— Ах, как удобно! Теперь, когда ты часть нашей семьи и компании, ты решил, что любишь свою жену.

— Неправда! — Он уставился на нее, злой оттого, что было недостаточно столь простого объяснения. — Я так бы и жил с Эллисон, не любя ее, и старался бы сделать ее счастливой, потому что нуждался в ней, чтобы стать частью компании Феликса. Но я влюбился в нее. Не знаю, когда это произошло; знаю только, что в тот день, когда я сидел у нее в госпитале, когда родился Джад, я уже знал, что люблю ее. Я знал, что вся моя жизнь в ней.

— Замечательно! — сказала Ленни. Кресло, в котором она сидела, все еще было отодвинуто от стола. — Непонятно только, почему мы должны тебе верить.

— Да потому, что это правда! — выплеснулось из него, и опять Ленни подумала, как молодо он выглядит. — И еще потому, что я ей верен и не таскаюсь по отелям…

— О Боже, — устало сказала она.

— Вам не нравится, что я об этом говорю? А мне не нравится, что вы говорите, будто я не люблю свою жену. Послушайте, я не могу сделать так, чтобы вы поверили в то, что я люблю Эллисон, но вы прекрасно знаете, что она верит в это. Она ничего не знает о прошлом, но она все знает о настоящем; она знает, что Джад и она — это все, что у меня есть. Хорошо бы было, если бы вы поверили в это и дали мне возможность стать частью вашей семьи. Этого я хочу больше всего на свете.

— Не сомневаюсь, что это так. — Она придвинула кресло ближе к столу и наблюдала, как официант несет напитки в ответ на знак Бена. — Я слишком много пью.

— Я провожу вас домой, — официально сказал Бен. — А если вы не хотите, чтобы я остался на ночь в комнате для гостей, я перееду в отель

Она расхохоталась, и напряжение неожиданно спало

— Конечно, ты остановишься у нас; мы покупали этот дом, чтобы все могли пользоваться им. — Она замолчала. — Мы, — пробормотала она. — Феликс и я. Ты знаешь, мы женаты уже двадцать восемь лет. Я вышла за него через пять месяцев после того, как Джад отослал меня. Я не знала, что еще делать, а родители думали, что это поможет мне искупить грехи — в то время это казалось так важно… — Она все вертела стакан между пальцев. — Мне необходимо подумать о Феликсе, о том, что делать дальше.

— У вас давно не было с ним близости, — сказал Бен. — Не потому ли вы, — он остановился, — нуждались в других?

Она слегка улыбнулась его деликатности:

— Мне были нужны другие, потому что мы с Феликсом давно уже не спали, а мне не хватало этого, и молодые люди доставляли мне удовольствие, и я чувствовала себя молодой. Ведь ты это хотел узнать?

— Извините, — пробормотал Феликс. — Вы снова чувствовали себя девятнадцатилетней. И снова с отцом?

Ленни уставилась на него:

— Не знаю. Это либо слишком умно, либо очень верно. Я не знаю.

— Возможно, это так и было. И может быть, я чувствую то же самое: если я могу опять вернуться к Феликсу, я как будто снова с отцом. Нас обоих держит прошлое. Может быть, если бы мы доверяли друг другу, нам удалось бы его преодолеть. Они сидели притихшие.

— Я рад, что вы любили отца, — неожиданно сказал Бен. — И уверен, что он вас любил. Я знаю это из того, что он говорил.

Ленни улыбнулась.

— Спасибо. — Она вдруг почувствовала себя утомленной и старой, а Бен казался таким юным. — Спасибо, мой дорогой. И спасибо, что остановил меня сегодня. Это продолжалось слишком долго. И становилось просто нелепо. С этим было трудно жить.

— Так же как и с одиночеством, — сказал Бен.

Она изучала его: минуту назад такой твердый, и вот уже такой нежный.

— Уж лучше жить с одиночеством, — сказала она. Бен потянулся через стол и взял ее за руку:

— Мы поможем вам, если вы нам позволите.

Ленни положила свою руку поверх его. Он был таким сильным, подумала она.

— Конечно, я вам позволю. И я так рада, что ты часть нашей семьи.

С минуту они сидели. Бар совсем опустел, и в первый раз их окружала тишина. Потом Бен широко улыбнулся:

— Поскольку мы оба не заняты вечером, не пообедаете ли вы со мной? Я вдруг почувствовал голод.

