Джокт вздохнул, пытаясь прогнать все эти никчемные размышления прочь. Эстела, заметив его состояние, лишь шевельнула бровями.
— Прости. Я не хотела. Хочешь еще заняться любовью?
Вот у нее избавление Джокта от невеселых мыслей получалось намного лучше...
Потом они просто лежали рядом на круглой кровати, Эстела курила, а Джокт недовольно морщился, что, впрочем, не мешало ей делать затяжку за затяжкой.
— Знаешь, ты оказалась права, — нарушил он молчание.
— В чем? Мне показалось, что эта тема...
— Нет-нет! Ты права в том, что раньше я действительно не знал, как Это бывает по-настоящему, на самом деле, — повторил он ее же слова.
— Я рада, что пришлась тебе по вкусу. Только что-то меня смущает твой телячий взгляд... Слушай, Джокт! А может быть, ты уже влюбился в меня? Такое бывает, хоть это и смешно.
— Я... нет... да... Я не знаю, — растерялся Джокт.
— Ну и молодец! Ни в коем случае не привязывайся ко мне. Ни ко мне, ни к другим девушкам, с которыми можно познакомиться на Площади Цветов.
— А ты? Ты сама ни к кому не привязана? — сам не зная, какое может быть продолжение у его вопроса, все же спросил Джокт.
Где-то внутри, втайне от разума, зашевелилось ожидание чего-то такого... Ну он не против был бы сейчас выслушать объяснение в любви или хотя бы ответное признание, как ей было с ним хорошо и почему бы им не договориться о встрече в следующий раз?
Вместо этого самолюбие Джокта оказалось уязвлено. И слова Эстелы оказались струями ледяного душа, которые разом смыли ощущение теплоты и покоя.
— Джокт... Прими, пожалуйста, мой последний совет...
— Ради тебя я готов. — Он все еще пытался подыграть собственным скрытым желаниям.
— Понимаешь, нельзя подменять высокие чувства простым инстинктом. Гони меня из воспоминаний, думай как о боевом товарище, пусть я стану безликим техником, подготавливающим твой «Зигзаг» к вылету... хотя, возможно я и слишком многое о себе думаю...
— Нет, ты действительно, ты... я...
— Не надо. Сексуальная совместимость — ничто по сравнению с другой, просто человеческой совместимостью. Близость тел никогда не сравнится с сердечной близостью. Ты найдешь свою родственную душу, Джокт, я верю...
Он замер, напрягшись, потому что такое тоже происходило с ним впервые. С языка едва не сорвался глупый вопрос — почему? А она прочла мысли. Она действительно умела их читать!
— Я не шлюха, Джокт. Но и не восторженная наивная девчонка, что мечтает о принце. Люди часто ходят разными дорогами, просто иногда эти дороги пересекаются. Вот как у нас с тобой. Так что думай лучше о главном...
— О чем, Эстела? Зачем ты вообще все это мне говоришь?
— Выживи в бою, Джокт! И только после нашей победы, — она сказал «нашей», и Джокт не удивился этому, — сможешь искать человека, с которым ваши дороги не просто пересекутся, но станут одной, еще более широкой дорогой. Нельзя быть счастливым в смутное время, когда стоишь на краю пропасти. Через две недели все, возможно, решится, и тогда станет ясно — смогли ли мы преодолеть эту пропасть...
Две недели — срок ультиматума для Барона, подумал Джокт. Эстела, знавшая больше, чем положено знать обычному землянину, тоже говорит про две недели. Значит, все сходится, и прав был Барон... И она права в своем жестоком отрицании счастья.
— Я выживу, вот увидишь! И тогда снова вернусь к тебе, потому что мне будет тяжело тебя забыть.
— Ах, Джокт! Ты ничего не понял... Даже сотня оргазмов — это не повод для серьезных отношений. Пока тебе и не понять этого. Вы, мужчины, просто взрослые дети... Но я знаю... Думай о главном, а остальное придет само. Ты поймешь, когда это случится. Обещаю. А пока — возьми вот это. — И в его руке оказалась небольшая голограмма, на которой Эстела в легкомысленной юбке, раздутой колоколом, слала воздушный поцелуй.
— Только не нужно думать, что я противоречу своим же словам. Просто хочу быть рядом — через две недели... Пора, пилот. Будет глупо, если из-за меня тебя сочтут дезертиром.
