В результате казачьих морских набегов, которые один из историков называет «поистине фантастическими по их дерзости», и активного участия казаков в Хотинской войне их слава распространилась по всей Европе. П.А. Кулиш замечал, что «все соседние державы и даже отброшенная далеко Швеция старались воспользоваться козаками, как пользуются огнем для временных надобностей», хотя ни одна страна не принимала их идеал равноправия.

Союзные Войско Запорожское и Войско Донское, воевавшие с Турцией, находились в определенной зависимости от Польши и России, которые были враждебны друг другу, однако обе не желали войны с Турцией. Казачьи сообщества объективно являлись союзниками Венеции и Испании, боровшихся с османами, но одновременно и друг с другом. Испания, Венеция, Австрия и Персия были заинтересованы в том, чтобы казаки сковывали флот и армию Турции на Черном море, а Франция и Англия — в том, чтобы эти силы были высвобождены с черноморского театра и вовлечены в европейские дела. Англия, Франция и Голландия поставляли Турции вооружение и военное снаряжение, использовавшееся и против казаков.

Из-за разного отношения держав к Стамбулу и по причине раскола Европы на два враждебных лагеря — габсбургский, куда входили Испания, Австрия и Польша, и антигабсбургский с участием Франции, Голландии, Турции, Венеции, отчасти Англии и России, ни в 1620-х гг., ни позже не удавалось создать союз, направленный против Османской империи.

Однако многие представители правящих кругов и образованных слоев Западной Европы независимо от конкретных интересов своих правительств, даже и находившихся в «дружбе» с Турцией, выражали изумление и нередко восхищение дерзостью и поразительными успехами казаков на Черном море и особенно в Босфорском проливе. Уже приводились впечатляющие оценки западноевропейских современников Л. Лудовизио Л. де Курменена, Т. Роу, Ф. де Сези, Ж. ле Лабурёра де Блеранваля, П. Рикоута и др. Известный французский писатель Теодор-Агриппа д'Обинье в 1620-х гг. видел в казаках — «христианских рыцарях» — аванпост всеевропейского фронта борьбы с турецко-татарской агрессией и утверждал, что без них татары «бывали бы гораздо чаще в Европе».

В непосредственной связи с казачьими набегами к Стамбулу рождались различные предположения, ожидания, опасения или сожаления о неиспользованных и упущенных возможностях.

По мнению Т. Роу, в его время Османское государство было так ослаблено, что европейская армия из 30 тыс. воинов, даже не прибегая к оружию, могла бы беспрепятственно дойти до самых стен Стамбула, однако недоставало «сильной руки, чтобы свалить эту расшатанную стену». Комментируя первый набег казаков на Босфор 1624 г. и поражаясь выявившимся при этом слабостям и неподготовленности турок, посольство Т. Роу отмечало, что их счастье иметь «слепых врагов».

«Белое море находилось без кораблей (османских. — В.К.), без охраны, без защиты, — писал вскоре после того же набега М. Бодье, — и тогда земля и море турка предоставляли христианам большие возможности вернуть обратно то, что он удерживал, если бы они сумели или захотели это сделать». Разве мог быть лучший случай напасть на европейские владения оттоманов, спрашивал автор, раз они были обессилены, запорожцы и донцы «вносили беспорядок», а «в Порте наблюдалось большое смятение»?

Рассказывая в одной из корреспонденции о том, как казаки едва не разбили капудан-пашу в Карахарманском сражении, Ф. де Сези рекомендовал Парижу: «Поразмыслите немного об этом и учтите, пожалуйста, что менее чем с пятьюдесятью тысячами экю в год, распределенными среди этих казаков, можно занимать основные силы турок на Черном море для защиты устья канала (Босфора. — В.К.), которое только в четырех лье отсюда (от Стамбула. — В.К.)».

Если у представителей «дружественных» Турции стран возникали такие мысли, то вполне естественно, что проекты усиления казачьего воздействия на Османскую империю и Стамбул и взаимодействия с казаками рождались и в государствах, пытавшихся сопротивляться турецкой экспансии.

