* * *
Уникальная возможность заглянуть в будущее: заглянул в лужу – и ты уже на небе!
* * *
У собаки мания величия. Ее назвали в честь планеты: Шарик.
* * *
У стюардессы была фигура высшего пилотажа.
* * *
Человек со странностями: котелок не варит, но в голове такая каша!
* * *
Я уже устал переживать. А что если птичий грипп подкосит ангелов?
* * *
Чиновники ссорятся очень редко: взяток хватает на всех.
* * *
Что такое быть законопослушным в нашей стране? Это идти по трупам только на зеленый сигнал светофора…
* * *
Юмористы – страшно скупые: чтоб не украли их умные мысли, они нам говорят такие глупости!
* * *
Я во всем последний неспроста: всегда запоминается последнее.
* * *
Что-то неспокойно в этом мире. Вот и в ухе у меня уже стреляет…
* * *
«Эта ягода темно-вишневого цвета». И это о кизиле, представляете?! Так, походя, обидели кизил. Не найдя для него его родного, собственного цвета…
* * *
Я хороший только за глаза: когда я есть – я несколько теряю.
* * *
Эпитафия: «Ушел незамеченным».
«Ты хочешь, чтоб на Бетховене я смеялся?..»
Мелочи архиеврейской жизни
Картинка с выставки
Я знал одного торгового работника. Все свое состояние он сделал на воде, еще в те годы. На газированной. Был он тупым и мелкотравчатым, лицом не вышел, вышел животом. Низкорослый и с кривыми ножками. Кстати, писать он так и не умел, а считать если и умел, то лишь обсчитывать…
Спустя год после кончины вдова поставила на его могиле памятник. Недавно проведывал я бабушку на седьмом участке – и увидел. А увидев – просто обомлел! Он – и в полный рост. Выбит на куске гранита. Художник оказался дилетантом: выбивать он начал снизу. А на голову места хватило не очень. И голова оказалась сплющенной. И все же художником он будет! Так уловить черты этого идиота способен не каждый!
Но самое интересное оказалось все-таки не сверху, а внизу. Это была эпитафия: «Какой светильник разума угас, какое сердце биться перестало!» И подпись: «Фира и дети».
Его дети мне и даром не нужны, ну а Фиру я, конечно же, нашел:
– Какой светильник, Фира, между нами, он же был таким идиотом?!
Фира согласилась:
– Не то слово!
– А сердце, Фира?! – я не унимался.
– Оно было каменным, это сердце, – ответила Фира и заплакала.
Я изумился:
– А зачем же вы отгрохали такое?!
И сквозь слезы Фира прошептала:
– Он – при жизни – сделал это сам…
* * *
В синагоге перед стариками и старухами выступает молодой знаток Торы Яков Габричевский. Остроумный… Вот он рассказывает о том, что, согласно Торе, первосвященники или из рода первосвященников не могут брать в жены нееврейку, разведенную или обесчещенную.
Вопрос из зала:
– А кто такая обесчещенная?
Габричевский:
– Показываю в последний раз…
Печальная история
Я зашел в каморку к служителю донецкой синагоги Михаилу Моисеевичу Брукману. Старик Брукман горько плакал:
– Умер! Такой молодой! Всего семьдесят пять!
Я испугался:
– Кто умер?!
– Аранович! Такой молодой! Ловил гуппиков, собирался в Израиль, пел в женском хоре сирот-ветеранов войны. И нет человека! Звонила жена, говорит, что не переживет, – и Брукман снова заплакал.
Каморка Брукмана – на втором этаже, у самой лестницы. Слышим, кто-то по лестнице поднимается, натужно, с остановками. Знакомые шаги. У Брукмана открывается дверь, и входит… Аранович:
– Здравствуй, Миша!
Брукман бледнеет и хватается за сердце:
– Изя, – говорит не своим голосом, – ты еще здесь?!
– А где мне, Миша, быть еще?!
