Джо не мог сказать Бретт, что Рэндл также любит снимать эти вещи и вытворять бешеные штучки целую ночь.

— И я все знаю о Марселе. Но я не собираюсь жениться на ней, и она также не смотрит на меня как на жениха. Я просто хорошо провожу с ней время. Тебе тяжело слушать это? Я не хочу сыпать соль на чьи-либо раны.

— Все нормально. Продолжай, — сказала Бретт, хотя слово «собираюсь» больно ударило ее.

— Да, в принципе, больше нечего сказать. С Рэндл я увидел мир известных людей, где делаются дела. И иногда я получаю большее удовольствие от этого, чем могу объяснить, Бретт. Я не ищу ответа, но для меня очень важно твое мнение. Мне не хочется, чтобы ты думала, что я низко пал и стал ничтожеством.

— Я не думаю, что ты ничтожество… пока еще.

— Это по-человечески. И мне это нравится.

— Я рассчитаюсь, — сказала Лизи, когда официант принес счет.

Бретт позвонила ей из студии, и они договорились встретиться на ленче в «Ла Прокоп», символе Парижа, который считается одним из старейших ресторанов мира. Бретт нравилось ощущение непрерывности жизни, которым она заряжалась, сидя в ярко-красной с золотом гостиной за столом, где Наполеон и Виктор Гюго, может быть, наслаждались тем же крепким ароматом, что окружает ее.

За столом Бретт передала Лизи без особых подробностей, которые могли ее ранить, разговор с Джо.

Бретт не знала почему, но все еще была уверена, что Джо хороший парень, просто временно попавший в рабство мира, о котором он мог только мечтать.

Лизи также понимала, что может случиться, когда людей бросают в такой стиль жизни, к которому они не подготовлены. В такую ситуацию попали несколько ее одноклассников, которые сразу после окончания бросили якорь в столичных гаванях, а потом стали там дрейфовать в море денег, соблазнов и праздности. Она поняла, что произошло с Джо, но от этого не становилось легче.

Вечером, в пятницу, Лизи и Джо молча бродили по набережной. Единственным звуком кроме их шагов был плеск волн Сены.

Во время обеда их разговор был очень любезен и несколько скован. Джо рассказывал Лизи о Рождестве в кругу семьи в Индиане, но чувствовал себя неуютно, упоминая о праздновании Нового года. Лизи рассказала о празднике Нового года в Монако и была очень сдержанной в рассказе об ужасном Рождестве, проведенном с братом. Никто не касался темы, ранящей другого.

Когда Джо наконец заговорил, его голос звучал спокойно и нежно:

— Я много думал, с чего начать этот разговор, и мне все казалось нелепым и банальным. Конечно, плохо, что мы затеваем его сейчас, после того как ты увидела меня с кем-то другим.

— В этом нет твоей вины, Джо. Я не имела права врываться к тебе без предупреждения. Это было нечестным, даже если бы я жила в одном с тобой городе.

Джо остановился, взял Лизи за руку и продолжал:

— Лизи, мне нравится быть с тобой. Я это почувствовал с самого начала, когда мы препирались в Компьенском лесу.

— О, я всегда чувствую себя уверенней с мужчиной после падения перед ним в воду, — сказала Лизи кокетливо, начиная понимать, что он скажет дальше.

Он остановился и искренне посмотрел ей в глаза:

— Я на самом деле очень хотел бы продолжать наши отношения с тобой, но также знаю, что не готов сказать: ты будешь единственной. Поэтому я должен тебя спросить, как ты намерена поступить?

Лизи посмотрела на него и почувствовала что-то более нежное и реальное, чем то, что у нее было с другими мужчинами.

— Мне это подходит, Джо.

— Если что-то у меня изменится, если я встречу кого-то, с кем решу связать свою жизнь, я обещаю, что сразу дам тебе знать.

— И я тоже, Джо.

Джо наклонился, а Лизи в ожидании его объятий поднялась на цыпочки. Они поцеловались очень нежно, как бы закрепляя слова своей клятвы. Пожилой человек в сером пальто и шляпе прошаркал мимо и покачал головой с добрым предостережением.

