Касаясь предложения султанских властей Войску Донскому перейти на турецкую службу, казаки с иронией говорят: «Будем впрямь мы ему, царю турскому, в слуги надобны, и как мы отсидимся от вас в Азове-городе, побываем мы у него, царя, за морем под ево Царемградом, посмотрим мы Царяграда строение и красоты ево. Там с ним, царем турским, переговорим речь всякую, — лише бы ему, царю, наша казачья речь полюбилась! Станем мы служить ему, царю, пищалми казачими да своими сабелки вострыми». Как ваши предки расправились с Царьградом, императором Константином и христианами, продолжают казаки, «тако бы и нам учинить над вами, бусорманы погаными, взять бы ныне нам Царь-град взятьем из рук ваших бусорманских, убить бы против того вашего Ибрагима, царя турского, и со всеми его бусорманы погаными, пролита бы ваша кровь бусорманская нечистая. Тогда у нас с вами в том месте мир поставитца, а тепере нам с вами и говорить болши того нечего».
Автор повести, отмечает А.Н. Робинсон, «рисовал… перед московскими читателями широкие, как ему казалось, горизонты, которые будто бы уже обозначились успехом первого "опыта" — победоносной борьбой казаков за Азов. Он пытался даже развернуть эту перспективу в плане конкретных военных возможностей и устами казаков говорил, что если бы только царь захотел, то… русские люди… разгромили бы Турцию и были бы "за ним… Еру салим и Царьград по-прежнему"». «Предполагаемые автором повести успешные результаты такого "крестового похода" осмысляются им в плане возвращения под "руку государеву" "по-прежнему" будто бы собственных земель русского царя»[18].
Таким образом, А.Н. Робинсон полагает, что царьградская тема «Поэтической» повести была пассажем, обращенным казаками к московским читателям в пропагандистских целях. Само же намерение донцов посмотреть «строение и красоты» Царьграда исследователь считает отнюдь «не фантастичным», ссылаясь при этом на постоянное разорение казаками турецких и татарских городов и селений. Из-за слабого знакомства с историей казачьих морских походов он утверждает, что «еще на живой памяти участников "азовского сидения" был смелый набег в 1623 г. на окраины самого Царьграда», хотя в действительности эти люди могли участвовать и в более близких по времени походах к Босфору.
Нам представляется неправомерным рассматривать идею освобождения Царьграда в «Поэтической» повести только как пропагандистский пассаж, причем обращенный исключительно за пределы Дона. Вовсе не исключено, что в Войске Донском в 1637—1641 гг., не говоря уже о принципиальных сторонниках этой идеи, таких как сам Ф. Порошин, находились люди, которые под влиянием азовского успеха и при удачном стечении обстоятельств надеялись «прибавить к себе» ряд турецких городов и даже захватить Стамбул[19].
Имеются подтверждения казачьих «царьградских мечтаний» и в других источниках, помимо устного народного творчества и «Поэтической» повести. Итальянский путешественник Пьетро делла Балле, рассказав в своих записках 1618 г. о казачьих действиях на море и о том, как он в 1616 г. был очевидцем отправки из Стамбула против казаков султанского кузена Махмуд-паши с 10 лучшими галерами и множеством меньших судов, обращенных затем ими в бегство, замечал: «После стольких побед и таких хороших успехов, которые не могут не вселить в победителей храбрость и гордость, я вынужден призадуматься, не имеют ли казаки право претендовать однажды на что-то более возвышенное. Я слышал от них, что они надеются со временем стать хозяевами Константинополя, что освобождение этой местности предназначено их мужеству, что предсказания, которые они имеют, это ясно предвещают»[20].
По мнению Д.С. Наливайко, П. делла Балле приписал казакам провиденциальную веру в то, что они возьмут Константинополь и сокрушат Турецкую империю. Но у нас нет сомнений в том, что этот современник, известный внимательным изучением казаков, в самом деле беседовал с некоторыми из них и что они вполне могли высказывать подобные суждения[21]. Более того, в той реальной обстановке казакам легче всего было «достать» до Стамбула, — венецианцам это сделать было труднее. Что же касается славянского мира, то здесь следует согласиться с П.А. Кулишом: «Одни только козаки смели мечтать об убиении гидры, засевшей в Цареграде, на развалинах древнего мира, среди християнских народов».
Сказанное, впрочем, не означает, что казаки непосредственно ставили перед собой цель овладения Стамбулом. Отмечая заблуждение некоторых историков, полагающих, что «казаки были далеки от мысли уничтожить турецкое владычество», в то же время нельзя не видеть, что между идеями, мечтами и помыслами, с одной стороны, и реальными планами и выбором целей — с другой, была дистанция большого размера, и это мы увидим при рассмотрении деятельности самозванца Яхьи и казачьего похода 1625 г.
Идея же освобождения Царьграда продолжала витать в воздухе на Днепре и Дону и после Азовской эпопеи. В самый разгар тяжелейшей войны украинцев, в 1649 г., русские послы Григорий Неронов и Григорий Богданов слышали на Украине разговоры о том, что по окончании войны с поляками Войско Запорожское вместе с союзным Крымом пойдет на Турцию, «и греки… им, казакам, вспоможенье чинить будут, а грек… православных християн много; и Турская земля без бусурман пуста не будет, и будут жить все православные християне против прежнего, как преж сего благочестивая вера была при царе Костянтине».
Между прочим, сами османы, во всяком случае некоторые из них, допускали возможность взятия казаками Стамбула. Турки, отмечали современники, «не считают невозможным, что они (казаки. — В.К.), будь у них побольше счастья, могли бы овладеть городом». В первой половине и середине столетия среди христианского населения Османской империи распространялся слух, что будто бы у самих турок существует пророчество, согласно которому владычество мусульман подходит к концу, а Стамбул будет отнят у них русскими. В 1645 г. грек Иван Петров, советуя царю Алексею Михайловичу направить против Турции донских казаков и ратных людей, говорил, что если это случится, то в результате «султану турскому будет большое посрамление, и он смирится, потому что в книгах своих обретают, что царство их будет взято от русского народа». Через два года митрополит Силистрийский Иеремия заявлял в Посольском приказе в Москве, что «опасение у турчан большое от донских казаков, а от немцев (западноевропейцев. — В.К.) такого опасения нет, потому что… у них (турок. — В.К.) описует взяту быть Царьграду с сея госу-дарские стороны».
По вопросу, могли ли казаки взять Стамбул и если могли, то при каких условиях, из историков высказались Н.И. Краснов и П.А. Кулиш. Первый считал, что если бы Россия вовремя поддержала донцов, то «и Синоп, и Трапезунд, а пожалуй, и Царьград давно были бы наши». По мнению Н.И. Краснова, казаки при поддержке Московского государства могли «легко… еще при царе Алексее сделаться владыками Понта и, овладев Керченским проливом, Синопом и Трапезунтом, подготовить овладение Царьградом. Если последовательное занятие анатолийских приморских городов потребовало бы полстолетия, то первенство на Черном море могло совершиться еще до вступления на престол великого преобразователя России (Петра I. — В.К.)». Если бы казаки «остались распорядителями Азовского и Черного морей, то по логике исторических событий, наверно, ранее самой России, но, разумеется, с ее поддержкою сделались бы обладателями Анатолии, Румелии, а затем и самого Константинополя». Для всего этого требовался коренной поворот российской внешней политики. Его, однако, не произошло, и Н.И. Краснов философски замечал, что «выше логики событий есть еще Провидение, поворачивающее судьбы народов и царств по неведомому нам плану».
