— Итак, — начал он, потирая руки словно в предвкушении удовольствия, — какую самую выгодную сделку вы провернули в последнее время?

Полный мужчина — Дано — подмигнул своему товарищу.

— О вдове мы, пожалуй, упоминать не будем, а, Габрио?

Отрывистый смех тощего разнесся по комнате.

— И о ее глупой дочери не будем. Но тот гнедой жеребец…

— …со звездой; хотя хребет у него слабый!

— Тридцать кантари…

— Тридцать один!

— Тридцать один, ты прав, как всегда, мой друг.

— Она была крупная женщина…

— Просто огромная. Уверен, спина у несчастного Фигуэро прогнулась под ее тяжестью.

— Почти как ее ноги…

— Она могла бы подойти тебе, Дано!

И они снова весело рассмеялись. Capo с дядей обменялись взглядами, и Фабел попытался перевести разговор на другую тему.

— Так вы говорите, что пришли в наши места из Йетры?

Тощий Габрио проглотил свой каркающий смех и серьезно посмотрел на Фабела.

— Ах да, из Вечного города, цветка Империи. Странно видеть город столь прославленный своим спокойствием в таком волнении.

— Волнении?

— Я еще ни разу не видел, чтобы так много лордов собрались в одном месте: из Сэры, Прионана, Гилы, даже один из Цирцезийских лордов, и, конечно же, Дистры. Думаю, все готовятся к собранию Совета.

Фабел нахмурился.

— А как насчет Руи Финко, лорда Форента?

Дано наклонился к нему через стол.

— Говорят, прибыл вместе с сумасшедшим.

— Сумасшедшим?

— С лордом Кантары, который никогда не входил в Высший Совет, если память мне не изменяет. — Габрио почесал лоб. — Они направлялись на юг, когда мы их встретили. Останавливались с проповедями в каждом городе.

— С проповедями? Руи Финко? Не могу в это поверить! Он же известный развратник, полная противоположность Тайхо Ишиану.

Дано поднял бровь.

— Лорд Кантары ваш друг? — спросил он осторожно.

— Едва ли, — фыркнул Фабел.

— Тогда все в порядке, — вздохнул с облегчением торговец. — Полный псих. Сумасшедший. Призывает всех подняться на священную войну против Севера.

— Священную? — переспросил Capo. О южном лорде он слышал только, что тот призывает к походу на Эйру в ответ на похищение его дочери Селен. Вполне понятное желание отомстить, но ничего священного в этом нет.

— Везде с собой берет высокого, бледного человека…

— …куда бы ни пошел. Он просто стоит…

— …позади него. С кошкой.

— С кошкой на руках. А лапы у нее перевязаны, как у цыпленка…

— Бедолага.

— Бедолага.

— А что они делают, этот бледный человек и кошка? — спросил Capo.

— В общем-то ничего, — сказал Дано. — Это как…

— …театр, — закончил Габрио, и оба они усмехнулись. — Что-то вроде декорации. Привлекают взор и притягивают толпу. Люди не могут отвести от них глаз, стоят как завороженные.

Capo и дядя переглянулись.

— Довольно странная компания, — наконец проговорил Фабел. — А что, и вправду ходят разговоры о войне?

— Кажется, люди действительно ее хотят, — ответил Дано. — Не Совет, вовсе нет. Там они гораздо осмотрительнее.

— Старые лорды знают, что такое война, — добавил Габрио. — Они видели, что она приносит зверства и разрушения. У них пылу поменьше. Плюс к тому они прекрасно знают, в каком состоянии государственная казна. В плачевном.

— В плачевном, — эхом повторил Дано. — А война — дело дорогое.

— Хотя дает некоторые возможности, — произнес Габрио, — например, заработать денег…

— …захватить власть.

Capo передернуло. Если начнется война, ему и впрямь придется сражаться. Он представил схватку с каким-нибудь огромным опытным северянином с окровавленным топором в руках, человеком, готовым убивать. Нет уж, лучше начать учиться быстро бегать.

За дверью послышались голоса отца и брата. Потом въехал на своем кресле Танто, на коленях у него лежали предметы, сиявшие в мерцающем пламени свечей, как настоящие сокровища.

Торговцы присвистнули.

— Это тебе, брат, — мягко произнес Танто, размещаясь таким образом, чтобы отрезать Capo пути к отступлению.

