Он отступил на шаг и посмотрел на нее:

— Выполнено Кэролайн Херера, от Мортье, собравшее множество комплиментов, когда мисс Сэлинджер появилась в нем на благотворительном балу в прошлом году.

— Тэд никогда не забывает платья, — сухо заметила Эллисон.

— А Лора Фэрчайлд выглядит просто сказочно в шелке цвета ночи. — Он поцеловал руку Лоре. — Это ваш цвет, вы не должны носить никакой другой. Хотя, — он все еще держал ее руку, — насколько я помню, вы восхитительны так же в красном. И изумрудном. И конечно, в белом, и…

— Он также никогда не упустит случай подержать руку дамы, — добавила Эллисон.

Лора высвободила руку, стараясь на ходу придумать остроумную и уместную шутку. Как бы ей этого ни хотелось, как бы она этому ни училась, ей не удавалось это так, как Эллисон и ее друзьям, у которых на кончике языка всегда готово колкое замечание или острота.

— Все пришли? — спросила она, осматриваясь вокруг. — Я должна сказать Розе, когда подавать ужин.

Почему он не пришел? Он сказал, что придет. Он сказал, что ему очень хочется прийти.

— Все, кроме Поля, — отозвалась Эллисон. — Но он часто опаздывает и славится этим. Роза знает, что ужин будет не раньше девяти. Я собираюсь представить Тэда твоим друзьям по университету, не возражаешь?

— Нет, конечно, нет, — ответила она автоматически, думая, почему он опаздывает так часто, что все знают об этом его качестве.

— Я тоже пойду к гостям, я совсем забыла обязанности хозяйки.

В первый раз в жизни она была ХОЗЯЙКОЙ, принимала гостей. Первый раз в жизни на ней было шелковое платье цвета ночи, первый раз в жизни она сама обставляла и украшала квартиру, первый раз в жизни она ждала мужчину, который смотрел на нее восхищенными глазами.

Очень долго все было совершенно новым, начиная с той минуты, когда три года назад она переступила порог дома Оуэна на Бикон-Хилл, идя рядом с его инвалидной коляской, которую шофер вкатил в фойе.

Оуэн поднял руку, давая знак остановиться, и шофер, который вез его, подчинился и замер на полпути к лифту рядом с лестницей.

— Я думал, что больше не увижу этого, — прошептал он. При взгляде на Лору веселая улыбка осветила его лицо. — Но я здесь и привез с собой тебя.

Он протянул к ней руку, и она сжала ее.

— Как я люблю этот дом! Было время, когда я думал, что ненавижу его, и даже собирался продать. — Он покачал головой, и его взгляд пробежал по мраморной статуе в центре фойе, где стояли французские круглые столы с огромными прихотливыми букетами гладиолусов и роз. — Сколько здесь было радости, смеха, и так давно… А теперь все это вернется. Ты заметила, насколько дороже мы начинаем ценить то, что имеем, если можем поделиться этим с кем-нибудь еще? Когда начинаешь ценить то, что уже потерял, — это эгоизм, и совсем другое ощущение, когда делишь это с кем-нибудь. Я надеюсь, ты будешь счастлива здесь, Лора, и говорю тебе: «Добро пожаловать!»

— Да, буду, — ответила Лора. — Я имею в виду — буду счастлива. — Она сжала губы. Почему она не может говорить так же свободно и элегантно, как он? — Спасибо, — выпалила она. Он, конечно, мог думать, что она не очень правильно говорит, но, во всяком случае, он знал, что она благодарна.

Оуэн улыбнулся и сложил руки на коленях.

— Пусть Роза покажет тебе дом, она поможет разобраться в том хаосе, который сотворили Айрис и я. Чувствуй себя, как дома, я пока отдохну, а потом приходи ко мне в комнату, когда я позвоню тебе, дорогая, — добавил он, пока шофер разворачивал его кресло. — Мне так приятно, что ты здесь. — Затем двери лифта закрылись за ним.

Роза появилась в дверях на другом конце фойе:

— Проходите, моя юная мисс. Мы быстренько пройдем по дому, а потом ты распакуешь вещи. Я позабочусь о Клэе, когда он приедет сюда после того, как закончит работу у Феликса и Ленни.

