— Зрелые женщины в моём вкусе! — заявил Юлик. — Я это понял только теперь. Хочу иметь дело со зрелыми женщинами.

У Игоря отлегло от сердца. Видимо, дел с подобными особами Юлик пока что не имел.

— А как же море? — спросил Игорь. — Знаешь, родители в честь того, что я кончил школу, отпускают меня самостоятельно на две недели к тётке в Ялту.

— А я? — Юлик вдруг заплакал. Рядом сидел человек, который вот-вот увидит море… — Сделай мне счастье! Надо тебе две недели одному скучать у тётки? Поедем вместе! Если поедем вместе на одну неделю, твоих денег нам хватит!

Вечером приятели отбыли с Киевского вокзала. Поезд прогрохотал мимо посёлка Мичуринец, где остались запертые на даче собаки, снабжённые на несколько дней мисками корма.

…Когда юные поэты прибыли в Ялту, они первым делом пришли не к тётке, а на пляж. —Ты сделал для меня то, чего не смогла сделать ООН! — произнёс Юлик и стал судорожно раздеваться.

— Умеешь плавать? — спросил Игорь. Юлик не ответил. Он был так счастлив, так тряслись от спешки его руки, сдирающие свитер.

Игорь последовал его примеру. Впервые он ощутил неземную радость, оттого что доставил счастье не себе, а другому человеку.

Море неожиданно оказалось холодным. Игорь поплыл вперёд и, когда оглянулся, увидел жалкую фигурку, бултыхающуюся в прибрежных волнах.

— Оно солёное! — крикнул издали Юлик. — Честное слово, солёное!

Потом он ходил вдоль кромки прибоя в своих длинных семейных трусах, выхватывал из воды мокрую гальку.

— Драгоценность! Честное слово, драгоценность! Галька обсыхала на глазах, превращалась в заурядный камень. Но Юлик все бегал к рюкзаку, прятал свои находки.

Затем он вытащил из кармашка того же рюкзака блокнот, авторучку, уселся по-турецки и принялся писать.

— Как ты думаешь, Стамбул напротив нас? — вскоре спросил он Игоря.

— Стамбул находится в проливе Босфор! Слушай, пора заявиться к тётке. Я хочу есть!

— Я тоже! — немедленно отозвался Юлик.

Его одежда настолько пропахла псиной, что бродячие собаки, к неудовольствию Игоря, потянулись за ними со всех закоулков Ялты.

Тётка приняла их вполне гостеприимно, Юлик понравился ей тем, что много и с аппетитом ел. Она расспрашивала его о жизни в Воркуте, посоветовала писать матери каждый день по открытке.

— Больше не могу слушать её мнения, — взмолился Юлик. К вечеру они снова вышли на улицы курортного города.

— Скучные люди, — сказал Юлик, увидев на набережной дощатый павильон с вывеской «Бульоны». — Нет, чтобы продавать устрицы с шампанским!

— А ты откуда слышал про устрицы? — изумился Игорь.

— У нас в городской библиотеке имеется и Северянин, и Александр Блок. Прочёл всю поэзию, какая есть. Слушай, а вон ресторан. Ты когда-нибудь был в ресторане? Я не был. Давай зайдём! Ну, попросим пива, какую-нибудь закуску, и все. Сделай человеку ещё немного удовольствия. Пожалуйста…

— Ну, ты и нахал! Пошли. Только шугани от себя мосек и волкодавов! Юлик исполнил его пожелание. Собаки гуськом направились в сторону павильона «Бульоны».

В ресторане стоял дым коромыслом. У небольшой эстрады, где наяривал маленький оркестр, вовсю отплясывала курортная публика.

Они нашли себе место за столиком рядом с длинным столом, за которым компания принаряженных женщин, как вскоре стало понятно — парикмахерш, отмечала день рождения своей начальницы — грузной дамы с высокой причёской, ярко накрашенными ногтями.

Юлик, как сел, не сводил с неё глаз. Не обращал внимания ни на пиво, ни на поданную к нему дешёвую закуску — солёную хамсу.

— Зрелая женщина, — бормотал Юлик. — Настоящая зрелая женщина… Закажи водки!

— Она тебе в бабушки годится. Ей лет сорок, а то и пятьдесят. — Игорь всё-таки попросил официанта принести графинчик со ста пятьюдесятью граммами водки и два шашлыка. Уж больно дразнящий запах доносился со всех сторон.

В один приём опорожнив свою рюмку, Юлик скорчился.