Это было вооружение Платино Винго, легендарного героя, лорда Алтеи, Пекса и Талсии, главы Высшего Совета еще до того, как удача отвернулась от рода Винго и засуха накинулась на их земли, как бешеная собака. Поверх выцветшей льняной рубахи лежал бронзовый нагрудник с серебряной гравировкой: летящий ястреб, сжимающий в когтях змею. Кожаные налокотники и наколенники, перчатки, покрытые металлом башмаки — все лежало в беспорядке. На верху кучи возвышался шлем из бронзы и железа с прорезями для глаз, похожими на глубокие раны, с плюмажем из конского волоса выцветшего красного цвета.

Capo почти перестал дышать.

— Поскольку я никогда не смогу надеть все это, то отдаю тебе, мой брат, — сказал Танто, улыбаясь. Несмотря на его бледность и ввалившиеся щеки, он выглядел как ребенок, невинно предлагающий матери луговые цветы.

Capo уставился на шлем и рассматривал мельчайшие вмятины и царапины на его полированной поверхности.

Когда он поднял голову, то увидел, что Танто неотрывно смотрит на него, и зрачки его были черны от какого-то сильного чувства, переполнявшего его.

— Возьми, — сказал Танто. Он взял шлем и протянул Capo. — Теперь он твой, брат.

Capo посмотрел на Фавио, который стоял в дверях. Отец холодно кивнул ему.

— Давай, парень, — весело проговорил сзади дядя Фабел. — Может, он и древний, но лучшего ты все равно не найдешь. Его выковал сам Куло, ты знаешь, кто это. Говорят, это была его ученическая работа, еще до того, как он стал кузнецом Константина.

Прошло уже более ста шестидесяти лет с тех пор, как в Истрии свергли последнего императора, а значит, этим доспехам более ста восьмидесяти лет, быстро подсчитал в уме Capo. Он совершенно не хотел брать шлем в руки, которые начали предательски трястись.

— Этот шлем — частица истории, — продолжал Фабел, очевидно, не замечая состояния Capo. — Он был в битве у Шести Холмов, у брода через Альту, в войне Воронов. Только Фалла знает, в скольких схватках он побывал.

Capo чувствовал, как комната сжимается, ощущал на себе тяжесть взглядов. Стиснув зубы, он потянулся к шлему, но Танто был быстрее. Чересчур быстро и ловко для инвалида он нахлобучил шлем на голову брата.

Смерть нахлынула на Capo холодной волной. Ржали лошади, звенели мечи, кричали люди. Дикая мешанина звуков, означающих агонию, отчаяние и ярость, пронзала его. Сладковатый запах крови и резкий пота людей и животных наполнил его ноздри. Он чувствовал, как дрожат его кости, когда его меч встречался с мечом другого, оружие ранило его в спину. Кольца кольчуги впились в его грудь под жестоким ударом топора, он видел острие меча, которое оборвало его жизнь, войдя в отверстие для глаз. Отчаяние нахлынуло на него, отчаяние и неверие, и вереница вопросов, на которые невозможно было дать ответ:

«Неужели это в самом деле конец? Неужели это так просто? Дурак, глупец: я не заметил его второго клинка.

А за что мы сражаемся тут? Разве не пришли известия о том, что вчера мы выиграли эту войну в битве при Талсии?

Надо было блокировать его последний удар и уйти влево. Если я упаду, меня затопчут. Держись в седле, держись из последних сил. Почему я не чувствую пальцев?

Это ворон там кружит или чайка? Глаза почти не видят. Кто присмотрит за урожаем? Можно ли доверить Пали управление поместьем?

О Фалла, теперь я знаю, что такое боль!

Неужели я никогда больше не увижу мой Коразон? Моих сыновей? Моих любимых овчарок?»

Резкий, пронзительный крик нарастал в его голове, становился все громче.

Темнота и благословенный покой объяли его. Но тут на него легли чьи-то руки, и образы изменились, теперь это были уже не война и смерть, а беспокойство и боль. Он ощущал железную хватку пальцев на шее. Зазвучал голос:

— Видишь, братец, что я могу? Я тебя еще достану.

Потом он услышал другие голоса, за которыми последовало ощущение острого неудобства, наконец шлем был снят с него, и образы ушли в небытие.