В июне 1660 г., на следующий год после последнего казачьего похода к Босфору, рассказывал атаман донской станицы в Москве, «ис Царягорода морем под Азов пришло с ратными людьми и со всякими запасы и снарядом 33 катарги, а на них воинских людей з девять тысячь». Туда же прислали около 10 тыс. «работных людей — венгров и волох, и мутьян» и подошли примерно 40 тыс. татар и черкесов во главе с крымским ханом Мухаммед-Гиреем IV. В течение полутора месяцев прибывшие построили выше Азова три прочных каменных укрепления, которые были снабжены значительной артиллерией и гарнизонами из испытанных воинов.
Две башни — Шахи (Султанская башня) и Султанийе (Башня султанши), вместе называвшиеся у турок Сед-Исламом (Щитом Ислама), а у казаков Каланчами, — расположились по обе стороны главного рукава Дона, выше отделения от него второго важнейшего рукава Каланчи. Форт, также получивший название Сед-Ислам (Донецкий городок, Лютин, Лютик), разместился на берегу третьего из самых важных донских рукавов — Мертвого Донца[596].
Казаки из-за недостатка сил не смогли помешать строительству новых укреплений. «А как… делали крепости, — говорил Л. Семенов, — и они (донцы. — В.К.) ходили на них для языков трижды; а крепостей… делать мешать было им некем, потому что у них в Войске было малолюдно (в Черкасске всего "с 3000 человек". — В.К.), и опасались от них на себя приходу…» Крымцы для отвлечения внимания от сооружавшихся укреплений нападали на низовые городки и их «стада конские и животинные… все отогнали». Попытки донцов овладеть укреплениями в 1660—1670-х гг. не увенчались успехом, даже несмотря на помощь московских войск: не было тяжелой осадной артиллерии, а расположение крепостей низко к воде не давало возможности провести подкопы и взрывами проделать проходы в стенах.
Хотя Войско Запорожское понесло в ходе войны 1648—1654 гг. значительные потери и затем было вовлечено во внутриукраинскую борьбу и войну на суше, османские власти все же опасались возможного возобновления военно-морской активности запорожцев, и Кёпрюлю в том же 1660 г. в дополнение к системе уже существовавших турецких укреплений на Нижнем Днепре построил там еще одно — Тоган Гечиди (Замок Соколиного Брода).
Из османских войск, прибывших в дельту Дона, был усилен гарнизон Азова. В 1665 г. у города поставили дополнительные каменные укрепления, а в 1670-х гг. он был укреплен еще больше и, по словам Готлиба Зигфрида Байера, «приведен… в такое состояние, в каком нашла оной Россия в 1695 году».
Меры, принятые Кёпрюлю в донской дельте, оказались для казаков судьбоносными. «Благодарение Богу, — писал в 1666 г. Эвлия Челеби, — …на берегу реки… построены… две славные крепости… и проклятым лодкам казаков стало невозможно выйти в Черное море». То же отмечали и европейские современники. Ж. Шарден, не совсем верно описав эти крепости под 1672 г., тем не менее справедливо замечал, что теперь в отличие от прежнего времени выход из Дона в Азовское море «закрыт для больших судов». В донесении одного из европейских представителей в Польше 1684 г. читаем, что если раньше казаки разоряли «турецкие города и поселки», то ныне «берега обеих рек, днепровские и донские, вооружены… крепостями и преграждаются от казацких нападений».
Собственно, немало свидетельств о сложившемся принципиально новом положении, о «сидении взаперти» оставили и сами донские казаки-современники. «Весно (известно. — В.К.) тебе, великому государю, — писало Войско Донское царю Алексею Михайловичу в 1666 г., — давно на море не ходим, морской ход у нас… отнят, и добычи нам… ниоткуда нет». Донцы жаловались, что «им учала быть скудость большая, на Черное море проходить им немочно, учинены от турских людей крепости».
