Украинский казак из гетманского полка Иван Наумов Бакулин был захвачен в плен на Украине в 1660 г., продан в Стамбул на галеру, где и находился свыше 20 лет, до счастливого случая, о котором еще будет речь[307].
Больше всего конкретных сведений о пребывании казаков в плену содержится в документах 1630—1640-х гг., но это вовсе не означает, что подобных случаев было мало в более ранний период. И в 1610—1620-х гг. у казаков случались поражения, при которых десятки, а иногда и больше запорожцев и донцов оказывались в плену. Но тогда среди казаков еще не распространился обычай подавать челобитные о царском жалованье «за полонное терпение», из которых мы в основном и узнаем подробности плена. В наших примерах не фигурируют казаки, спасенные и вывезенные на родину в ходе босфорских и черноморских набегов, и в первую очередь именно потому, что эти бывшие пленники возвращались прямо в казачьи земли, а не через Москву, где и подавались челобитные.
Следует заметить, что все казаки, чье полонное местонахождение источники фиксируют в османской столице, были знакомы не только с нею, но и с Босфором, хотя бы уже потому, что пленники доставлялись в Стамбул на судах по этому проливу.
Английский современник писал, что «есть едина вещь жалостная видети множество шаек (шаик. — В.К.), которые приходят (из Крыма. — В.К.) по Фраческому (Фракийскому. — В.К.) Босфору, нагруженные бедными христианы мужеского и женского полу, неся кождый бастимент (корабль. — В.К.) на великой шогле (мачте. — В.К.)… знамя… для показания качества товару, которой приносит. Есть зело трудно познати число совершенное неводников… понеже иногда болшее, иногда меншее по щастию татар… в их войне; но толко по выписям таможни константинополской может знатися, что бывают приведены по всякой год болши дватцати тысящь, из которых болшая часть жен и младенцев…»
О том же свидетельствовал и доминиканский патер Арканджело Ламберта: «Почти каждый день можно видеть в Константинополе, что с Черного моря прибывает масса кораблей, нагруженных невольниками-христианами. По особенным флагам узнают, что на этих кораблях везут невольников».
Пленники, попадавшие гребцами на галеры, затем вместе со своими кораблями тем же Босфорским проливом весьма часто выходили в Черное море, а потом по Босфору возвращались в Стамбул.
Крайне небольшая часть казаков-невольников «басурманилась», переходя в ислам[308], но абсолютное их большинство стремилось вернуться на родину. Это стремление нашло яркое отражение в старинных казачьих песнях. Одна из них рассказывает о том, как «во Цареграде» в «белокаменных палатушках» перед султаном стоят трое невольников — поляк, прусак и донской казак, и последний просит владыку отпустить их на волю, домой. Другая песня повествует о тех же царьградских палатах, но здесь уже один донец сидит между турецкими «князьями», а стоящая рядом «девочка-турчаночка» уговаривает казака забыть тихий Дон, родителей и молодую жену и взять ее, турчанку, замуж. Пленник, плача, отказывается и замечает, что ее отец с него «хотел снять головушку»[309].
Возвращаясь на Дон и Днепр, пленники приносили с собой разнообразные знания о Турции, ее столице и Босфоре. Вполне понятно, что некоторые из таких казаков, будучи профессионалами мореходного дела, участниками морских походов, атаманами и грамотными людьми, делали и профессиональные наблюдения относительно течений и ветров в проливе, характера береговой линии, расположения и особенностей прибрежных населенных пунктов и укреплений, количества и качества местных воинских подразделений и т.п. Многие казаки еще до плена владели тюркскими наречиями, а иные осваивали разные языки в полону, и их знание, в особенности турецкого и греческого, разумеется, помогало приобретению важной информации о регионе. Казак И. Бакулин, оказавшись по возвращении из Турции в Москве, даже просил определить его толмачом в Посольский приказ на том основании, что знал турецкий, арабский, итальянский и греческий языки. Переводчики приказа провели соответствующие испытания и пришли к заключению, что И. Бакулину, действительно, «в Посолском приказе в толмачах быть… мочно».