Источники скупо повествуют о плане, связанном с запорожцами и принадлежавшем Ватикану, который уже начал «делить» Турцию. В 1623 г. в Варшаву от папы Урбана VIII прибыл новый нунций — епископ Джан Ланцелотти. Врученная ему инструкция от 14 (4) декабря 1622 г. (одну фразу из нее мы уже вкратце приводили) отмечала, что «теперь самое лучшее время сокрушения Турецкого государства, падению которого Польша больше всего может способствовать, если уж горстка казаков на небольших судах не раз могла морить голодом, грабить или стращать его столицу».

Среди прочего нунцию предлагалось внушать королю Сигизмунду III, чтобы он позволил казакам и другим охотникам помочь его сыну, королевичу Владиславу, основать для себя отдельное королевство в распадающейся Турции.

Но вообще источники, относящиеся к 1620-м гг., сохранили довольно мало сведений о европейских планах, которые были связаны с казачьими набегами на побережье Малой Азии, и вытекавших отсюда контактах, что вступает в противоречие с сильнейшей военно-морской активностью казачества именно в то время. Соображения французского посла относительно 50 тыс. экю наводят на предположение, что прямые переговоры о сотрудничестве и согласовании действий с казаками могли тайно вестись непосредственно с последними, в первую очередь с запорожцами, в обход «сюзеренов», и не оставили следов в источниках. Отмеченное историками усиление казачьих набегов на Турцию во время ее кампаний на Средиземном море может объясняться не только отвлечением османского флота с Черного моря и казачьей информированностью об этом, но также и соответствующими секретными договоренностями.

Одна такая попытка договориться с казаками в 1620-х гг. провалилась, однако наделала много шума в Стамбуле. В литературе ее упоминает А.А. Новосельский. «В начале 1626 г., — пишет он, — в турецких дипломатических кругах произвело настоящую сенсацию разоблачение сношений самого императора (Филиппа IV, императора Священной Римской империи германской нации и одновременно короля Испании. — В.К.) с запорожскими казаками с целью побудить их к нападениям на Турцию. Французский посол видел в этом разоблачении важный козырь в пользу своего мирного между Турцией и Польшей посредничества и своей деятельности против императора». Заметим, что Т. Роу узнал об этой «сенсации» еще в 1625 г.

По информации Ф. де Сези, в этом году император и испанцы пытались подталкивать казаков к действиям на Черном море, чтобы занять там все галеры султана и тем облегчить положение Неаполя и Сицилии. О том же сообщал Т. Роу из Стамбула архиепископу Кентерберийскому: Испания, обещая большую плату, пыталась убедить казаков продолжать нападения на османские владения в Причерноморье, чтобы туркам пришлось использовать для обороны все свои морские силы, а испанцы получили бы свободу рук в Средиземном море.

Султан, замечал английский посол в другом письме (Э. Конвею), «в связи с этим будет держать свои галеры, как это делалось в течение двух прошедших лет, на защите Босфора и Черного моря и не появится в Средиземном море… испанские берега освободятся от страха, а вся его (короля Испании. — В.К.) армада — для другого употребления».

В принципе казаков не требовалось подталкивать к продолжению их обычных действий, и, видимо, следовало говорить о направлениях, сроках, составе флотилий и других деталях будущих операций. Очевидно также, что казакам не помешала бы денежная помощь для организации набегов на турецкое побережье и Босфор.

Конкретно речь шла о тайной поездке к казакам некоего патера, который у Т. Роу фигурирует как Berill и Berillus, а у Ф. де Сези — как Barille; мы будем называть его Бериллем. Английский посол относился к нему крайне неприязненно и был наслышан о его предыдущей деятельности, поскольку после неудачи поездки замечал, что «если это божья кара настигла» падре, «то он заслужил ее десять раз, предав однажды жизнь французского джентльмена туркам и проведя всю свою жизнь в делах вероломства». Впрочем, английский историк начала XVIII в. характеризует Берилля как «иезуита проницательного и тонкого ума».