— Может быть, ты все-таки объяснишь, о чем, собственно, идет речь? — спросил Поль.

Довольный, Ларри рассмеялся.

— О документальных фильмах. Я хочу создать компанию, чтобы снимать отличные документальные фильмы о тех состояниях души, внутренних смыслах и так далее. И я хочу, чтобы ты взялся за это дело.

— Ты с ума сошел, мой друг. Я ничего не знаю о фильмах, как ты сам справедливо отметил. Ты не можешь создавать компанию и ставить во главе ее абсолютного профана. Если только… — Ему в голову пришла мысль. — Если только ты не ищешь инвестора, который бы мог дать деньги.

Ларри кивнул:

— И это тоже. Но я взял бы тебя и без денег, потому что уверен, что ты прекрасно справишься. Мы сделаем первый фильм вместе. Это — залог успеха, и я смогу уйти из компании. Ты не будешь профаном долго. Я видел, как ты работаешь, и знаю, как быстро ты все схватываешь. — Он снова откинулся на стуле. — Помнишь, как мы беседовали в колледже? У нас были одинаковые мечты. Только у тебя всегда было много денег и тебе не нужно было заботиться о том, сбудутся эти мечты или нет. Вот и получилось, что тебя заела тоска, тебе все надоело, ты чувствуешь себя постаревшим и хочешь заняться чем-то другим, новым. Если тебя не пугает тяжелая работа и выполнение приказов — я вообще-то не люблю командовать, но когда я что-то приказываю, мои помощники кидаются сразу их исполнять. Так что я и тебя заставлю немного побегать. Пойми же, что у тебя есть воображение, мой друг. А миру так не хватает сейчас именно воображения. Я хочу, чтобы ты работал со мной, дашь ты деньги или нет. Если, конечно, ты хочешь работать, работа — твоя.

Он на секунду замолчал.

— Деньги, конечно, не будут лишними.

Поль рассмеялся:

— Сколько?

— Пару сотен тысяч хватит на первых порах. Но это не будет вложением капитала, Поль. Пусть это будет вроде безвозмездного дара; назад ты их не получишь. Они смогут прославить тебя, но прибыли не принесут.

Поль возился с ножкой краба на тарелке. Неожиданно он вспомнил другую тарелку, в другом ресторане, на которой лежало белое мясо рядом с красными панцирями. Ты единственная женщина, которую я знаю, что умеет раскалывать омара и при этом не превратить свою тарелку в месиво. У тебя чудесные пальцы; из тебя бы вышел хороший фокусник или карманник.

— ...тема, — говорил Ларри. — Это будет общее решение, когда мы…

Поль отодвинул тарелку в сторону. «Что-то новое, — думал он, — что-то совсем другое, но не настолько, что совсем незнакомо. Я мог бы гордиться этим. Эмилия не станет возражать, если мы будем жить здесь. Она может жить где угодно и все равно иметь заказы. И нам будет гораздо лучше в стороне от той веселой карусели, в которую превратилась наша жизнь, когда у нас не оставалось времени для себя, когда не было времени даже выяснить, что, собственно, у нас общего. Я, конечно, обязан ей, это она сделала нашу семейную жизнь счастливой, но у меня, в конце концов, есть своя жизнь, которой я хочу быть доволен. А если я возьмусь за это и сделаю все, как надо, в моей жизни не останется времени для прошлого».

Он допил кофе:

— Извини, Ларри. Я не слышал, что ты сказал.

— Я сказал, что мы вместе выберем тему фильма. У меня сейчас в запасе есть несколько предложений, но ты сможешь внести и свои идеи; я открыт для любых идей, если только они интересны, вызывают желание их обсуждать и гениальны.

Вот таким образом, из-за усталости от высшего общества Манхэттена и салата из крабов, Поль Дженсен стал документалистом.

На этой же неделе, когда он с Эмилией оставался в Лос-Анджелесе, они купили дом в районе Бель-Эйр, возвышающийся высоко над городом, а адвокаты готовили бумаги, которые должны превратить «Голд—Дженсен продакшнз» в реальность. Двумя неделями позже компания уже делала свои первые шаги, а Поль вылетел в Бостон на свадьбу Эллисон с Беном Гарднером и, приземлившись, нашел всю семью, ожидающую прилета Эллисон в зале ожидания аэропорта.