– А только что звонила твоя жена и сообщила, что ты уже всё.
Аранович садится за стол и горько плачет, капает сердечное, понемногу приходит в себя и спрашивает служку Брукмана:
– Как ей удалось сюда дозвониться?
Брукман отвечает:
– Набрала – и дозвонилась, что ж такого?!
Аранович снова заливается слезами:
– Она, Миша, будет первой, кто дозвонился сюда с того света. Уже пять лет, как она умерла, Циля моя, радость моя, люба моя, рыба моя!.. – Аранович обильно сморкается.
Снова телефон, да что ж такое?! Миша с суеверным страхом поднимает трубку. Слышит голос и меняется в лице:
– Это она!
Аранович вырывает трубку и в большом волнении кричит:
– Циленька, это ты?!
В ответ слезы.
– Циля, Циля, отвечай!
Слезы. Потом:
– Я не Циля, а Ревекка Львовна. Мне нужен отпевальщик Цукерман.
– Цукерман больше не практикует, – отвечает Аранович, – он уже как год у нас в психдоме, еврейский патриот, на работе сгорел. А кто вы?
– Я Ревекка Львовна…
– Знаю, дальше.
– Я вдова Суриновича. Умер мой муж, – она рыдает.
Аранович хлопает по рычажкам и сразу в крик:
– Миша, ты оглох! Миша, умер Суринович!
Миша теряется совсем:
– Так Аранович или Суринович?!
– Миша, ты умный или, конечно же, дурак?! Так Аранович – это я!
Они поссорились и тут же разошлись.
* * *
Однажды в порыве нежности Боря воскликнул:
– Дорогая Циля! Я в жизни не знал женщины лучше, чем ты!
А Циля про себя подумала: «Несчастный!..»
Братья
В городе Донецке жили два брата Поташниковы, Зяма и Сема, а потом разъехались: один укатил в Америку, другой – в Израиль.
Американский брат стал музыкантом, израильский – в киоске продает журналы и, между прочим, совсем не жалеет.
И вот однажды продавец журналов Сема Поташников получает новый американский журнал, где на глянцевой обложке фотография его очень печального братца, сидящего за решеткой.
Катастрофа! Светопреставление!
Продавец Сема бросает все дела – и к телефону. В Америке раздается звонок, трубку поднимает сам брат.
– Алло, Зяма, тебя уже выпустили?!
– Откуда?!
– Из тюрьмы!
Пауза.
– А меня туда и не сажали.
– А фотография?!
– А, фотография… Это я играю на арфе, но с той стороны.
– А почему же ты такой тоскливый?!
– Сема, ты меня удивляешь! Ты хочешь, чтоб на Бетховене я смеялся?..
Стимул
Соседский дедушка Григорий уезжает в Америку.
В последние месяцы он изменился до неузнаваемости: раздал все долги, извинился перед всеми, кого обидел, даже ненароком, в библиотеку возвратил некогда украденную книгу…
– Дедушка, что происходит?!
– На свободу – с чистой совестью!
Покупатель из Вапнярки
К двухтысячелетию христианства Израиль ломится от сувениров. Так, везде продаются терновые венцы.
Одна маленькая пожилая еврейка из подкиевской Вапнярки, осоловевшая от жары, вползает в магазинчик и на полках замечает, разумеется, терновые венцы…
Ткнула пальцем:
– А это шо такое, извиняюсь?
– Это – терновый венец, – разъясняют, тут уже привыкли ко всему.
Крутит в руках и, отдуваясь, интересуется:
– А у вас есть все размеры?..
Уехали
Уезжали. С собой взяли, казалось бы, все. Все по описи сверяли не единожды. А уже в Германии хватились: на Родине остался смысл жизни.
Праздник
На центральной площади Донецка проходил еврейский праздник. Было много детей. На что я скупой на похвалу – но было здорово. В самый разгар к одной еврейской бабушке подошел скинхед и в ухо прошептал:
