Все переглянулись. Похоже было на правду. Каждый шаг любого из них был известен другому. За семь лет новое лицо мелькнуло впервые, к тому же — баба.

— Нет, — возразил Гольдин и прикурил. — Или она в штате и появилась не случайно…

— Или что?

— А вот что, — почва была подготовлена, и Севостьянов заговорил, не таясь: — Сболтнула или нет — не докажешь, а может, и случайно проговорилась. Ей и невдомек, что за ней — хвост. А вычислили всех. Язона тоже. Массированный удар по франкфуртским складам и таможне — только начало. Кто-то очень хорошо поработал.

— Значит, нужно ждать.

— Махров в Киеве уже дождался. Надо эту Светлану прорентгенить как следует.

— Язон не даст, — замотал головой Кропоткин, второй питерский, приехавший с Адамовым.

— Давай тогда тебя сдадим. Или меня. А может, Гольдина?

Идея о том, что любовница шефа — чужеродный элемент, нравилась всем, но как сказать об этом Язону?

— Какая разница, — Гольдин кинул под язык таблетку. — Засветка налицо, утрясать нужно наверху. На самом верху.

— Тебе же по-русски сказали, — вставил Кропоткин, — покуда не найдем утечку, никто ничего утрясать не будет.

— Похоже, Севостьянов нашел.

— Вот и скажи об этом Язону, — хохотнул Адамов и глотнул из золотой фляжки.

Пименов сидел у себя наверху. Говорить ему ни о чем и не нужно было: японский микрофон, установленный в помещении, где проходил совет, улавливал даже потрескивание табака в сигаретах. Телохранитель — любимец Пименова по прозвищу Барракуда — сидел тут же, безразлично потягивая пиво из банки. Другой контролировал коридор.

Поворот оказался неожиданным. Светлана появлялась пару раз на пикниках, и теперь Пименов проклинал себя за то, что не устоял перед соблазном показать эффектную девицу в их обществе. Да еще о делах при ней… Неужели?! Он вспомнил, как они познакомились. Ничего особенного: лето, Неаполь, скучающая разведенная женщина, муж — кэп, плавает где-то в Атлантике, детей нет… Досье на нее он не собирал, поверил как-то сразу. После слов Севостьянова задумался: а вдруг?.. Не слишком ли все гладко получалось с ней с самого начала?..

Пименов покосился на Барракуду: что думаешь? Тот или сделал вид, или действительно не понял. Узколоб телохранитель. Надо будет — убьет, а на роль советника не тянет, нет.

Но если Севостьянов прав, и провал — действительно следствие появления Светланы на горизонте?

— Походи за ней, Барракуда, — вполголоса, боясь пропустить хоть слово из динамика, сказал Пименов.

Мордоворот кивнул.

«Ты акционеров Язона не знаешь, — спокойно рассуждал Адамов на том конце провода. — Уладят с прокуратурой, дело заведут, а потом похерят, профиль поменяют или концы в воду за бугром».

«Вот! — воскликнул Гольдин. — Почему — мы? Палка-то о двух концах. Франкфуртские и засыпали».

«И этот дело говорит, — подумал Пименов. — Стоит мотнуть в большой свет, в круиз, пока они на девчонку компромат будут стряпать. Жаль. Хорошо бы с ней по Майне, на катере…»

Участники совета сдрейфили, конечно. Пименов понимал, что дела никто из них не провалит, но кто тогда? Угроза была стимулом для мозговой атаки. Там, в помещении, завязался сыр-бор, каждый хотел оправдаться. Пименов засмеялся, отключил микрофон.

— Если и в самом деле она, лично порешу. Только скажи, — и он сурово посмотрел на телохранителя.

Барракуда встал с демонстративной готовностью.

Никто из совета о версии Севостьянова Язону сообщать не стал, опасаясь гнева: подозрение тенью ложилось и на него самого. Все подавленно молчали, потом стали выпрашивать побольше времени. Условно решили, что первый провал мог быть вызван стечением обстоятельств. Для выводов нужна цепочка.

— Дорогая цепочка получится, — усмехнулся жадный Адамов. — Золотая в прямом и переносном, так сказать.

— Семь лет под одним богом ходим, — лепетал Гольдин.

— Ищите сами, — обреченно резюмировал Кропоткин. — Найдете — воля ваша.