В свое время В.Д. Сухоруков, знакомый с такими оценками, очевидно, посчитал их преувеличенными. По его мнению, «все эти преграды (турецкие. — В.К.) не в состоянии были удержать казаков от любимого ими плавания по Азовскому и Черному морям». «Построение на Дону и на Мертвом Донце крепостей не принесло туркам и татарам тех выгод, каких они от этого ожидали. Казаки по-прежнему врывались в Азовское и Черное моря посредством реки Миуса и прокопанного ими Казачьего ерика…» Ту же мысль находим и у Н.И. Краснова: «Построив эти крепости, мусульмане надеялись, что заградят козакам путь в Азовское море, но весьма ошиблись…»
Конечно, в жалобах казаков имело место некоторое преувеличение тяжести их материального положения. Речь шла о необходимости увеличения царского жалованья, и донцы, что называется, прибеднялись — на это они вообще были мастера, что и отмечено историками. Но, без сомнения, прибеднялись не слишком сильно, о чем свидетельствует вскоре разразившийся разинскии социально-политический катаклизм.
Сам В.Д. Сухоруков рассказывает о случаях, когда донцам не удавалось выходить в море по Казачьему ерику[597]. Последний вытекал из Дона выше Каланчинских башен и впадал в Каланчу ниже новых сооружений, и казаки могли обходить и Каланчи, и Азов: не доходя до Каланчей, суда попадали в Каланчу, не имевшую укреплений, и шли по ней в море. Но путь по Казачьему ерику представлял значительные сложности. Это был, в сущности, небольшой мелководный «ручей», который азовцы сравнительно легко перекрывали, засыпая его землей и камнями и сооружая там шанцы с артиллерией и солдатами. Казакам приходилось углублять ерик, прибегать к волоку и прорываться с боями.
Путь по Миусу также не мог заменить прежних путей, поскольку донцам нужно было из Черкасска подниматься вверх по Дону и затем по Северскому Донцу, из которого мелководными речками и с применением волока попадать в Миус, а уже из него в море.
Факты показывают, что Турции все-таки удалось перекрыть главные судоходные протоки Дона, прежде использовавшиеся казаками в азовских, черноморских и босфорских экспедициях. Новые пути выхода в море оказались более сложными и тяжелыми, в миусском варианте гораздо более длинными, в «еринском» варианте более опасными и во всех случаях мелководными.
Вследствие этого Войску Донскому теперь часто приходилось прибегать к отправке в море небольших отрядов и преимущественно малых судов, плохо пригодных для больших черноморских плаваний. Донцы продолжали вырываться в море, но в ближайшие после построения Каланчей и Лютика годы прекратили походы к побережью Малой Азии и стали редко действовать даже у северных берегов Черного моря; операции теперь охватывали почти одно Азовское море. После 1660 г. не состоялось ни единого донского набега к Босфору и тем более на Босфор.
Усиление московского наступления, крайне тяжелые условия развития на Дону сельского хозяйства и промыслов, обусловленные непрестанными набегами неприятелей, и падение доходности военного дела в сочетании с увеличением числа беглых, прибывавших на Дон, социальное расслоение казачества и другие причины вызвали восстание С. Разина. В 1667—1671 гг. Войско Донское вовсе не осуществляло никаких военных действий против Турции и Крыма.
Рассмотренные нами обстоятельства вели к значительному ослаблению силы казачьего флота, потере многими казаками прежних навыков мореходства, особенно большого черноморского, и к существенным утратам в когда-то замечательной военно-морской тактике.
После жестокого подавления разинского восстания в 1671 г. донские казаки впервые принесли присягу на верность царю и его наследникам. Московское правительство, находившееся в 1600— 1660-х гг. в войнах и конфликтах с Польшей и потому желавшее мирных отношений с Турцией, как мы отмечали, пыталось ограничить черноморские походы казаков. Оно требовало от них, по их мнению, совершенно невозможного: с татарами воевать, а с их властителями Турцией и Крымом — нет; с Крымом воевать, а его сюзерена Турцию «не задирать»; Каланчи воевать, а на Азов, частью оборонительной системы которого они являлись, не нападать, и т.п. С русско-польского Андрусовского перемирия 1667 г. отношения Москвы со Стамбулом стали резко обостряться, пока дело не дошло до Русско-турецкой войны 1677—1681 гг., за которой последовала и война 1686—1700 гг., когда правительству потребовались действия казаков против Османской империи.
