Стол был поистине огромным, оборудованный с обеих сторон так, чтобы одновременно за ним могли работать два человека, сидя лицом друг к другу. С каждой стороны располагались дверцы и ящики с отверстиями для ключей. Он открывал их, осматривал и закрывал с эффективностью, выработанной уверенностью и опытом. Никаких денег; только бумаги и письма, большинство из них принадлежали Ленни.
Верхний ящик с противоположной стороны стола был забит плотнее остальных. Под бумагами и конвертами лежал бумажник из кожи угря; в нем оказались кредитные карточки на имя Ленни и девяносто пять долларов. Фыркнув, он швырнул его на стол и принялся перебирать конверты, заглядывая внутрь каждого. «Ничего, ничего, черт подери…»
Что-то торчало сзади, он подергал — не поддавалось. «Черт, что же там не так?» Он потянул за бумагу, которую нащупали пальцы. Возникла мысль о тайнике. «Да, — подумал он с возрастающим волнением. — Что еще тут может быть? Это старый стол, очень похож на стол, стоявший в офисе Оуэна, а в прежние времена очень любили устраивать разные потайные ящички».
Он выдвинул ящик и поставил его на пол. Послышался треск; там прилип конверт, за который он тянул. Достав его оттуда, стал искать тайник. Открыв дверцы, посветил фонариком. Внутри виднелась съемная панель, удерживаемая четырьмя медными шурупами.
За окном появились первые проблески восхода, сердце стучало. С помощью небольшой отвертки, лежавшей в кармане, вывинтил шурупы и поднял панель. Никакого тайника. Панель просто прикрывала доступ к дальним частям стола на случай ремонта. На дне узкой щели лежал один-единственный конверт, больше ничего. Больше ничего. «Черт возьми, загубил столько времени», — подумал он и уже собирался вставить панель на место, как увидел имя, написанное на конверте. «Лора Фэрчайлд».
Он схватил конверт. Он был толстым, явно какой-то большой документ. Имя Лоры было написано от руки большими наклонными буквами, почерком, в котором он признал почерк Оуэна. «Этот стол, должно быть, принадлежал Оуэну, — подумал он, — и это письмо он написал ей, то самое, которое она не могла найти. Оно завалилось за ящик. И лежало там со дня его смерти».
В комнате становилось светлее, удары сердца отдавались у Клэя в ушах. Он ненавидел дневной свет. Слишком долго возится. Засунув письмо во внутренний карман пиджака, завинтил шурупы на место, уложил бумаги, конверты и бумажник из кожи угря обратно в ящик и задвинул его на место. Быстро осмотрел комнату: все чисто, все в порядке. Подхватив футляр с картинами, он поспешил к выходу, осторожно включил сигнализацию и выскользнул через парадную дверь наружу, закрыв ее за собой на ключ.
Мимо проехала машина — он вжался в дверь и не шевелился, пока она не исчезла из вида. Затем, посмотрев направо, потом налево, двинулся пешком до Лексингтона, мимо все еще спящих домов. На углу увидел приближающееся такси. Небрежно остановил его и поехал прочь.
Когда семья в начале июля собралась отдохнуть на Кейп-Коде, Ленни также согласилась. На этом настаивал Феликс, недовольный ею и встревоженный; Эллисон также отпускала тоскливые комментарии по поводу того, как редко они ее видят, после того как большую часть времени она стала проводить в Нью-Йорке. Поэтому она согласилась. Ленни знала: когда-нибудь придется объясниться с Феликсом, которого она откровенно избегала после разговора с Беном, состоявшегося шестью месяцами раньше
Шесть месяцев, в течение которых она стремилась встречать Феликса как можно реже. Уже более года они перестали ночевать в общей спальне. Она давно ничего ему не объясняла; просто сказала, что не испытывает никакого желания. Ей было интересно, сколько времени он будет сдерживать переполнявшую его ярость. Он целиком ушел в дела компании. Имелись проблемы в отношениях с правлением корпорации, его вынуждали продать несколько гостиниц, чтобы увеличить оборотный капитал; они чересчур разрослись за последние годы. А главное, после рождения Джада он был вынужден сдерживать свой гнев на Бена. Феликс верил, что Бен обхитрит его и непременно раздавит, если он не свалит Бена раньше. Тем не менее оба они продолжали работать изо дня в день, едва обмениваясь парой слов, над строительством двух новых отелей Сэлинджеров.
