Этим утром Сидор встал совершенно разбитый и с каким-то непонятно откуда взявшимся злым, глухим раздражением. Всё тело болело, как будто он всю ночь таскал мешки с песком, или, что более похоже на правду, пролежал без движения, в оцепенении несколько часовподряд, после чего у него закостенели все суставы и теперь без жуткой боли он не мог даже распрямить спину.

Этим утром всё было не так. И началось всё с того, что куда-то пропал один тапок. И всё утро Сидор ходил по холодному полу землянки, раздражённо шлёпая по нему босой ногой, периодически задирая её, и пытаясь отогреть, прижимал к тёплому колену.

— "Что за дерьмо!" — раздражённо думал Сидор, пытаясь разжечь плиту и обнаружив, что спички, последнее бытовое изобретение профессора, опять куда-то пропали.

— Твою мать! — уже в полный голос выругался он, обнаружив, что последнее место, куда бы он мог их положить, пусто. — Что ж это за утро такое! И дрянь всякая снится, и вещи, самые нужные, куда-то пропадают.

— "Надо было заказать у него пару коробков", — с тоской подумал он, глядя с безнадёжностью на холодную плиту и горку молотого кофе, заготовленного им ещё с прошлого вечера. — "Узнаю, кто взял, убью. Особо извращённым, мерзким способом, чтоб всякая гадость не снилась", — совершенно нелогично подумал он.

— Профессор! — неожиданно заорал он, как будто тот спал не в соседней комнате, а где-то на Канарских островах. — Вставайте, профессор, вы Родине нужны! — продолжал орать он, заслышав едва слышное копошение в комнате профессора.

— И чего эта Родина хочет? — сладко потягиваясь и с хрустом вывороченной челюсти широко зевнув, вяло поинтересовался профессор, входя в комнату. — Чего ей надо от бедного меня?

— Ей надо спичек, — сердито проворчал Сидор, с раздражением глядя на умиротворённую и сонно благостную физиономию профессора. — Спички куда-то пропали, а новых нет. Вы бы профессор, чем зевать, лучше бы расстарались, да заготовили с десяток коробков, а то они как-то быстро кончаются. А так будут себе лежать на полочке, всегда взять можно когда неожиданно кончатся. Да и вы можете спокойно снова и снова их делать, не выслушивая моё бурчание.

— Что-то, батенька, вы нынче не в духе, — с глубокомысленным видом пробормотал профессор, снова отчаянно и со вкусом позёвывая. — Что-то приснилось, особо радостное?

— А насчёт спичек не беспокойся, сделаем, — снова сладостно зевнул он. — Потом.

— А торопишься, так нечего здесь сидеть, сбегай в лабаз к купцу Пророр Иванычу Переверзеву. Туда Васятка наши спички сдаёт на продажу. Может там чего и осталось ещё из нераспроданного.

— Приснилось, — мрачно буркнул Сидор, сердито покосившись на него. — Приснилось такое, что пора в нашем городе публичный дом открывать, а то мне уже бабы начали сниться. Да ладно бы голые, а то в подвенечном платье, да в церкви, явно на венчанье.

— Жениться тебе Сидор пришла пора, — насмешливо заметил профессор, сладостно потягиваясь, — а то ты совсем сбрендишь со своим воздержанием. Скоро тебе уже не бабы голые будут сниться, а голые ящерицы. Пора! Пора тебя отправлять в путь дорогу дальнюю.

— За кобылами, — двусмысленно пошутил он, видя перекосившуюся от брезгливости физиономию Сидора.

Шпыняние Сидора по утрам прочно вошло в перечень немногих профессорских привычек, сложившихся за последний год. И он не видел причины почему бы следовало от неё отказаться. В конце концов и сам Сидор не имел ничего против, нередко самолично отпуская в его сторону не менее ядовитые замечания. И порой довольно весёлые, хоть и едкие.

— Сколько времени прошло, а всё не можешь забыть свою подружку, что бросила тебя после той истории с водоканалом. Говорил тебе что дурная девка, а ты всё не верил.

— Давно бы новую нашёл.

— Не можешь влюбиться, так купи, — вдруг весело расхохотался он. — В продажной любви тоже есть свой цимус.