И только Севостьянов промолчал. Он сказал все — знал, что в комнате установлен микрофон.

Кладбище было старым, на нем уже давно никого не хоронили. Подзахоранивали только в могилы родственников.

— Привет, душа Евгений, — буркнул Каменев, пришедший сюда ни свет ни заря. Обросший щетиной, с красными воспаленными глазами, он сидел на камне, который они собирались сегодня устанавливать. — «А на кладбище все спокойненько».

Каменев уже успел уполовинить бутылку. На могиле стоял стакан, прикрытый черным мякишем.

«Душа Евгений» присел рядом, молча выпил. «Состарился без дела, — подумал он о бывшем опере. — И пьет не в меру. Жаль…»

— Нравится мне здесь, — сказал неожиданно Каменев. — Я уж у сторожа справлялся, нет ли вакансий.

Евгений не ответил. Поплевал на ладони, вонзил в землю лопату, которую одолжил у могильщиков. На камне было высечено:

Проработали с час, за все это время не обмолвились ни словом. Когда распороли бумажный мешок с цементом и Евгений, прихватив пару ведер, отправился к колонке за водой, явился Илларионов с бутылкой и букетом хризантем.

Петр любил хризантемы.

Подъехали Нежин и Ника. Нежин держался молодцом, шел, почти не опираясь на палку.

— Все в сборе, пора и перекурить, — оживился Каменев. — Наливай, Алеша.

Вдовец Илларионов единственный из всех оставался в строю. Ему бьио по-человечески жаль Каменева и Столетника, не ко времени запросивших у жизни тайм-аут.

— Давно не брился? — как бы невзначай спросил он у Каменева, свинчивая со «Столичной» пробку.

— Бороду отпускаю, — соврал «лев на пенсии».

Илларионов сказал речь:

— Вот и год прошел. Мы все еще живы. — Вздохнул и выпил.

Ника заплакала, прильнула к Нежину. Отставной полковник обнял жену.

К двенадцати камень стоял на фундаменте. Друзья помолчали, стоя у холмика, затем втиснулись в старенький «жигуль».

— Вам детей не пора заводить? — попытался разрядить атмосферу Евгений, когда Нежин вырулил на Камчатскую.

— Уже, — засмеялась счастливая Ника.

— Да ну?!

— А ты, сыщик, не заметил? — улыбнулся Нежин.

— Душа Евгений у нас нянькой будет. Из него хорошая нянька получится, — подначил Каменев.

— Лучше на кухню за молоком, чем в гастроном за водкой, — не остался в долгу Евгений.

— Как девочки, Алексей Иванович? — спросила Ника.

— Спасибо, привыкаем.

Евгений выходил первым.

— Пельменей хочу, — сказал жалобно. — У Кати вкусные пельмени получаются.

— Намек понял, — кивнул Илларионов. — До твоего отъезда созвонимся.

«Без них Пьеру было бы тяжелее под камнем», — благодарно подумал Евгений о друзьях, просеянных сквозь сито Судьбы. Он постоял, проводив взглядом машину, хлебнул напоследок чистого осеннего воздуха и вошел под арку ненавистного двора с мусорником посередине.

— Хватит жрать-то, Андрей Егорович, — сказал он вахтеру вместо приветствия, снимая ключ со щита. — Так ты себе на саван не заработаешь.

В коридоре ожидали двое. Молодой мужчина в длиннополом кожаном пальто выразительно посмотрел на «сейку». Накрашенная девица была юрисконсульту знакома, Евгений кивнул, пропустил ее вперед.

— Ну, что там у вас еще? — спросил он без энтузиазма. — Возбудили дело-то?

Она села на фанерный стул, с неоправданным вызовом закинула ногу на ногу.

— Возбудили. Теперь я заявление забрать хочу, — ответила девица, роясь в косметичке.

Евгений повесил куртку на плечики, запер шкаф.

— Отлично, — сказал юрисконсульт. — И сколько?

— Чего «сколько»? — заморгала та длинными ресницами, рассыпая тушь по щекам.

— Заплатил он тебе сколько, чтоб ты заявление забрала?

Она сняла ногу, криво усмехнулась. Даже сквозь краску было видно, как по лицу расползается румянец.

— А чё?

— Ничё. Так просто поинтересовался. Не отдают?

— Не отдают.