На звонок Сэма Колби ответил Луи.

— Вам не удастся поговорить с мистером Фарлеем в течение двух недель, — сказал он. — Мы ведем переговоры о новых телесериях, и, он очень расстраивается, если его прерывают в момент, когда все так неопределенно. Уверен, что вы понимаете.

— У меня за пазухой тоже несколько неопределенных вещей, — пробормотал Колби, но не стал давить; ему нужно было поговорить еще с несколькими людьми. — Я перезвоню через две недели, и мы договоримся о времени. Я полагаю, он будет в стране.

— До марта. Затем на неделю в Париж; документальный фильм из его жизни включен в показ фестиваля, который там состоится.

— О, я слышал об этом фильме. Режиссер ходил за ним по пятам и все такое?

— Поль Дженсен. Работал в Лос-Анджелесе. Разумеется, вы о нем слышали.

Колби не слышал о нем, но не мог в этом сознаться. Он не очень любил документальные фильмы; предпочитал ленты о Джеймсе Бонде и вестерны да время от времени что-нибудь о космических полетах.

— Так он летит в Париж, чтобы увидеть себя на экране?

— Отчасти.

— И он еще не видел этот фильм?

— Нет, по договору с Дженсеном мы не можем просить об этом до того, как фильм выйдет на экраны. И все это касается кражи из квартиры мистера Фарлея?

— Абсолютно все. — Колби выпрямился в кресле, приготовившись объяснять. — В расследовании каждая частичка информации является зернышком. Некоторые из них прорастут, другие нет, но хороший следователь никогда не пропускает и не выбрасывает ни одного зерна, поскольку не знает, какое из них даст росток.

— Отлично, — сказал Луи. — Вы позвоните через пару-тройку недель; мы что-нибудь придумаем.

Колби медленно повесил трубку. Он должен был это знать: менеджеры весьма занятые люди, у них не было времени, чтобы изучать основные положения по расследованию преступлений. Возможно, им и не хотелось; большая часть людей недостаточно любопытна. Вся беда состояла в том, что ему не с кем было поговорить. Все, с кем он когда-то работал, или уволились, или умерли. Молодые люди, работавшие в страховой компании, по вечерам отправлялись домой к женам и ребятишкам, а вовсе не собирались сидеть в баре с Сэмом Колби и коротать время, пока не пора отправляться на покой. Самыми скверными были три недели тому назад, когда надо было продержаться одному Рождество и Новый год, теперь же вечера казались еще длиннее, чем год назад; и чем старше он становился, тем длиннее были они. Конечно, он всегда мог отправиться в номер и смотреть телевизор, но все передачи были или о семье, что заставляло его сильнее почувствовать свое одиночество, или о детективах, и он только фыркал, потому что знал об этом больше всех этих актеришек, вместе взятых.

«Я допрошу кого-нибудь, — подумал он. — Ведь затем я здесь и не против работать по ночам: долгие ночные часы не испугают хорошего детектива». Но вскоре он узнал, что Флавия Гварнери пробудет в Италии до февраля; Сид и Амелия Лейгтон уехали на неделю в Палм-Спрингс; Карлос Серрано был в Мехико, и, разумеется, Бритт Фарлей был расстроен, поскольку положение дел было неопределенным.

— Тогда этот Поль Дженсен, — вслух сказал Колби. — Он, возможно, скажет больше о Фарлее, чем сам Фарлей. — Но Поль был в Лос-Анджелесе. — Что, если я подскочу к вам? — спросил Колби по телефону, когда Поль ответил, что его не будет в Нью-Йорке несколько недель. — Я отправлюсь сегодня и завтра утром увижусь с вами.

— Не знаю, чем смогу быть вам полезен и сколько времени смогу уделить; сейчас я выпускаю фильм, и расписание весьма жесткое. Я вам вот что предлагаю, если вы полетите ночью, приходите к завтраку. — Он дал свой адрес в Бель-Эйр, и Сэм Колби, закончив разговор, счастливо напевал. Дел было много; он будет занят.

На следующее утро он был в доме у Поля в семь, тот уже был одет и сидел за столом. Утро было великолепное, и Сэм приостановился полюбоваться видом.