Кажется, приведены весомые свидетельства о набеге на Стамбул перед 27 августа, по-видимому, в том же месяце. Но проблема заключается в том, что в летописи С. Величко есть сфальсифицированные, сочиненные акты, и ею в целом можно пользоваться лишь с крайней осторожностью. Письмо И. Сирко рассматривается историками как апокриф, и его сведениям также нельзя безоговорочно доверять. Что же касается Б. Хмельницкого, то он в 1620 г. попал в турецкий плен и был выкуплен через два года, а следовательно, не мог в 1621 г. возглавлять морской набег.

Нет ничего удивительного в том, что многие авторы отрицают реальность рассматриваемого похода Б. Хмельницкого. Но немало историков, в частности Д.И. Эварницкий[150], предпочитают верить С. Величко и М. Титлевскому. У М.А. Максимовича читаем, что о черноморском «промысле», ставшем известным 6 сентября (27 августа), «говорится и в королевском листе Сагайдачному 1622, генв[аря] 12, и в диаруше Титлевского, и у Твардовского. И так напрасно пишут, что Богдан Хмельницкий, взятый под Цецорою в полон, оставался в нем два года». «Есть полное основание предполагать, — замечает Н.С. Рашба, — что часть запорожцев действовала на море под руководством бежавшего из турецкой неволи Богдана Хмельницкого… Повел он казацкую флотилию в августе 1621 года прямо под Стамбул, где казаки разбили неприятельскую эскадру…»[151]

М.А. Алекберли, Ю.П. Тушин и И.С. Стороженко считают, что поход на Стамбул имел место, но без Б. Хмельницкого[152]. Б.В. Лунин говорит, что в 1621 г. казаки доходили до Стамбула, но неясно, имеется ли в виду последний поход, набег на Галату или они оба.

Следует еще сказать, что бунчуковый товарищ П.И. Симоновский в своем «Кратком описании о козацком малороссийском народе и военных его делах» 1765 г. рассказывает, что запорожцы, отправленные на море для разорения турецких владений, взяли 12 османских военных судов «и глубине их предали, а кои от них убежали, то они гналися за ними даже под самые цариградские стены, где всех привели в страх», но относит знакомые нам события к 1620 г.

Этим же годом датируют поход Н. Йорга, М.А. Алекберли и Н.С. Рашба. Второй автор ссылается на Иоганна Христиана фон Энгеля и Н. Йоргу и указывает, что казаки продолжали погоню до самой столичной гавани и, взяв восемь галер, вернулись обратно. Согласно Н.С. Рашбе, на обратном пути от предместий Стамбула запорожцы разбили преследовавшую их турецкую эскадру, причем Скиндер-паша, возмущаясь, утверждал, что сечевики действовали вместе с донцами и с ведома польского короля. Поскольку оба историка описывают и набег на Стамбул перед 6 сентября (27 августа) 1621 г., получается, что они раздваивают единый поход.

Для выявления реального хода событий необходимы какие-то новые источники, а пока набег, о котором рассказывает М. Титлевский, как и нападение на Едикуле и Галату, остается под вопросом. Можно, правда, добавить, что некоторые известия западноевропейских современников позволяют довольно уверенно предполагать, что казаки в 1621 г. заходили в Босфор дальше его устья.

«В 1621 г., — утверждает П. делла Балле, — козаки польские вошли в устье Черного моря и проникли до самой Тюремной башни и предместий Константинополя, где они захватили огромное количество рабов, так что вельможи турецкие не смели с этой стороны ходить для прогулок в свои сады при виде Козаков, бегавших повсюду с саблями в руках и нигде не встречавших сопротивления»[153].

