— Да мы свои, из управы идем, а вы что, ночной обход? — раздался в ответ подвыпивший и немного тягучий голос.

— Незачем вам знать, кто мы такие, — строго ответил им Марин. — Разве не знаете приказа поручика Игнатова? В это время никто не имеет права шататься по улицам.

— Постойте, ребята, мы свои, доверенные люди, у нас пропуска есть, — оправдывался мужчина с тягучим голосом.

«Эх, — подумал со злостью Калыч, — протянул бы ты у меня ноги, доверенная сволочь, да только сейчас не до этого, есть дело поважнее».

Снова послышался неразборчивый тихий говор. Шаги удалились. Собачий лай утих.

Калыч выпрямился и осмотрелся. Глаза уже давно привыкли к темноте и могли различить любой куст, любой предмет, который неопытному глазу показался бы силуэтом человека.

Калыч обошел площадь, проскользнул по улочке к церкви, прильнул к церковному забору, затем юркнул в заросший травой двор. Прислушался. Никто не подавал никаких сигналов. Он приблизился к калитке, соединявшей дворы церкви и школы, и снова остановился. И тут он заметил, как между полынью и бузиной осторожно приподнялась чья-то фигура.

Молча подали друг другу руки.

— Ну что, готов? — спросил Калыч.

— Да, пошли, — тихо прошептал Йордан. — Часа два уже жду. Надо спешить, а то скоро будут сменяться посты. Я и так заждался. О чем только не передумал! Весной как раз на этом месте мы ждали Данчо Данева, чтобы спасти наших.

— Где оружие? — спросил Калыч.

— Здесь, — нагнулся Йордан и поднял с земли пулемет. — Меня чуть было не заметили, — продолжал он торопливо. — Опять повезло. Хорошо, что погас свет. Пока зажгли фонари, мой след простыл.

— Давай выбираться из села, а там и поговорим. — Калыч взвалил пулемет на плечо и осторожными шагами направился к улице.

Было за полночь. Солдаты сладко спали. В помещении роты стоял запах от потных портянок и сапог. От захода солнца и до восхода окна школы плотно закрывались. Боязнь внезапного нападения и опасения, что партизаны могут бросить гранату в открытые окна, не давали покоя начальству даже во сне.

Кто-то из солдат бормотал во сне, кто-то громко чмокал губами. А дневальный Кында — один из тех немногих в роте солдат, которые не спали, — из последних сил боролся со сном. Сегодня ему не удалось даже вздремнуть, потому что во время обеденного отдыха Игнатов послал его, с запиской к Бейскому. Записку было приказано передать лично Милко Бейскому, который ушел куда-то к запруде. Пока Кында нашел его под вербами да пока повернулся, солдаты уже встали. И теперь, к концу смены, Кында едва держался на ногах. В другой раз перевел бы часы вперед, но с запасниками шутки плохи. Они сразу же саданут под ребро, и виноватого потом не найдешь. Кроме всего прочего, придется разбудить Пени, а он такой пройдоха, сразу же поймет, в чем дело.

Кында был связным у Игнатова еще с зимы. Как только весной в роту пришли запасники, какой-то шутник придумал ему прозвище Кувшин. Все были уверены, что Кында доносит обо всем, что происходит в роте, Игнатову, и ругали его по поводу и без повода. Когда же играли в «жучка» и Кынде приходилось отгадывать, то его лупили с наслаждением до тех пор, пока не посинеет ладонь.

До конца дежурства оставалось еще минут двадцать. И чтобы отогнать сон, Кында решил пересчитать оружие.

Сначала он подумал, что ошибся. Еще раз, считая, прошел вдоль пирамиды. Нет, ошибки не было. В его груди неистово застучало сердце. Казалось, что оно сейчас выскочит наружу. От недавней дремоты не осталось и следа. На клочке от пачки сигарет он записал количество винтовок и пулеметов — не хватало легкого пулемета и карабина. Ударом ноги он открыл дверь спального помещения. Схватил Гецу за ноги.

— Геца, Геца, — шипел он, — вставай!

Геца испуганно и сонно тер глаза, готовый в любую минуту бежать. После расстрела каменопольских коммунистов он всегда был начеку, его даже во сне не оставлял страх внезапного нападения партизан.

