов?

— Пока я один. Не в этом суть. Понимаешь, устроили нечто вроде экзамена — дали срочное задание написать пять стихотворных реклам. Будут висеть в больших магазинах, светиться на крышах высотных домов. Обещали офигенный гонорар. Понял?

— Понял-понял. «Рога и копыта».

И тут они принялись за меня.

— Зря надсмехаешься — сказал Плиса, тот, что с бородавкой на носу. — Растиражируют по всему СССР. От Владивостока до Калининграда. Какие потиражные получим!

— А я-то тут при чём? Я участвовать в этом не собираюсь.

— И не надо. Сами напишем. А ты просто подправишь потом, так сказать, рукой мастера. Не бесплатно! Заплатим тебе твою долю. Сколько мы знаем, сидишь на мели.

— Ладно. Напишете — посмотрю.

— Нет, — сказал Плиса. — Послушай сейчас, какие ему дали темы. Написать нужно к завтрашнему дню.

— Выкладывайте.

— Тема первая, — сказал Гангов. — На плакате нарисована комсомолка в очках. Стоит у магазинных полок. Тут требуется реклама мыла. Тема вторая — реклама микропористой обуви. Тема третья — чулки из капрона. Тема четвёртая — реклама чая. И последняя, пятая — для магазина «Российские вина» — пейте бокалами «Советское шампанское» в разлив.

— С ума сойти! — сказал я. — «Летайте самолётами Аэрофлота!», «Храните деньги в сберкассе». Валяйте, ребята. Бог в помощь!

С этим напутствием я наконец их выпроводил.

К вечеру следующего дня они явились снова.

На этот раз вид у всех троих был торжественный. Молча расселись на диване против меня.

— Родили? — спросил я, садясь перед ними на стул.

В ответ Гангов вынул из бокового кармана сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его и сказал:

— Помнишь, комсомолка в очках стоит у магазинных полок, размышляет — купить ли ей мыло? Так вот что я сочинил: «Зашла и купила. Дёшево и мыло!» Ну как?

— Прелестно, — сказал я. — Прелестно.

— Теперь слушай дальше, — Гангов кивнул на мрачно сидящего Плису. — Это он написал. Реклама чая. По-моему, гениально: «Покупай чай»!

— И все?

— Все. Представляешь, будет светиться над гостиницей «Москва» — «Покупай чай»!

— Представляю. Трудящиеся так и ринутся за чаем. Что дальше?

— Дальше реклама капроновых чулок. «Круглый год сезон на чулки капрон!»

— Угу, — сказал я. — Сразу захотелось приобрести эти самые чулки…

— А это уже он сочинил, отвлёкшись от своей поэмы, его вклад, — Гангов кивнул на третьего приятеля. — Реклама микропористой обуви: «У прилавка в магазине зря в раздумии не стой. Купи обувь на резине мик-ро-по-ри-стой!»

— Да, — сказал я, — запахло Нобелевской премией. Что ещё?

— Последнее. О шампанском. Это тоже я сочинил! — Гангов встал и прочёл. Громко, торжественно:

— Чýдно! — сказал я. — Особенно насчёт «продукта советских нив». Все? Вмешательство руки мастера не требуется.

…Через день Гангов сообщил, что изгнан из «Союзторгрекламы» за профнепригодность.

Если бы вы с ней познакомились, эта коренастая тётенька, ходившая летом в белом парусиновом картузе, а в остальные времена года в сером пуховом берете, прикрывавшем женскую плешь, вам бы не понравилась. Глаза беспокойные, бегающие — «как бы кто не обманул, не надсмеялся».

Третий год подряд в конце лета, к бархатному сезону Капитолина Степановна приезжает с дочерью на Южный берег Крыма. Снимает в приморском посёлке одну и ту же комнату у судомойки местного дома отдыха. Вход в комнату отдельный. Рядом с обнесённым проволочной сеткой курятником.

Невдалеке на набережной дискотека, иначе говоря — танцплощадка, откуда по вечерам доносятся взвизги музыки.

Каждый год Капитолина Степановна копит деньги, чтобы иметь возможность привезти сюда свою дочь Вику. Вике восемнадцать лет — опасный возраст. За ней нужен глаз да глаз.

Задолго до поездки к морю, чуть ли не в мае, начинаются приготовления. Капитолина Степановна — профессиональная швея. Всю жизнь проработала в ателье. А теперь зарабатывает тем, что обслуживает население своего многоквартирного дома в Черёмушках. Все её знают, все к ней бегают — кому брюки подкоротить, кому что-нибудь залатать. А то и сшить блузку по скопированному из модного журнала образцу. Швейная машинка стучит в их однокомнатной квартире, не умолкая. Что все чаще раздражает Вику.

Она плохо училась в школе. Классная руководительница, постоянная клиентка Капитолины Степановны, с трудом добилась, чтобы ей натянули тройки для аттестата. Поступать в какой-либо вуз с таким аттестатом безнадёжно. Да Вике и не хочется.

Мать давно убедила дочку в том, что единственный выход для неё — поскорей выйти замуж за какого-нибудь состоятельного, солидного человека. С хорошей квартирой, дачей, машиной. И чтобы по заграницам возил. А Капитолина Степановна жила бы при них, воспитывала бы внуков.

Её собственная жизнь прошла так тускло, что не о чем было вспоминать. Кроме разве что позднего, кратковременного брака с прохиндеем-пьяницей, который сначала представился инженером, а потом оказалось, что это обыкновенный бомж, ищущий, кому бы сесть на шею. Был изгнан. Безропотно ушёл, оставив её беременной. Вскоре выяснилось — пропали скудные сбережения, единственные золотые серёжки.

Трудно было выращивать Вику. Капитолина Степановна, бывшая детдомовка, пуще всего боялась помереть, пока Вика не встанет на ноги. Потому и пришла к решению как можно скорей выдать её замуж за «туза».

А где его подцепить? Как с ним познакомиться?

В этом году приготовления к поездке в Крым были особенно тщательны. Ещё бы! Вике пошёл девятнадцатый год. Цветенье девушки коротко, как весна в Заполярье.

Капитолина Степановна сшила ей коротенький розовый сарафан с кокетливыми бретельками-бантиками, юбку с разрезом чуть ли не до бедра. Ловить на живца — не простое дело. Особенно если живец — твоя родная дочь.

И вот они опять ютились в той же комнатке рядом с курятником.

Днём, пока дочь проводила время на пляже, Капитолина Степановна шествовала в своём картузе на базар, по магазинам. Готовила в летней кухне еду. Потом они обедали. И заваливались на раскладушках поспать до вечера.

К вечеру Вика наряжалась под руководством матери, выслушивала наставления. И уходила на дискотеку. Как на работу.

Курортные дни таяли. Пока что никто не обращал на Вику особенного внимания. Тем более, что мать каждый раз напоминала, чтобы та ни в коем случае не знакомилась с какой-нибудь шушерой, чтобы всем было понятно — она знает себе цену.

Вика слушалась мать, понимала её правоту. Это не мешало ей отплясывать с кем попало. Богатеи из дома отдыха заходили сюда редко. Зато отпускали повеселиться своих отпрысков, которые щедро угощали таких девушек, как Вика, мороженым, пивом и даже джином с тоником из консервных баночек.

Всё время, пока Вика отплясывала на дискотеке, Капитолина Степановна, вместо того чтобы отдыхать дома, то ходила взад-вперёд по набережной, то присаживалась на скамейке рядом с дискотекой, бдительно следя за всеми, кто туда входит. Высматривала добычу.