Турецкие власти понимали, что освобожденные, бежавшие и отданные на выкуп и обмен казачьи «ясыри» располагали «вредной» информацией, но могли только усиливать строгости по части передвижения пленников, их изолированного содержания, охраны и т.п.
В Турции подозревали в сборе такой информации и последующей передаче ее казакам вообще всех «неверных», в том числе российских и польских дипломатов. В конце 1622 или начале 1623 г. на совещании у великого везира один из крупных сипахи гневно говорил о переговорах властей с польским послом К. Збараским: «…совещаетесь о мире и войне, а нас, которым кровь проливать придется, не спрашиваете!.. Какие гарантии есть у вас… что казаки не совершат набег в этом году?.. Если надеетесь на слово этого гяура, знайте, что он человек переменчивый, хитрый, посланный шпионить. Вы хотите его отпустить на свою голову, когда он все наши дела и беспорядки знает, разведал все важные места, под властью его и его брата (Е. Збараского. — В.К.) больше всего казаков».
В 1633 г. судно с русским послом Афанасием Прончищевым штормом прибило к Синопу, и его обитатели кричали, что жители всей анатолийской стороны идут в Стамбул жаловаться султану: от донских казаков в тех местах жить нельзя, нападают ежегодно, а из Москвы послы беспрестанно ходят в османскую столицу будто бы для доброго дела, в действительности же рассматривают всякие крепости и потом рассказывают казакам, и те потому и на море ходят.
Войско Донское и Войско Запорожское имели свою агентуру в Стамбуле, однако по условиям ее деятельности в источниках сохранились лишь намеки на этот счет. Приведем их.
Сын боярский Семен Мальцев был направлен московским царем к наследнику ногайского князя, но по дороге схвачен азовца-ми и враждебными Москве ногайцами, продан в рабство, в Кафе посажен гребцом на галеру, на которой участвовал в Астраханском походе 1569 г. По возвращении в Азов С. Мальцев, согласно его позднейшему докладу, уговорил перейти в будущем «на государьское имя» «Магмета-еныченина (янычара. — В.К.) и Микулу-грека (сказываетца митрополита сын Трепизонского)», которые «тайны дела многие… сказывали». Магмет затем поехал в Стамбул, где должен был собрать разведывательную информацию, а Микула намеревался зимовать в Кафе, а на весну быть в Азове, и предполагалось, что оба из этого города свяжутся с донскими казаками атамана Савостьяна Попа.
В 1642 г., когда в оставленный казаками Азов уже вошел передовой отряд татар, последние схватили нескольких русских «лазутчиков», прибывших из Стамбула с запоздалым предупреждением казакам о движении к Азову огромной османской армии. Всего таких лазутчиков в турецкой столице тогда насчитывалось будто бы 40 человек. Схваченные «шпионы» были доставлены к крымскому хану, допрошены, сознались, что специально «посланы в эту крепость», и подвергнуты казни.
Казачьи сообщества могли при необходимости засылать своих разведчиков на вражескую территорию[310]. Возможно, намек на некоего казачьего «резидента» в Стамбуле содержится в сообщении великого везира Мере Хюсейн-паши польскому послу 1623 г.: в прошлом году турки захватили три донских судна, и плененные при этом казаки «утверждали, что имеют там (в османской столице. — В.К.) своего посла».
В принципе казаки имели основания рассчитывать на сочувствие и помощь определенной части православного населения региона, прежде всего греков[311], о чем скажем в следующем параграфе. Но вовсе не обязательно казачьими агентами должны были быть единоверцы. Во всяком случае, известно, что в Азове и Крыму у казаков имелись так называемые «прикормленные» мусульмане, снабжавшие их ценной информацией, в частности и о делах в Стамбуле. В ответ на царскую просьбу разузнать о положении в Турции московского посла Солового Протасьева Войско Донское сообщало в 1614 г.: «…у нас… ежедневные вести из заморья во Азов, а из Азова к нам на Дон, что божиею… милостиею… здоров Соловой Протасьев в Цареграде, и царь (султан. — В.К.)… его вельми любит и жалует паче всех послов инших государств; а отпуску… ему чают поздо под зиму, с последним корованом, которые суды зимуют в Азове; и турской… чеуш с ним будет; а нам… сказывают те люди, которые у нас прикормлены… для всяких вестей».
