Всё отделение заинтересовалось.

— А почему два, три, а не один и два? — спросил кто-то.

— Потому что один раз можно и случайно задеть А эта система, она как музыка, что звучит в голове В печенках должна сидеть: почувствовал два толчка — даже не раздумывай! Реверс и разворот… Значит, так надо было, ведь шутить в бою никто не будет. Через час, — вновь обращаясь к провинившимся, — чтобы сигналы взаимодействия были придуманы и отработаны, и начнёте пробные выезды. Через два часа — повторите попытку на время. И я не шучу. Не уложитесь — вызываю старшего куратора и объявляю вас негодными к службе. Уматывайте в свою деревню дураков и там разбирайтесь — кто круче? Задание принято? — Два нестройных ответа

— Не слышу!!

— Принято, ком!

— Уже лучше. Исполнять. За один раз этого не вышибешь, — вновь обратился он к остальным. — Но вы же команда, чёрт вас дери! Вам вместе бессмертных жечь придётся! Вот и следите за этими петухами. Бездействие иногда хуже любого действия. Захотелось позора на всё отделение?

Шиллер и Филеас вместе подошли к инструктору и доложили, что система знаков разработана, но за час они не добьются требуемого результата. И все знали — попробуй они ещё раз, у них бы не получилось.

— Возникают проблемы взаимопонимания при движении на поворотах, — говорили они.

Это тоже все знали, потому что уйти на вираж можно, чуть сбросив скорость и отработав джойстиком управления, а можно было скорость не сбрасывать, но ввести скутер в резкий крен. Ещё можно было… В общем, действительно проблема.

— Мы иногда одновременно пытаемся уменьшить радиус разворота. И тоже — по-разному. Нужно на час поменяться местами… Тогда, может быть… Но всё равно, норматив на «двойке» мы выполним разве что случайно. Не хотим надеяться на случайность!

— Взаимопонимание… Пытаемся… — передразнил инструктор — Никакого взаимопонимания у вас и не будет, если не поумнеете. Слушайте, а почему бы вам не поступить на курсы пехоты Космических Сил? Да ещё в разные учебные отделения? И сражаться — исключительно в разных квадратах. А? Секрет-то простой — нужно постоянно следить, чтоб вы не оказались рядом, вместе. Вот командиры отделений и будут за вами следить, чем же им ещё заниматься?

Но потом он сменил гнев на милость.

— Но это хорошо, что вы не надеетесь на случай… Выполните задание завтра. В вашем распоряжении — время после занятий, до отбоя, и целая ночь. Делайте, что хотите. Если опять передерётесь, будете обижаться только на себя. И уже не здесь…

Примерно так же решались вопросы сложных взаимоотношений и другими инструкторами. Потому что каждый из них уже имел целый багаж уловок, позволяющих направить негативную энергию в нужное русло.

У Джокарта подобных проблем не возникало ни с кем. Но среди многочисленных приятелей были и настоящие друзья.

Первый — Моджо, который, казалось, вообще не был способен ни на что обидеться и всегда был рад прийти на помощь.

— Борьба богов! — рассказывал он про сумо. — Делает тебя самого наполовину богом! А бог, если бы он когда-нибудь существовал, ни за что не мог быть обидчивым или мстительным. Потому что это уже — неправильный бог. И сама дохё — площадка для борьбы вытолкнет его за круг..

Вторым был Ростислав, с которым Джокарт просто не мог не подружиться. Потому что Ростислав был плутонианцем, избежавшим гибели благодаря случайности. За день до трагедии он пригласил свою девушку к Юпитеру, на «Европу», погонять на серфингах в Блаженном океане, чтобы сгладить какую-то глупую ссору. Но его не захотели простить, и он, плюнув, отправился один.

«И почему его не гложет такая же боль, как меня? — думал и завидовал этому обстоятельству Джокарт. — Что из того, что потом он волосы рвал на голове?»

— Потом я понял, — будто отвечая на невысказанный вопрос Джокарта, говорил он, — что жизнь не кончается, и нужно просто что-то начать сначала. Выбрал крепость. Хочу стать пилотом…

Отдельной историей был Густав, третий друг Джокарта.

