— Вчера вечером наши ребята вернулись из Рашково…

— Оставьте этих ваших ребят, Манев! Неужели вы не поняли, что больше ни на кого нельзя рассчитывать? — прогнусавил сквозь сжатые губы Додев.

— Нет, господин полковник, они предъявили доказательства своей преданности. Их избили в первом батальоне, и очень жестоко…

— Почаще надо лупить этих скотов, чтобы они поумнели наконец, — бросил Додев, не интересуясь, о ком говорит подпоручик. — А где наш комиссар?

— Шныряет в полку. Разные типы из роты добровольцев вынюхивают все у нас, понацепляли гранат на ремни, похоже, что-то замышляют, — уныло закончил Манев, все еще не решаясь сказать своему командиру полка самую горькую и тяжелую новость.

— Ничего хорошего нельзя ожидать от этих головорезов, — выдавил из себя Додев. Он, вздыхая, встал с кровати и закурил сигарету.

— Ночью арестован полковник Киселев, — наконец произнес Манев и опустил глаза.

— Кто тебе это сказал? — вздрогнул от неожиданности Додев.

— Недавно из штаба дивизии вернулся поручик Генчев.

— Ну? — испуганно поднял голову Додев. — Значит, Киселов задержан?

— Так точно, господин полковник.

— А постановление?

— Похоже, что именно здесь мы просчитались…

— Почему ты так думаешь?

— Об этом я как раз и хочу вам доложить. — Манев раскрыл свою записную книжку. — Вот что пишет сегодня «Работническо дело»: «Политбюро ЦК БРП(к) заявляет о своем несогласии с постановлением совета министров, принятым на заседании 23 ноября с. г., по которому фактически отменяется закон о народном суде над офицерами и унтер-офицерами и солдатами действующей армии и находящимися в запасе, которые уличены в со деянии преступлений…» — Он пропустил один абзац и продолжал: — «Такая редакция постановления дает возможность любому преступнику в соответствии с законом о народном суде (так как все мобилизованы или могут быть мобилизованы) уйти от правосудия и, если он захочет, скрыться…» — Манев снова пропустил один абзац и дошел до заключения, которое прочитал звонким голосом: — «Это постановление было принято в отсутствие и без согласия коммунистов и без учета мнения Национального комитета Отечественного фронта…»

— Хватит! — Додев почти упал на край стола. — Достаточно, все ясно… Бедная, несчастная Болгария…

Через час около штаба полка остановилась забрызганная грязью и глиной машина. Из нее вышли трое вооруженных мужчин. Двое торопливо вошли в штаб, а третий остался во дворе.

Солдаты столпились возле машины, завязался разговор о погоде и новостях из Болгарии.

Шофер открыл багажник машины, достал насос, ключи и молоток, постучал ногой по шинам, вернулся к правой задней шине и стал подкачивать ее насосом.

Группа любопытных плотно окружала машину, когда мимо нее торопливо прошли Чавдар и майор Леев. Следом за ними в штаб вошел и третий, который до этого находился во дворе.

Чавдар через плечо крупного мужчины в офицерском кителе без погон заметил, как Додев дрожащими руками вставляет ключ в замок походного сейфа, где лежали строго секретные документы полка, и только потом обратил внимание на мужчину.

— Боримечка, — громко сказал он, — каким ветром занесло тебя к нам?

Мужчина в офицерском кителе без погон резко выпрямился, услышав эти слова. На загорелом и добродушном лице его расплылась непринужденная улыбка. Он протянул свою лапищу Чавдару и, тряся его руку, скороговоркой ответил:

— Занес тот самый ветер, который качает ветки да путает планы некоторых людей.

Додев не посмотрел на Чавдара. Достал из ящика одну папку и глухим голосом сказал:

— Это хранилось у меня, остальное в штабе…

— Оставьте ее здесь. — Боримечка показал ему на стол и тут же снова повернулся к Чавдару: — Кто будет принимать дела?

— Майор Пеев, — кивнул головой Чавдар и пропустил вперед Пеева, который представился Боримечке.