— Тьфу, на тебя, — мгновенно взбеленился Сидор и, наскоро одевшись, торопливо выскочил из землянки, провожаемый вдогонку насмешливыми комментариями профессора.

Выбежав в раздражении на крыльцо, Сидор остановился в задумчивости и уныло обозрел пустынный в этот ранний час двор. Идти было некуда, да и жрать хотелось совершенно безобразным образом. Да ещё этот профессор со своими нравоучениями, попавший не в бровь, в в глаз. С половым воздержанием надо было действительно кончать, а то так можно было и поехать крышей. Тем более что не все вдовушки в округе оказались такими принципиальными как Лидка, его последняя пассия, бросившая его из-за той дурацкой истории когда он отказался проплатить за свой личный счёт коллективный водопровод для всего в их околотка.

Этой шмаре, видите ли было неудобно перед товарками, что её кавалер не желает ради её красивых глаз выкинуть на ветер целое состояние. Когда она… ОНА! Всем уже пообещала!

Сидор тяжело, обречённо вздохнул. Лёгкости, присущей Димону в общении с женщинами у него отродясь не было. И хоть с тех пор не раз уже кое кто из незамужних соседок делал ему вполне определённые намёки, а иные уже и прямо, открытым текстом зазывали его завернуть вечерком на чаёк с ватрушками, желания связываться с местными молодухами не было. Совершенно.

Специфическая была публика. Очень! Почему-то не приемлющая чистых, необязательных отношений. Всё то им надо было… И одно, и второе, и третье… Нет чтоб по-честному, ты — мне, я — тебе. И всё! Нет! Аппетиты их были…

И молодухи эти, делающие ему недвусмысленные намёки, у него ничего в душе, кроме раздражения не вызывали. Да и телеса их, обильные, туго натягивающие расписные сарафаны во всех потребных интересных местах, так ласкающие любой мужской взгляд, не вызывали у Сидора больше никакого восторга. Ну, не был он любитель пышных форм. Даже последняя его пассия, та самая что его недавно бросила, на фоне всех нынешних претенденток, выделялась своей изысканностью и хрупкостью. Хотя…. До настоящей хрупкости и изячности и ей было далековато.

Сидор чуть не чертыхнулся, снова поймав себя на эротических фантазиях. Да и не мудрено. Воздержание сказывалось.

— "В кабак, что ли сходить? Напиться? Или пожрать чего, что ли?" — мучительно стараясь заглушить голодные спазмы в желудке, подумал он. — "Хоть покормят без профессорских комментариев. А то профессор теперь уже в покое не оставит. Вот дурак то, рассказал ему свой сон. Теперь так и будет приставать, пока не забудет, — пришла ему в голову новая, "трезвая" мысль. — Ага, щаз, забудет он, — тоскливо подумал про себя Сидор, тяжело вздохнув. — На то он и целый профессор, что никогда ничего не забывает".

— И-эх, — сладко потянулся он, с наслаждением втянув в себя чистый утренний воздух. — "Жаль, что печку не затопил, а то бы сейчас дымком потянуло, — с лёгким сожалением подумалось ему. — Вот, лепота то была б".

— Все! — хлопнул он себя по тощему, тут же отозвавшемуся глухим недовольным бурчанием брюху. — Пойду к Мане, может покормит, а заодно и сон расскажу. Может быть, ей что-нибудь дельное в голову придёт, а не одни только издевательства, как профессору.

— "Вот же клятая женитьба", — тут же подумалось ему. — "Ещё бумаг никаких не получил, а проблем уже куча. Да и сны дурацкие начали сниться. Ой, не к добру это", — тяжело вздохнул он и, заглушая спазмы голода в пустом брюхе, направился в сторону центра города, где Маша уже должна была открывать свою банковскую контору.

Тем не менее, так и не выдержав всё усиливающегося голодного бурчания в брюхе, Сидор заскочил по дороге в знакомый трактир и разжился там большим берестяным туеском с кучей расстегайчиков. И только после этого, окончательно решив, про себя, рассказать всё Мане, направился по хорошо знакомому, длинному и узкому переулку в сторону центра, на ходу уписывая самый большой пирог за обе щеки.

Подымаясь на крыльцо банка он заметил копошащуюся возле ещё запертой двери банка Дашку, Машину секретаршу, которая усиленно пыхтя с натугой пыталась открыть разбухшую после дождей входную дверь.