Часы безразлично отсекали минуты. День был полон этими минутами почти до краев, и оказалось, что Джокт опаздывает на Лунный причал, где ждали его у секции девятьсот девяносто девять — три девятки, легко запомнить — командир Гонза и все остальные.
А ведь она нарочно не отпускала его до последних минут, вдруг понял он, чтобы просто не осталось времени на разговоры... Их губы встретились в последний раз, пилот приготовился к легкому касанию, как целуются иногда просто друзья. Но вновь оказался обескуражен той неподдельной страстью, что уместилась в единственный поцелуй. Мягкий, обволакивающий, такой влажный и волнительный, что всего лишь секунда отделяла его от безумного решения продлить удовольствие.
Она плавно отстранилась, посмотрела в глаза и молча открыла перед Джоктом дверь. И все слова сразу же растворились в коридорном сквозняке.
Словно сомнабула, Джокт спустился в лифте. Обычном, допотопном лифте, скребущемся тросами по шкивам. Где-то наверху электромотор издал низкое глухое урчание, а после этот звук взлетел сразу на две октавы вверх. И был подъезд, в который входили и из которого выходили вот так же множество пилотов, побывавших у Эстелы. И он все понимал, и не понимал одновременно, а может быть, виной всему близкая осень, о которой Джокт только знал, но не мог ее почувствовать. На стене, рядом с подъездом, красовалось граффити: «Осенью все птицы летят на юг». И ему показалось, что только Эстела во всём этом большом доме могла написать такие глупые и грустные слова.
Мегаполисы. Урбанистические пятна, ставшие основными деталями земного пейзажа, различимые с орбитальных высот и искрящие за пределы Солнечной своими потоками излучений. Здесь смотрели видео, радиостанции выбивались из сил, пытаясь в узости радиочастот пробиться к своим слушателям. Тощие реликтовые леса окружали нечеткие границы пригородов, и совершенно в случайных местах были странные парки вроде Площади Цветов, где можно встретить странных людей, таких как Эстела.
Когда-то Лиин пыталась доказать ему, что единственный путь в жизни — спрятаться за спины других, сделать самого себя каким-то особенным и, замкнув маленький мирок, что только едва соприкасается с другими мирками, считать себя счастливым. Пилоты — пропащие люди, не стоящие внимания таких, как Лиин, вот какой вывод можно было сделать, слушая ее. А потом вдруг, как это часто бывает, весь свет опрокидывался, и оказывалось, что в нем есть другие женщины, верящие совсем в других мужчин и ценящие не столько будущее, сколько настоящее. Пусть Эстела была бабочкой-однодневкой для множества таких, как Джокт. Пусть крылья этой бабочки легки и невесомы и пестрят незатейливыми рисунками. Но она расправила эти крылья не для себя — для других. Вселяя уверенность, что в этом истина, что любой замкнутый мирок погибнет без другого, огромного мира. Прийти на Площадь Цветов без мундира — оказаться пустым местом в глазах всех бабочек-однодневок, которые там обитают. Странно, думал Джокт, как странно! Это жизнь, отвечал ему внутренний голос, и ты ничего в ней не изменишь, не важно — знакомы тебе правила игры или нет. Скорее всего, их просто не существует, и мы плывем по течению, все, без исключений, и каждый изгиб реки готовит новое открытие, новую встречу, очередную неожиданность.
Джокт, сказала Эстела, слова женщины нужно успеть записать на ветре и на водах быстрой реки. Еще никому не удавалось это сделать. Почему ты решил, что именно тебе удастся? Не привязывайся ко мне... Ни к кому... Мы на краю пропасти. Выходит, она, живущая на Земле, где только понаслышке знают о звездных сражениях и верят слухам о Бессмертных, что спрятались в горах или в песках, она лучше понимала, чем та, другая, что является еще во снах? Лиин была рядом, в Крепости, видела глаза пилотов, тех, кто вернулся из вылета, но не смог вернуть половину своей группы. И она видела мир наизнанку. А Эстела и все её подруги — а их немало, Джокт был уверен в этом! — видели мир. Или, может быть, в том-то и дело, что здесь, на Земле, находясь вдали от форпостов, на которых каждый день готовит кому-то погибель, есть место для фантазий? Идиллий? Как черный звездолет в Приливе... Мысли путались, ускользали, на губах остался привкус шоколада.