Густав являлся выходцем из богатейшей семьи, почему-то не пожелавший продолжить дело своего отца — совладельца сети заводов по производству синтетического питания и пищевых добавок. Говорили, что могущество семьи Густава простиралось так далеко, что вопрос о продолжении его учёбы на курсах пилотов решался на уровне Комендантства Крепости. И якобы сам комендант ткнул изданными в карманном формате «Правилами определения» в лицо обвешанному бриллиантами хлыщу — корпоративному юристу, прибывшему с Земли на авизо, небольшом посыльном судне.

— Это у вас там — династии! А у нас — война! И что с того, что я сам происхожу из рода… — Дальше он сказал что-то такое, отчего высокооплачиваемый «шестёрка» ретировался и стартовал обратно.

— Я знаю, что натуральных продуктов на всех не хватает! Но как подумаю о том, что каждый вкусный «эргер» — это чьи-то непрожитые дни, пускай часы или даже минуты жизни! — как меня начинает тошнить. Сам-то я этих «эргеров» не ел! И привык пить талую воду голубых айсбергов, а не из цветастых упаковок.

На курсах его называли «экстремистом», в память о существовавших когда-то политических движениях. Исчезнувших, впрочем, вместе с государствами в старом смысле этого слова. Но больше прижилось другое прозвище — Барон. В память, так сказать, о высоком происхождении.

— Барон, так Барон. Главное — не надо мне рассказывать о нелёгкой доле жителей буша, саванн и пустынь. Решением Корпоративного правительства их уровень жизни был поднят ровно до такой черты, чтоб у них исчезли соблазны пытаться достичь его силой. Тоже бред, кстати. Глобальное государство — непобедимо! В кварталах мидлменов живёт девяносто восемь процентов населения Солнечной. Самое насущное, что им необходимо — у них имеется. О чём же ещё мечтать? Это очень удобно для остальных двух процентов, которые, кстати, втайне печалятся, что их именно два, а не полтора процента или ещё меньше. — Такие речи, проглатываемые курсантами с открытыми ртами, Густав мог толкать часами.

— Я правду говорю, «План Тысячелетий» оказался выполнен. Теми, естественно, кто его задумал тысячи лет назад. Случайных людей в числе хайменов становилось всё меньше и меньше, пока чёткая, одетая в каркас законов и исполнительной власти, пищевая пирамида не была сформирована. Пастухам остаётся стричь своё стадо… Стричь и лелеять… Лелеять и стричь.

В Густаве Джокарта поражало то, что даже если поверить хотя бы половине его рассказов, было видно — он отрёкся от очень и очень многого. От всего, что для остальных в Крепости навсегда останется недостижимым. Ещё привлекала простота и открытость, — человек сознательно променял одну, лучшую жизнь на другую, полную опасностей, и никогда не показывал, что он гордится этой жертвой.

Говорили, что в истории с Густавом замешана какая-то женщина. Якобы она оказалась не из Их круга, а самого Густава готовили к династическому браку для укрепления позиций семейной корпорации за пределами Солнечной. Но тут вмешались чувства. Естественно, у влюбленных так ничего и не вышло, и несчастная просто исчезла в одно прекрасное утро — другого способа оградить Густава от нежелательной связи, грозящей перейти в открытый бунт, почему-то не придумали. Случайный отказ гравискутера на горной трассе в Карпатах… Обрыв — почти километровый.

Только Густав как-то докопался до подноготной её смерти и решил изменить свою жизнь. А раз так, делались выводы, значит это — не навсегда. Помается, пожуёт курсантских концентратов, может быть изготовленных на тех самых семейных заводах, и вернётся в свой круг.

На первом курсе даже действовал (втайне от Густава, естественно) тотализатор, где ставки делались на то, когда он пошлёт все прелести курсантской жизни подальше… Но время шло, а Густав оставался таким же, каким запомнили его с первых дней обучения остальные курсанты. Нормальным парнем, без привычки задирать нос и ныть по любому из поводов.

Когда он переломал ноги во время силовой подготовки в СВЗ и угодил в лазарет, решили — всё! Больше не вернётся. Но он вернулся. И, узнав про тотализатор, долго смеялся без всякой обиды на незадачливых спорщиков.