— Где они? — вскинул он голову и зажмурился от света лампы.

— Выйдем!

Кутула проснулся и проворчал:

— Да замолчите вы, нашли время!

В конце концов разбудили и остальных солдат. Спальное отделение загудело, как улей.

— Да вы знаете!.. — пытался перекричать всех Кында. — Нет одного легкого пулемета!

— Да ну тебя, пора бы проснуться, — сказал кто-то.

— Уж не на своих ли ногах он убежал? — добавил другой.

— Замолчите вы наконец, дайте поспать! — Кутула накрылся с головой и повернулся на другой бок.

А в коридоре Геца и Кында уже в который раз пересчитывали оружие.

— Ой-ой-ой, мамочка! — скулил Кында. — Поручик меня за это прибьет!

— А ну-ка посмотри, кого нет, кто в ночном обходе?

— Их-то я знаю! Ангел и Марин! — Трясущейся рукой Кында взялся за ручку двери спального помещения. — Ох! — вскрикнул он испуганно. — Йордан! Постель Йордана пуста! Эй, люди, где Йордан?

— В штанах у меня, — пошутил кто-то, и все опять стали громко ругать Кынду за то, что он не дает спать.

Геца переминался с ноги на ногу, поеживаясь от ночной прохлады, но как только услышал имя Йордана, виновато заморгал и обернулся к Кынде со словами:

— Поручик как раз сегодня приказал не спускать с Йордана глаз. Вот так влипли!

— Что же теперь делать? — захныкал Кында. — Наверняка он сбежал, когда свет погас. Ох, мамочка, с живого шкуру спустят! Что же делать?

— Надо сообщить поручику, — ответил Геца и побежал на квартиру Игнатова.

Через полчаса Кында стоял навытяжку перед Игнатовым. Тот схватил его за горло и со всей силой толкнул к стене.

— Почему допустил? Я что тебе приказал?! Говори! Спал? Жалко, что голову тебе не отрезали…

После первого толчка со стены полетела известка и штукатурка. Второй толчок поверг Кынду на пол. Он упал спиной прямо на масляные пятна. Последовало еще несколько ударов и пинков. С силой распахнув дверь, Игнатов влетел в спальное помещение и закричал во все горло:

— Украли пулемет! Перестреляю всех, предатели!..

А когда немного пришел в себя от душившей его ярости, доложил Додеву о происшествии. Спросил, какие меры принять. Полковник ответил ему, что ничего предпринимать не надо, и приказал быть готовым подняться по боевой тревоге.

Известие о краже оружия в Лозене полковник Додев встретил спокойно. Он знал о твердом решении правительства до конца августа силами войск и полиции ликвидировать все партизанские отряды и группы.

Несколько дней штаб дивизии лихорадочно готовился к выступлению. Генерал Янев радостно потирал руки и втайне надеялся, что наконец в районе расположения дивизии будет спокойно.

Во всех селах, где сосредоточивались части дивизии, рота моторизованной полиции, жандармы, крестьяне и скот должны были оставаться на местах во всем районе. Никто не имел права показываться на улице.

В пять часов после обеда Игнатов получил приказ выступать.

Трубач протрубил тревогу. С луга от реки пригнали лошадей, потных и запыленных. Двор школы наполнился криками и шумом.

На площади застучали колеса обозных телег. На телеги быстро погрузили боеприпасы и продукты.

Слановский заботливо собирал свои вещи, с тревогой наблюдая за паникой, охватившей всех. Кутула бегал то в помещение, то к телеге во дворе и осипшим голосом спрашивал:

— Кто взял у меня каску?..

Через полчаса Кында стоял навытяжку перед Игнатовым, нервно переступал, бил передним копытом сухую землю, грыз удила, с которых капала белая пена.

— Внимание! — прокричал Игнатов. — Во время операции требую абсолютной дисциплины. Провинившиеся будут считаться соучастниками бандитов. Имейте в виду, на территории всего района не останется ни одного уголка, который не будет прочесан. Очистим от предателей и изменников любимую землю наших славных дедов! Вам все ясно?

Последовал нестройный ответ.

Игнатов подал команду «Вольно», повернул коня во двор и, не слезая, еще раз окинул взглядом обозные телеги.