Конечно, ничего этого Феликс не говорил Ленни; она узнавала обо всем от Бена и Томаса. Феликс практически не делился с ней ничем; она рассказывала ему и того меньше. Если он и замечал происшедшие в ней перемены после того, как она начала проводить в квартире Уэса Карриера столько же времени, сколько в своем доме в Манхэттене, то молчал об этом. Ленни сомневалась, замечал ли он вообще что-либо: прошло много времени с тех пор, когда он действительно обращал на нее внимание. Ленни полагала, что он все еще считал ее все той же, какой она была, когда он увел ее от Джада.
— Я и забыла, как здесь прекрасно, — сказала Ленни за завтраком, обращаясь к Эллисон. Был уик-энд Четвертого июля, день национального праздника США, южную часть полуострова настолько заполнили приезжие, что жители Остервилла предпочитали оставаться дома и развлекать друг друга. Одетые в шорты и спортивные рубашки, Эллисон и Ленни вынесли кофе и печенье на газон, разбитый позади дома, принадлежавшего Ленни. Они расположились там, наблюдая, как Джад делал свои первые шаги, курсируя между сваренной из железа скамьей и коленями Эллисон.
— Я скучала по Кейп-Коду, не подозревая, что тоскую по нему.
— Ты была очень занята в Нью-Йорке.
— Саркастически настроенная дочь заставляет мать чувствовать себя неудачницей.
Эллисон рассмеялась:
— Разве ты неудачница? Ты считаешь, что я очень хорошо устроилась. Извини за мой сарказм, дело в том, что я сильно скучала по тебе. Тебе понравилось в Нью-Йорке или хочешь остаться в Бостоне?
— И то и другое.
Эллисон пристально посмотрел на нее:
— Ты неплохо проводишь время.
— Да. В Париже тоже было неплохо. Я не все рассказала тебе про Париж.
— О чем же ты умолчала?
— О нашем уговоре с Лорой.
Инстинктивно Эллисон оглянулась и посмотрела на кухню, где прежде хлопотала Лора, воспоминания нахлынули на нее, перемешивая любовь, утрату и гнев. Рядом Джад, лепетавший от восторга, упал ей на руки. Эллисон подхватила и поцеловала его, прижавшись носом к мягкой щеке и шее, прежде чем вновь поставить на нетвердые ножки. Затем взяла свою кружку с кофе.
— Ты рассказала, как беседовала с ней о ее отелях и сказала ей, что, возможно, мы поторопились в наших суждениях. Что она очень красива и все еще сердита на нас.
— Лора предложила мне погостить в одном из ее отелей, посмотреть на что он похож. И я согласилась.
Эллисон смотрела на мать во все глаза:
— Почему ты мне не сказала об этом? И ты собираешься принять ее предложение? Может быть, мне пойти с тобой?
— Я уже была. Я была там пару месяцев назад. А не рассказала тебе потому, что не хотела, чтобы визит выглядел как нашествие Сэлинджеров; мне хотелось посмотреть одной.
— И что ты там обнаружила? — спросил Бен. Они резко взглянули вверх, прикрыв глаза ладонями от слепящего солнца.
— Мой легконогий муж, — весело проговорила Эллисон, — мы не слышали, как ты подошел.
— Теннисные туфли, — проговорил он, наклоняясь и целуя ее, затем поцеловал в щеку Ленни. — С утра пораньше мы сыграли партию с Томасом. Как только оденусь, выезжаю в Сити, но сначала мне хотелось услышать конец истории, которую рассказывает Ленни.
— Ты слышал, она гостила в одном из отелей Лоры?
— Да, в котором?
— В нью-йоркском, — ответила Ленни. — Бен, это поистине необыкновенное место.
— Расскажи.
Он сел за стол и налил себе кофе из термоса, стоявшего около Эллисон, затем протянул руку, когда Джад приблизился к ним.
— Боже мой, вы только посмотрите! В следующий раз он будет бегать по двору.
Он привлек Джада к себе, прижавшись щекой к мягким светлым волосам сына.
— Как дела, мой мальчик? — мягко проговорил он. — Как вижу, ты неплохо держишься на ногах. Вот это-то тебе потребуется в жизни, Джад — твердо стоять на ногах. Запомни как следует.