— Он прав. Тебе надо лучше себя вести, — сказала Лизи. — И пообещай мне еще кое-что.

— Что?

— Что ты не влюбишься в какую-нибудь безмозглую дурочку.

Бретт, только что вернувшись со съемок в Венисе, стояла на коленях на полу перед проигрывателем, решая, что поставить. Она получила у Лилиан хорошую школу джазовой музыки и часто слушала ее: это создавало впечатление, что она дома.

— Ты нашла работу в Париже! — Она перестала листать альбом, как только Лизи сообщила ей эту новость.

В отсутствии Бретт Лизи начала серьезно обдумывать возможности своей карьеры. Неожиданный выигрыш в Монте-Карло дал ей средства, и у нее отпала необходимость срочного решения вопроса о своем трудоустройстве. Она решила сделать выбор с перспективой на будущее, независимо от его сложности.

Дональд Грейс, один из преподавателей Лизи по журналистике, оставил университет в прошлом июне, чтобы принять руководство Международной службой новостей, самой современной кабельной системой телевидения, целью которой было двадцатичетырехчасовое освещение событий в мире. В надежде получить какой-нибудь совет Лизи позвонила ему, и он пригласил ее в штаб-квартиру службы.

Лизи внимательно слушала Грейса, раскрывающего ей все операции работы.

Приверженность сети к своевременной и точной передаче информации требовала ускоренного редактирования видеопленки, что приводило иногда к стилистическим погрешностям. Но на Лизи произвели огромное впечатление преданность и профессионализм, которые она увидела.

Грейс попросил копию ее катушки и некоторые образцы отчетов, после чего пригласил работать в качестве письмоводителя на вакантную ставку самого низкого уровня. Она назначалась на работу в ночные часы и уикэнды. Он чувствовал, что работа ведущего больше подходила ей, чем эта, однако, если она будет достаточно серьезной и сможет работать с крупными новостями, этот эксперимент будет ценен, и он будет рад взять ее в свой центр.

— Я начну через месяц, поэтому мне надо съездить домой, собрать вещи и закончить кое-какие дела, потом приеду, чтобы подобрать квартиру, — сказала Лизи Бретт.

— Это так неожиданно. Ты уверена, что это лучшее для тебя? — спросила Бретт.

— Думаю, что это лучшее из того, что я смогу. Мои пленки сохранятся, и, если повезет, я смогу сама работать корреспондентом этой Службы, что принесет мне огромное состояние, когда вернусь домой. Возможно, что моя работа рядом с Джо будет даже еще более заманчивой.

— Ты знаешь, что можешь жить у меня столько, сколько тебе надо, — сказала Бретт.

Она не хотела быть посвященной в любовные дела Лизи с Джо. Если они разойдутся, она будет их посредником, а если нет, Бретт будет очень рада за них, но она не была готова наблюдать любовь в самом ее расцвете.

— Спасибо, я принимаю твое предложение, но ненадолго. В Службе есть контора с названием «Помощь в переселении», которая помогает подыскивать квартиры, магазины и врача, который говорит по-английски, и все остальное.

— Добро пожаловать в Париж! — сказала Бретт, обнимая Лизи.

Лизи прожила у Бретт только неделю, после чего сняла маленькую квартирку. Она работала с полуночи до восьми утра. Кроме основных обязанностей она нанялась писать для Рэндолфа Пэка, посредника программы «Пресс-конференция: Европа», пользовавшейся большим авторитетом часовой программы, в которой принимали участие европейские лидеры из «горячих мест» и эксперты из оппозиции — все они обсуждали вопросы, касающиеся Соединенных Штатов.

— Рэндолф — самый помпезный осел, каких я когда-либо видела, — сказала Лизи однажды за завтраком, борясь с яйцами и тостами. — Он вышагивает по кабинету, как крон-принц, и независимо от того, занята я или нет, начинает читать мне лекции снисходительным тоном: «Ты не считаешь, что этот абзац можно написать более сжато, но и более красноречиво?» Ты когда-нибудь слышала что-нибудь более нелепое? Я действительно верю, он хочет, чтобы я преклонила пред ним колено, но он может забыть это. Мальчик знает свою работу, но только его мать смогла бы выдержать его больше десяти минут.