«Еще немного, еще немного, — думал Луканче, — и мы в городе».

Через час рота вышла на широкую площадь. Из-за приоткрытой двери, висевшей на одной петле, показалась гитлеровская каска. И тут же пулеметная очередь прошила площадь.

Слановский прильнул к углу крайнего дома, дал знак солдатам первого взвода обойти площадь через соседние дворы.

Один солдат попытался перебежать улицу, которая, как широкий рукав, вливалась в площадь, но по нему полоснула пулеметная очередь, и он упал спиной на булыжную мостовую.

Слановский выглянул из-за угла дома. Несколько пуль с остервенением впились в стену, а к каске и груди прилипла известка и штукатурка. Он поднял автомат и прицелился в окно. Нажал на курок. Осторожно отпрянул назад. Кутула и Пени перескочили деревянную ограду и открыли огонь по окну. Гитлеровский пулемет как-то вяло дал еще несколько выстрелов и замер.

Рота прочесала еще несколько домов и вышла на берег реки Нишавы. Там, замаскированный под обрушенным железным мостом, пулемет гитлеровцев сеял смерть на прямой улице, ведущей к реке.

Ровно в два часа Слановский послал Саву к майору Пееву с донесением, в котором сообщал, что не может двигаться вперед.

Откуда-то с противоположного берега их вдруг начали обстреливать прямой наводкой две зенитки. На головы солдат посыпался дождь осколков, черепицы, камней.

Слановскому очень хотелось пить, губы его потрескались. К нему осторожно приблизился Марин и доложил, что патроны уже на исходе.

Прошло более двадцати минут, а Сава все не возвращался. Осколками снаряда убило двух солдат из третьего взвода.

Прибежал запыхавшийся Сава. Он схватил за локоть Слановского и, с трудом переводя дыхание, доложил:

— Господин подпоручик, нам высылают подкрепление…

Данчо Данев ревниво хранил показания генерала Янева. Какие только планы и проекты не мелькали в его голове! Но он не мог себе простить, что проявил легкомыслие и сообщил Розову о своем намерении по дороге ликвидировать генерала Янева.

Он окончательно убедился, что один только Яиев имеет доступ к его тайне, и решил, что настало время прервать эту нить, чтобы его тайна не стала случайно известна и другим.

По предложению и настоянию Данева Янев и еще некоторые арестованные были перемещены в тюрьму.

В это утро Данев решил судьбу Янева. Он сообщил Санди, что направляется в тюрьму. Запихнув в свой портфель показания Янева, он сказал шоферу, чтобы тот ехал. Ночью прошел дождь. Холодный восточный ветер поднимал в лужах рябь, низко над землей неслись тучи. От этого Даневу становилось особенно не по себе.

В тюрьме его встретили с раболепным покорством, к чему он приучил своих подчиненных. В глазах всех Данчо был бесстрашным, смелым партизаном, твердым и последовательным руководителем милиции и следователем.

— Пырван, — обратился он повелительным тоном к директору тюрьмы, — для допроса одного типа надо освободить комнату.

— Сию минуту, товарищ Данев, — ответил Пырван.

— Слушай, я ещё не кончил, — поднял руку Данев. — Я очень устал. Скажи, чтобы меня не беспокоили. Истопите хорошо печку, а то меня что-то знобит и ломает. — Он сунул руку в карман и вытащил пачку смятых банкнот. — Пошли кого-нибудь купить сигарет.

Пырван взял деньги и негромко спросил:

— Какую же комнату вам предоставить? Может, спуститесь вниз?

— Хорошо, можно вниз, — согласился Данев. — Скажи, чтобы там натопили печь и привели туда генерала Янева.

— Понятно, товарищ Данев. Минут через десять все будет сделано.

Когда Данев вошел в кабинет, в печке уже весело плясал огонь. Он разделся и сел за стол, снял со стола исписанный цифрами лист картона, сердито смял его и бросил на пол.

В дверь кто-то постучал.

— Войдите! — ответил Данчо.

Дверь скрипнула, и показался милиционер с кротким выражением лица.

— Товарищ Данев, к вам доставили арестованного.

— Хорошо. Будь за дверью и никого не пускай ко мне.

— Понятно! — Милиционер пропустил в комнату Лиева, хлопнул дверью, и его шаги удалились к другому концу коридора.