Роза никогда не спрашивала, как случилось, что Лора Фэрчайлд, помощница на кухне, взятая на летнее время, которая появилась из ниоткуда и просто попросила принять ее на работу в середине июня, в середине сентября переехала в дом на Бикон-Хилл как компаньонка мистера Оуэна, да к тому же привезла с собой брата. Оуэн всегда поступал, как хотел, и его семья давно перестала говорить ему, что он — деспот, о его капризах, глупостях и, того хуже — что он идет на поводу у умных людей, которые могут использовать его в собственных целях. Роза знала, что они все так думают, но так как они были очень милы и хорошо воспитаны, то молчали. Она тоже помалкивала, но ей это давалось легко. Ей не причиталась доля в состоянии Оуэна. Кроме того, ей нравилась Лора.

— Не прикасайся к мебели, — сказала Роза, когда они проходили через центральный салон на втором этаже. — Ты знаешь, пальцы оставляют отпечатки.

— Я никогда не оставляю отпечатков, — горячо возразила Лора. — Все-таки меня к этому приучили.

— Ладно, ладно, — мягко успокоила Роза, но удивилась, почему девочка выглядит такой испуганной. — Я совсем не критикую то, как тебя воспитали и научили работать. Я никогда не критикую людей, но откуда тебе знать, что следы пальцев остаются на полировке, поэтому мы стараемся не прикасаться к мебели.

— Извините, — пробормотала Лора.

— Ты ничего плохого не сделала. Я отлично знаю, как нравится людям трогать вещи, которые они видят впервые в жизни. Продолжим наш осмотр, я больше ни слова не скажу.

Лора выдавила из себя улыбку и боялась сказать хоть что-нибудь. Будь осторожна, будь осторожна. Даже теперь, в Бостоне, будь осторожна. Она поймала себя на том, что идет, сдерживая дыхание и на цыпочках, когда они проходили через комнаты, длинные холлы, где висели портреты строгих мужчин и дам, облаченных в шелковые платья, минуя укромные уголки, буфеты, лестницы и оконные пролеты, которые возникали совершенно неожиданно. А потом чары роскоши постепенно окутали ее, она немного расслабилась и скоро уже тянула руку, чтобы дотронуться до шелковистой полированной мебели, спокойно сияющего бархата, плотной шерстяной ткани французских гобеленов, украшавших стены.

Что-то шевельнулось и пробудилось в ней: тоска и желание роскоши и красоты, которые она прятала глубоко внутри, не веря в возможность иметь все это. Казалось, ее пальцы ожили, и она сливалась со всем, к чему прикасалась, и была так далеко от кухни со столом, покрытым пластиком, где сидел Бен и чертил ногтем по поверхности, пока она готовила обед и рассказывала ему о том, как прошел день в школе.

— Мистер Оуэн купил этот дом в качестве свадебного подарка, когда он и миссис Айрис поженились, — между тем говорила Роза. — Двадцать две комнаты. Они всегда мечтали иметь дом и жить на Бикон-Хилл, чтобы у них была семья, и давать большие вечера в огромном бальном зале. И они осуществили это. Вот здесь этот зал, который закрыт с тех пор, как она умерла.

Зал располагался на верхнем этаже. А этажом ниже, на четвертом, были апартаменты Феликса и Асы, и еще две комнаты с ваннами для гостей. Оуэн и Айрис жили на третьем, а помещения для гостей находились через холл. На втором этаже раскинулся просторный салон, который тянулся по всему дому, со столовой и библиотекой за ним, и наконец, на первом этаже были кухня, буфетная, квартира Розы, комната для посетителей и фойе, где был лифт. В цоколе располагались прачечная, кладовая, где хранились запасы Розы — джемы и прочее, и отделанная панелями комната, где стоял бильярдный стол, камин, мебель, обитая кожей, и бар.

— Мистер Оуэн всегда говорил, что те десять лет, что он прожил с миссис Айрис, были самым счастливым временем. В эти десять лет он строил свою компанию, покупая отели, строя новые, по два, а то и три отеля в год. Компания так разрослась, что потом заняла половину верхнего этажа отеля «Бостон Сэлинджер». Ты его еще не видела, он на Армингтон-авеню, сразу за Паблик Гарденс. И он, и миссис Айрис бывали на всех вечерах, их фотографии мелькали в газетах, у них было множество шикарных туалетов… Потом они начали устраивать ужины у себя, один в неделю, в очень узком кругу, на двенадцать персон. Таких вечеров больше никто не давал, и очень скоро все стали просто охотиться за приглашениями. У них был свой собственный стиль — у мистера Оуэна и миссис Айрис, и если бы я могла собрать его, — разлить по бутылкам и продавать, я бы разбогатела. Но стиль — это то, что нельзя купить: или у тебя он есть, или его нет.