— Ты когда-нибудь пил водку, хоть пробовал? Отдышавшись, Юлик зашептал:

— Смотри, ей скучно. Их никто не приглашает танцевать.

Действительно, парикмахерши устали от верноподданнических поздравлений и тостов. Шампанское было выпито. Молча поедали шоколадные конфеты из большой коробки и взирали уже не на свою начальницу, а на танцующих.

Оркестр в бодром темпе заиграл «летку-енку». Юлик утёр соплю, вскочил и решительно направился к торцу длинного стола, где восседала его избранница.

Замерев, Игорь увидел, что она благодарно улыбнулась галантному юноше, медленно поднялась. Большая, в длинном, до пят бордовом бархатном платье с глубоким вырезом на груди.

Утонувший в объятиях матроны Юлик пытался её кружить словно в вальсе, но лихой танец требовал иных движений. Во всяком случае толпа вокруг них разудало размахивала руками и ногами.

Оркестр убыстрил темп. Но Юлик не обратил на это внимания. Он что-то шептал на ухо своей партнёрше.

«Стихи читает, — догадался Игорь. — Наверное, про старинный парк…»

В этот момент Юлик и директорша парикмахерской исчезли из его поля зрения. Раздался грохот. Толпа танцующих отхлынула в стороны. Парочка валялась перед эстрадой, запутавшись друг в друге.

Оркестр смолк.

— Да не хватайся ты за меня, козел вонючий! — шипела с пола взбешённая именинница.

За несъеденные шашлыки, недопитую водку и пиво Игорю пришлось уплатить почти все оставшиеся у него деньги.

— Поимел зрелую женщину? — спросил он с укором. — Без гроша неудобно сидеть на шее у тётки. Завтра придётся отваливать обратно.

— А что я имею против? Там собаки голодные, им гулять нужно… — ответил Юлик. И вдруг сообщил: — Её не проняло начало поэмы о море. Неудачное вышло начало…

Придя к тётке, он выдрал исписанные листки из блокнота, изодрал в клочки.

Ранним утром они пришли на пляж прощаться с морем. Юлик опять бегал вдоль прибоя, торопливо собирал гальку и прятал её в рюкзак.

— Зачем тебе эти булыжники?

— Увезу в Воркуту. На память.

Мало того, он выдавил из своей поршневой авторучки чернила и набрал в неё морокой воды.

— Море нужно писать морем!

Но в ещё большее замешательство пришёл Игорь, когда, проходя по набережной и заметив толпящихся в задах павильона «Бульоны» бродячих псов, он увидел, как Юлик устремился туда и вернулся с тремя большими костями, хранящими следы говяжьего мяса.

— Гениальная мысль! — бормотал Юлик и запихивал кости внутрь тяжёлого от гальки рюкзака. — Сразу, как вернусь, сварю супец себе и животным. Директор «Бульонов» чуть не убил, когда застукал. Ничего! Я ещё вернусь. Прощай, море!

…Поезд подъезжал к Москве. Уже мелькали за окном вагона платформы дачных посёлков. Скоро должна была показаться и платформа Мичуринец.

— А зачем мне ехать с тобой на Киевский вокзал, потом возвращаться на электричке? Этот суматошный малый так надоел Игорю, что он не стал особенно отговаривать Юлика от опасной затеи.

Открыв заднюю дверь вагона, безумец с рюкзаком за спиной дожидался того момента, когда покажутся знакомые дачки.

— Вечером сбегай на станцию, позвони мне из автомата! — крикнул на прощание Игорь.

Последнее, что он увидел, — как Юлик катится вниз по откосу насыпи.

Но тот не позвонил.

…Патруль железнодорожной милиции задержал его почти сразу после приземления. Нарушителя, покрытого синяками, привели в отделение. Дежурный сержант-украинец потребовал документы. Никаких документов у задержанного не оказалось. При обыске в карманах брюк ничего, кроме авторучки и пустого блокнота не нашли. Тогда сержант встал из-за стола, принялся собственноручно потрошить рюкзак.

Пованивающие тухлятиной огромные кости, груда камней…

— Что это такое?

— На память о море, — ответил Юлик.

— А кости чьи? Признавайся, гад, кого убил?! — Сержант сел за стол, начал было снова перелистывать блокнот и обратил внимание на вдавлины, оставшиеся на первой странице от какого-то уничтоженного текста.

Он взял авторучку Юлика, открутил колпачок, принялся обводить слабые следы какой-то шифровки, как ему показалось. Но авторучка оказалась наполненной какой-то прозрачной жидкостью.