Лицо Янева припухло от сидячей жизни, от сырости каменных стен и цемента. Он ждал, стоя навытяжку. Облизнул языком нижнюю, чуть отвисшую губу, с трудом глотнул в ожидании первого вопроса. Это была его вторая встреча с Данчо Даневым. Сначала Янев очень боялся, и потому стремился скрыть некоторые случаи из своей жизни и службы. Однако впоследствии, когда силы его были уже на исходе, он стал рассказывать обо всем, что знал и помнил. С каждым днем, проведенным в тюрьме, его все больше охватывало отчаяние. Он совершенно опустился, стал совсем безвольным. Долгие и однообразные ночи в тюрьме были невыносимы. И если еще недавно его единственным удовольствием были прогулки на велосипеде, то теперь уже и это не могло бы отвлечь его. Иногда у него мелькала мысль о самоубийстве, но глубоко в душе он страшился смерти. Какая-то смутная надежда, что рано или поздно он выйдет из этого ада, все еще поддерживала его.

— Генерал Янев, — обратился к нему ровным, спокойным голосом Данев, доставая одновременно из папки бумаги с его показаниями, — вы достаточно умный и рассудительный человек. Отдаете ли вы себе отчет, за что вас задержали и за что будут судить?

— Да, — проглотил слюну генерал, и нижняя губа его задрожала.

— Надеюсь, что полтора месяца — достаточное время для осознания всех своих ошибок и преступлений перед народом.

— Господин следователь, я все рассказал о себе, — умоляющим и измученным голосом ответил Янев.

— Все ли? — Данев остановил на нем свой холодный взгляд.

— Да, все полностью, клянусь вам!

— Нет, — вздохнул Данчо, — осталось еще кое-что. Мы старые конспираторы, и от нас ничего нельзя скрыть. Это ваши показания, не так ли? — указал он на исписанные страницы.

— Так точно, — ответил Янев, сделав шаг вперед и немного приподнявшись на носках.

Данчо закрыл пайку и смерил его взглядом. Обратил внимание на штатское измятое пальто Янева, на поплиновую рубашку с довольно запачканным воротником, на галифе, на котором уже не было двойных лампасов. Только сапоги сохраняли еще свой генеральский вид, но и они были давно не чищены, а на каблуках и носках виднелась засохшая грязь и желтая глина.

— Ну? — снова спросил Данев. — Теперь поговорим опять. Берите стул, садитесь. Вы курите? — протянул он ему коробку с сигаретами.

— Да, благодарю, — потянулся Янев к коробке и трясущимися пальцами взял сигарету. В свою очередь он теперь сам прощупывал глазами Данчо и сам не мог объяснить, что во внешнем виде и поведении этого человека внушает ему смутное доверие, как будто их двоих прежде связывала какая-то общая нить, но теперь ее прервали происходящие бурные события.

Голос Данчо заставил его вздрогнуть.

— Генерал Янев, в своих показаниях вы утверждаете, что ничего не знаете о расстреле наших товарищей в Лозене. Имейте в виду, что не я, а народ потребует возмездия за их смерть. И только в ваших интересах пролить свет на эту историю со всех сторон.

— Господин следователь, я еще при первом допросе говорил вам и писал об этом в своих показаниях; они перед вами. За приказы и распоряжения, которые давал, я готов нести ответственность. Но о Лозене сказал и буду говорить, что все произошло по указке полиции и из-за усердия поручика Игнатова.

— Командиром дивизии были вы? — перегнулся через стол Данев.

— Так точно, я, — отпрянул немного назад Янев, как будто боясь удара в лицо.

— От кого получали указания и приказы ваши солдаты, от полиции или от вас? Разве рота, расположенная а Лозене, была подчинена полиции?

— Нет. Она была подчинена полковнику Додеву.

— А он вам, не так ли?

— Да, мне, господин следователь, — убито ответил Янев.

— Слушайте, генерал Янев! Не пытайтесь свалить всю вину на полицию, и в частности на Цено Ангелова. Я хорошо понимаю вашу тактику. Вы рассчитываете в основном на то, что он мертв и мы не в состоянии сделать вам очную ставку с ним. Но имейте в виду, что у нас есть возможность проверить ваши показания, что мы уже сделали.