— Ну и прием вы устроили, — сказал Поль, когда его поцеловала мать. — Но я думаю, это ради Эллисон с Беном.

— В основном, — сказал Томас, обнимая сына. — Но мы приехали пораньше, чтобы встретить тебя.

Поль пересчитал своих родственников, включая двоюродных сестер, которых не видел многие годы.

— Одиннадцать. Похоже на демонстрацию силы.

— Моральная поддержка, — сказал Томас. — Твоя тетя Ленни решила, что это обязательно нужно сделать, поскольку Феликс не испытывает энтузиазма по этому поводу.

— Феликс? — Поль поискал его глазами.

— Он ушел звонить, — объяснила Ленни. Она обняла Поля. — Я так рада, что ты пробудешь здесь несколько дней. У нас будет возможность поговорить. Когда приезжает Эмилия?

— Через три дня. Самое позднее, через четыре.

— А где она? — спросила Патриция.

— В Скотсдейле. Весенний показ мод для «Вог». Она там уже две недели.

— Я успел вовремя, — раздался голос Феликса. Он вернулся после телефонного разговора и тут же взял на себя руководство семьей. — Мы подождем в зале ожидания аэропорта. Я сказал Эллисон, что мы будем там, когда они пройдут таможенный контроль.

Ведя всех по коридору, он показался Полю возбужденным и немного встревоженным.

— Плохие новости по телефону? — осторожно спросил Поль.

— Конечно, нет. — Ответ был машинальный. — Небольшая неразбериха в офисе. У нас переходный период, и трудно заставить людей исполнять приказы.

— Переходный период?

— Все меняется, — неопределенно ответил Феликс. — Те, кто вовремя этого не понимает, остается на обочине. — Он остановился около двери без таблички и нажал на маленький незаметный звонок. Дверь распахнулась, и он вошел внутрь, приглашая всех следовать за собой. Они прошли в дальний угол, где мягкие стулья стояли вокруг стола, который имел форму крыла самолета. — Кто что будет пить? — обратился он ко всем и передал заказы одной из стюардесс на пенсии, которая обслуживала теперь посетителей аэропорта.

— Я не совсем понял, — продолжил Поль, когда остальные увлеклись разговорами. — Ты имеешь в виду, что меняешь стиль работы компании?

— Мы избавляемся сейчас, так сказать, от высохших веток, — сказал Феликс. — От старой недвижимости, от стариков в компании, от всего ненужного, короче. И мы станем меньше, но сильнее и могущественней, чем прежде.

Поль взял бокал, который ему принесли:

— Сколько же ты продаешь?

— Примерно двадцать процентов, включая…

— Двадцать!

— Естественное старение. А почему бы не двадцать, если это делает нас более сильными? Твои акции поднимутся в цене, когда наши балансовые отчеты это зарегистрируют.

— А сколько людей, из тех, которых ты увольняешь, долго работали в компании?

Феликс пожал плечами:

— Наши штаты были слишком раздуты. Мы должны произвести некоторые сокращения. На пути к прогрессу всегда кто-то страдает.

— Я слышал о твоих планах, — сказал Поль задумчиво. — Ты сносишь старые здания или реконструируешь их?

— Я же говорю тебе: мы от них избавляемся. Они слишком малы, чтобы я мог на их месте построить то, что хочу. И мне не навяжут тот стиль здания, который, возможно, нравился моему отцу, но совершенно не впечатляет меня. Год назад мы продали чикагский отель, а сейчас я навожу мосты, чтобы продать отели в Нью-Йорке и Вашингтоне. Остаются пока отель в Филадельфии, парочка в Мемфисе и Форт-Уорсе, которые компания когда-то приобрела неизвестно где. У меня есть покупатели и для них. Но мы и строим все время; я собираюсь построить десять новых отелей за пять лет.

— Да, впечатляющие планы, — пробормотал Поль, уловив в голосе Феликса вызов, и припомнил то, что он уже слышал: переходный период… меньше… двадцать процентов… сокращение… быстрое расширение. Он спросил себя, не готовиться ли им к бурным временам. На карту поставлены его деньги, и немалые. Его доход зависел в основном от фонда, который образовал Оуэн, когда Поль родился, и большая часть его акций была вложена в отели Сэлинджеров.