Она набрала код страны и города, затем номер телефона, который все еще хранила в памяти. После удивленных и радостных восклицаний-приветствий Натали вкратце сообщила последние парижские сплетни и сказала, что Бретт своим звонком опередила ее. «Вуаля!» начинает свою деятельность в Нью-Йорке. Натали будет выпускающим директором и уже настояла на том, чтобы Лоренс Чапин не принимал участия в нью-йоркской операции.

Первый выпуск намечается на сентябрь, и она собиралась предложить Бретт снимать пятнадцать страниц и обложку. Еще она хотела, чтобы Бретт сделала все необходимые съемки для вспомогательного материала, а также несколько вариантов обложек для рекламодателей. Она сбросила весь свой груз на плечи Бретт и наметила встречи с ней в первый же день своего приезда в Нью-Йорк.

«Какая ирония судьбы! — подумала Бретт. — „Вуаля!“ второй раз дает мне шанс встать на ноги». Она пометила в календаре встречу с Натали.

На этот раз нет никаких уловок и нет Лоренса. Это было решением редактора, основанным исключительно на ее достоинствах. Нью-Йорк был мал для фотографов такого уровня, и любой из них был бы рад получить ангажемент. Но Натали выбрала ее, и у Бретт возникло чувство давно забытой уверенности в своих силах.

Возбужденная такими хорошими известиями, Бретт взглянула на часы: они с Натали проговорили около часа. Она решила дождаться по крайней мере девяти утра и уже тогда сообщить кому-нибудь о своей радости.

Она просмотрела несколько отпечатков, полученных вчера из лаборатории, затем сварила кофе. С дымящейся чашкой в руке она возвратилась в кабинет и уселась на подоконник.

Свет туманного раннего утра пробивался сквозь темноту, и она увидела нескольких голубей в поисках еды. Ей захотелось, чтобы день был ясным и солнечным — редкость в это время года в Нью-Йорке, ведь только солнце могло растопить серую корку льда, покрывшую весь парк. Посмотрев снова на часы, увидела, что они показывают девять. Вернувшись к столу, она придвинула к себе телефон, автоматически набрала номер Дэвида и тут же положила трубку. В раздумье она взяла лупу и покрутила ее в руках.

Бретт знала, что реакция Дэвида будет искренней, как и их отношения, которые зародились между ними. Их свидания были не частыми и спонтанными, но страстными и многообещающими, и, когда Бретт была рядом с ним, она чувствовала себя беззаботной и ребячливой. Она могла говорить ему все, что приходило в голову, не боясь и не стесняясь его реакции. Казалось, Дэвид ничего не хотел и не ждал от нее. Они просто приятно проводили время. Бретт все еще не была уверена, было ли это старое детское чувство или уже развивалось новое. Наконец, она пришла к заключению, что не имеет никакого значения, ей просто нравится его общество.

«С другой стороны, может, первому надо позвонить Джефри?» — подумала она, положив лупу. На следующий день после их обеда в ресторане Бретт позвонила его секретарю и сообщила все сведения, необходимые для квартиры. Двумя днями позже Джефри удивил ее, прислав цветы. Он позвонил и извинился за свое поведение. Она постоянно ощущала присутствие Джефри около себя. Без его помощи ей пришлось бы потратить месяцы для поиска мастерской в Париже. Он также проявил участие во время болезни Лилиан и, наконец, помог ей без хлопот перебраться в Нью-Йорк.

«И что бы я делала, если бы он не нашел мне Терезу?» — подумала она. Несмотря на его замечания во время обеда, Бретт знала, что Джефри заботится о ней и, очевидно, заботился также и о ее карьере. «Он мне на самом деле нравится, — подумала она. — Он столько хорошего сделал для меня».

Она сидела и смотрела на телефон в нерешительности, взвешивая все «за» и «против». Затем, приняв решение, набрала номер.

— Это Бретт Ларсен. Пожалуйста, попросите Лиз Пауэл.

Бретт бросила жетон, полученный при сдаче пальто, в сумочку-косметичку и…

— Извините, я не понял, — сказал невысокий бородатый мужчина, чей взгляд придавал загадочность его в общем-то ординарной фигуре.

Она оглядела приемную, похожую на серебристо-синюю капсулу. Приемная была настолько необычной, что она вообразила, что попала в XXI век. Не увидев больше никого в комнате, она ответила:

— Я ничего не сказала. Затем звонкий голос повторил:

— Мы очень рады видеть вас сегодня вечером. Я — Лотти, модуль-секретарь приемной «Хендс ал». Простите, как ваше имя?

— Это же робот, — сказала Бретт, указывая на металлический ящик слева от входной двери.

Мужчина посмотрел на Бретт и смутился.

— Что только Дэвид не придумает, — промямлил он и подошел к терминалу. Он поискал на клавиатуре клавишу, с помощью которой смог бы ответить.

— Не пугайтесь. Я реагирую на речь. Пожалуйста, назовите свое имя.

В это время Бретт тоже подошла к компьютеру. Когда Лотти говорила, ее слова проявлялись яркими голубыми буквами на синем экране.

— Профессор Харрисон, надеюсь, ваше путешествие из Сакраменто было приятным, и я поздравляю вас с выходом вашей новой книги. Пожалуйста, проходите.

С пневматическим шипением открылись стеклянные двери, замыкающие окружность стены, и Ричард Харрисон с улыбкой скрылся за ними. «Дэвид не рассказывал мне об этом», — подумала Бретт, но Лотти перебила ее размышления.

— Спасибо за ваше ожидание, — начала она, продолжив приветствие.

Когда Бретт назвала свое имя, Лотти ответила:

— Ваша фотография Дэвида Пауэла в «Нью-Йорк стайл» превосходна. Дэвид предвидел ваше появление. Пожалуйста, входите.

«Только Дэвид мог придумать компьютер, который мне бы действительно понравился», — изумлялась Бретт, последовав за гостями, приглашенными на презентацию нью-йоркской штаб-квартиры фирмы.

Она была поражена, что недавно заброшенное помещение превратилось в контору будущего.

— Бретт, иди сюда, — услышала она и увидела Джо, махавшего ей рукой. — Мы потеряли тебя, — сказал он, целуя ее. — Бретт, я бы хотел представить тебе Энид Уолкер Синклайр. Она — дизайнер-оформитель фирмы. Это она приобрела все картины для этой коллекции.

— Очень приятно познакомиться, Энид, — сказала Бретт, пожав руку высокой худой женщине, чья прическа из синих волос была похожа на колючку каштана. — Я еще не осмотрела всего помещения и поэтому не успела увидеть все работы. Это будет постоянная коллекция?

— Она задумана как сменная экспозиция, с обновлением каждые четыре месяца. Некоторые картины предназначены для продажи, другие просто позаимствованы на время, но я нашла это идеальным для многих художников, — ответила Энид.

— Если это только не касается герцогинь из Граерси парка, — вставил Малколм Кент, консервативно одетый в традиционный смокинг из черной кожи с замшевой отделкой, рубашку в черную полоску и узконосые ковбойские ботинки.

— Вот уж кого не ожидала увидеть здесь, — сказала Бретт, пытаясь не показать волнения.

Она долго искала причину, с чего вдруг Малколм мог дуться на нее, и ее стало раздражать его открытое пренебрежение.

— Я как волк-одиночка. У меня широко распространенная среда обитания, — сказал он.

— На уровне инстинктов, — съязвила Бретт.

Лицо Малколма было цвета подрумяненного хлеба, как следствие его поездки в Рио на карнавал, но Бретт увидела вдруг, что он еще больше похудел. Она с трудом сдерживалась от его словесных нападок на нее.

— Я попросила Малколма сопровождать меня, хотя не была уверена, что смогу выдержать его целый вечер, — заметила Энид. — Мы познакомились давно, когда я стала оформлять его выставки. А как вы узнали друг друга?

— Я спас Бретт от мучительных ощущений ее привилегированности, приняв на работу и дав ей навыки ремесла. Скажи мне, дорогая, ты работаешь под своим именем, с тех пор как вернулась? Что-то мне не встречаются твои работы, — ядовито спросил Малколм.

— Нет, Малколм. Имя то же, но пока его действительно не видно. Надеюсь, ты еще увидишь.

— Это верно. Я слышал, что парижские тряпки приезжают в Нью-Йорк. Это то, что нужно этому городу, — новый магазин, — сказал Малколм.