Французский дипломат Л. де Курменен, приезжавший в 1621 г. в Стамбул со специальной миссией от Людовика XIII в своей книге 1624 г. писал, что турецкие власти в страхе перед казаками и из-за нехватки сил даже вынуждены были привлечь к караульной службе французских купцов, а появление нескольких казачьих лодок, разоривших на черноморских берегах два или три селения, наполнило столицу таким замешательством, что османские сановники умоляли посла Франции[154] предоставить им убежище, если город попадет во власть казаков. По Л. де Курменену, казаки порой грабят даже в 5—6 лье от Стамбула[155]. «И не будь двух замков, которые охраняют пролив, они дошли бы до порта Константинополя, чтобы поджечь Арсенал и его галеры. И если бы им немного повезло, они взяли бы город: турки не считают это невозможным, пребывая в страхе все последние годы».

В целом казачьи военно-морские действия внесли заметный вклад в победу Польши в Хотинской войне, что и отметил Сигизмунд III, наградив по ее окончании не только казаков, сражавшихся на суше, но и казаков-моряков. Тем не менее по мирному договору Речь Посполитая, не в полной мере воспользовавшаяся плодами победы и решившая и после войны придерживаться старого курса в отношениях с Турцией, в очередной раз обязалась не допускать впредь запорожских морских походов.

Завершение Хотинской войны никоим образом не остановило казачьи действия на море. Мурад IV в 1630 г. писал польскому королю, что со времени Хотинского похода морские набеги казаков повторялись беспрерывно. Об этом свидетельствовали события первого же «послевоенного» года.

К осуществлению крупных операций против Турции, проведенных в 1622 г., казаки приступили с апреля. Согласно архивным разысканиям В.М. Пудавова, донская флотилия, действовавшая затем на Босфоре, вышла из Монастырского городка за две недели до Пасхи. Поскольку в том году «светлое воскресенье» приходилось на 21 апреля, выход казаков в море можно датировать около 7 апреля.

Другие данные, однако, относят начало экспедиции, по-видимому, на первые числа мая. Воронежский казак Григорий Титов рассказывал, что «как он был на Дону, и при нем… пошли (казаки. — В.К.) на море перед Николиным днем», т.е. перед 9 мая. По расспросным речам в Москве царицынского стрельца Алексея Васильева, бывшего на Дону после Пасхи, «о Николине дни», экспедиция началась до его приезда, т.е. также перед 9 мая. Есть и еще одна дата начала похода, но, похоже, ошибочная: в полученной в Москве 23 августа 1622 г. отписке Ивана Кондырева, российского посла, направленного в Стамбул, говорится, что казаки отправились на море после Николина дня. С учетом развития событий у Босфора в 1622 г. приходится полагать, что речь идет о разных выходах. «Майскую» флотилию возглавлял запорожец атаман Шило.

Сведения о численности последней экспедиции расходятся между собой. А. Васильев утверждал, что в составе флотилии было 1500 донцов и 300 запорожцев, всего 1800 человек. Шедший по Дону И. Кондырев узнал, что на море отправились «казаков и черкас человек с тысячю и болши», но что после нападения на Трабзон и другие населенные пункты Анатолии из этой экспедиции в Войско Донское вернулись с добычей запорожцы «человек з двести и болши»[156]. Атаман Клецкого городка Торовой Иванов сказал послу, что когда он, атаман, «был на низу в нижних в казачьих юртех… пришли с моря запорожских черкас человек с триста»[157].

В.Д. Сухорукое полагает, что в походе было 1000 донцов и 300 запорожцев и что вернулись 200 запорожцев; следовательно, вначале участников набега насчитывалось 1300 человек, а затем осталось на море 1100. Цифры, близкие к этой, фигурируют далее у того же посла и в расспросных речах воронежского атамана Лариона Чернышева и Михайловского казака Козьмы Ильина. В цитированной выше отписке И. Кондырева сказано: «А ныне… донских казаков на море, что пошли с весны… 1000 человек». В речах же Л. Чернышева и К. Ильина 1622 г. передается известие, слышанное ими в Войске от приезжавшего «мировщика», азовского татарина Мустафы Картавого, что «ходило… на море казаков под Царьград 40 стругов, а в них 1150 человек».