Боримечка раскрыл портфель, достал из него кипу бумаг и предложил Додеву сесть, а потом сказал третьему, стоявшему у дверей:

— Гено, подготовьте Манева и поручика Генчева, пока мы тут закончим…

Тот молча вышел. Додев убитым голосом спросил:

— Господа, что все это означает? — Нижняя губа его задрожала. Он беспомощно смотрел то на Чавдара, то на Боримечку.

Минуты две Боримечка не спускал с него глаз, а затем резко сказал:

— Есть приказ арестовать вас, полковник Додев. Вот предписание командующего армией.

Письмо из штаба советской воинской части было кратким и предельно ясным: к ним направляется пойманный болгарский полицейский в немецкой форме, присоединившийся к гитлеровцам в начале сентября, чтобы уйти от справедливого народного возмездия.

Костов и Чугун почти одновременно начали свою карьеру. Чугун, пытливый деревенский паренек, часто попадал в полицию, когда Костов, молодой и еще неопытный полицейский агент, только начинал свое восхождение по служебной лестнице, по спинам своих истерзанных жертв.

Теперь Костов в чужой форме стоял перед столом Чугуна. Осмотрев его с головы до пят, Чугун тихо сказал:

— Да, это вполне естественно. Простые болгары всегда были чужды вам, потому вы и заканчиваете свой жизненный путь в чужой одежде.

— Одна сторона должна была пасть, выпало нам, — с легким вздохом ответил Костов, видимо примирившийся со своей судьбой. Лицо его выражало лишь усталость и равнодушие.

Над столицей давно сгустились сумерки. Один за другим гасли огни в окнах управления милиции. Только окно Чугуна на третьем этаже продолжало светиться.

Пепельница была переполнена. В последнее время Чугун пристрастился к курению. В комнате было сильно накурено. Но сознание оставалось совершенно ясным. Внимательно и сосредоточенно он слушал Костова, который с мельчайшими подробностями рассказывал о своей работе в полиции, о провалах в партийных организациях, в работе которых Чугун принимал непосредственное участие.

Было уже за полночь. Последний трамвай с шумом возвращался в депо. А Костов рассказал еще так мало. Чугун начал терять терпение.

— Костов, скажите мне, что вы знаете об убийстве Румена?

— Я как раз хотел об этом рассказать. Но прошу вас, скажите мне, где Цено Ангелов. Он жив?

— Да, — солгал ему Чугун.

— Значит, не сумел скрыться? — спросил Костов, не отрывая от лица Чугуна своих синих, увлажнившихся от возбуждения глаз.

— Его схватили недалеко от турецкой границы. Он признался во всем, — прибегнул к хитрости Чугун.

— Значит, он вам все рассказал, — продолжал Костов еле слышно.

— Конечно, но я хочу услышать, что скажете вы, потому что он всю вину пытался свалить на вас.

— Видно, думал, что я больше не вернусь назад?

— Похоже, что так.

— Наивно с моей стороны, но я все же попытаюсь… Дайте мне хотя бы слабую надежду на то, что сохраните жизнь, я буду делать самую грязную работу, чтобы быть полезным людям.

— Что вы имеете в виду? — спросил Чугун.

— Я знаю, что это почти невозможно, но… как бы это вам сказать… у меня нет никакого намерения перекладывать свою ответственность на других, но я не позволю другим сваливать на меня свою вину. Я не знаю, что признал и что отрицал Цено Ангелов, но…

В это время неожиданно зазвонил телефон. Чугун поднял трубку, слегка прикрыл ладонью микрофон. В его ухе прозвучал знакомый голос. Это был Данчо Данев.

— А, это ты, Данев… Нет, не один. Просто не было никакой возможности ни вчера, ни сегодня… Не торопитесь ли вы с этим памятником? Они тоже находят этот срок недостаточным… Они сомневаются, будет ли он готов к годовщине расстрела… Данчо, давай спокойнее… Ясно… Ясно… Что у вас нового? Передай всем привет! — Чугун положил трубку и закурил сигарету. Внимательно посмотрел в лицо и на руки Костова. Нет, он не ошибся: Костов дрожал, с трудом владел собой. Чугун кивнул ему головой: — Продолжим…

— С кем вы говорили сейчас, неужели с Данчо Даневым? — спросил Костов и жадно глотнул, как будто в горле у него пересохло.