Аракелов взял на заметку и его, стал разрабатывать по всем правилам, но не афишируя корыстного интереса. Развод Пименова с женой подсказал ему решение, и вскоре Светочка Киреева отправилась в турпоездку, чтобы познакомиться поближе с одиноким обеспеченным мужчиной, а заодно смыть грехи в теплом Неаполитанском заливе.

Светлане Пименов приглянулся, — вероятно, подоспел возраст для подобных знакомств, с ним она чувствовала себя надежно и спокойно, как когда-то с Аракеловым. Опыт ли, деньги ли его способствовали скорейшему взаимопониманию — разбираться не хотелось. Месяц в фешенебельных гостиницах Неаполя, Рима, Франкфурта, где они закончили отпуск по инициативе Пименова (были у него какие-то дела в Германии), оказался поистине сказочным. Несмотря на занятость, он проявлял заботу о Светлане, угощал дорогими яствами, возил на экскурсии. На какое-то время она даже забыла о своей прошлой жизни.

Пименов никогда не говорил при ней о делах, не приглашал к себе домой на Кутузовский и не позволял ему звонить. Она относилась к их связи бережно, предоставив ему возможность управлять собой и надеясь, что связь эта может оказаться не мимолетной. Пройдет какое-то время, и Пименов обеспечит ей спокойное, безбедное будущее. Омрачало существование лишь постоянное ощущение, что где-то рядом присутствует Эдик, казалось, он даже по ночам стоит у их постели. Она знала: Аракелов пожертвует ею, не раздумывая, и жила в постоянном страхе, что Пименов узнает о ее прошлом и о том, что знакомство их отнюдь не случайно.

Постепенно в ней стала укореняться неведомая доселе злость — на себя, на Аракелова, потом на Пименова, никак не желавшего сокращать дистанцию, на свою неустроенность, наконец, на то, что с каждым днем, месяцем, годом интерес окружающих к ней ощутимо падает и она превращается в некое подобие надоевшей игрушки.

Только через полгода Пименов ввел ее в круг своих коллег. Среди приглашенных на дачу однажды оказался Севостьянов. И хотя бывший стукач был окружен телохранителями и вел себя на равных с хозяином, глазки его плутовато бегали: чувствовалось — узнал, не спокоен, готов услужить.

Накануне у нее был крупный разговор с Эдиком: Светлана просила освободить ее от обязанности докладывать о делах Пименова, на что он ответил не просто отказом, но намекнул на ее вечную зависимость от него самого и того прошлого, что раз и навсегда связало их. И вот тогда-то, в порыве отчаяния, она решила сыграть ва-банк.

Алик не сопротивлялся, выделил ей требуемую сумму по первому требованию. «Значит, Пименову ничего не известно о его связи с КГБ», — поняла она. Осмелев, она дала Севостьянову понять, что если он сболтнет лишнее, то будет иметь дело с Аракеловым, который держит руку на его пульсе и выйти из-под опеки не позволит. Выждав месяц и убедившись, что Севостьяков не собирается предпринимать ответных мер, она потребовала от него новой дани. Затем — еще…

Когда в пименовской среде замелькали хорошо знакомые по газетам и телепередачам лица, Светлана, будучи достойной ученицей Аракелова, не спешила сообщать о них учителю, решив кое-кого приберечь для себя. То, что Пименов, неоднократно заверявший ее в своей любви, обещавший вывезти ее из этой страны (что, впрочем, не мешало ему отказывать ей в деньгах и назначать встречи исключительно по своему усмотрению, превратив ее в «девушку по вызову»), стал вдруг требовать отчета о ее знакомствах и не опроверг необоснованного подозрения зарвавшегося подельника, вначале окатило горькой, жгучей обидой, а теперь породило жажду предпринять ответные действия…

Не снижая скорости, каким-то чудом избежав дорожных приключений, Светлана проскочила пол-Москвы и лихо завернула на стоянку. Гараж ее находился неподалеку от прежней квартиры в Бирюлеве, к машине же она привыкла и предпочитала держать ее рядом, договорившись об охране с вахтерами номерного НИИ.

Войдя в квартиру, она первым делом налила полстакана виски и выпила залпом, затем встала под горячий душ — верное средство успокоиться. Закутавшись в толстый махровый халат, прошлась по квартире, заглянула зачем-то в шкаф, до отказа забитый нарядами на все случаи жизни, достала из холодильника банку маслин — просто так, чтобы занять себя чем-нибудь, но желанное успокоение не наступало, значит, попытка уснуть будет тщетной. Большие настенные часы с маятником пробил и десять. Светлана с грустью подумала, что могла завтрашний выходной провести на природе, а вот теперь из-за нелепого, трусливого подозрения своего опекуна должна сидеть в этой богато обставленной клетке и выть от тоски. Выпив еще, она почувствовала, что расслабилась, мозг начал работать с привычным спокойствием. «Не хватает еще стать алкоголичкой», — усмехнулась она про себя и взяла трубку радиотелефона.

— Это я. Ты дома?

«В машине. Случилось что-нибудь?»

— Грустно.

«Человеку грустно, когда ему нечем заняться».

— Спорное утверждение, но я бы не возражала заняться с тобой любовью.

«Ты пьяна?»

— Отчасти.

«Я так и понял. Кажется, мы договорились о…»

— Не только ты договаривался со мной об односторонней связи. Только вы все забываете, что я тоже живой человек.

«Все меня не интересуют. Короче, чего ты хочешь?»

— Чтобы ты увез меня хотя бы на эту ночь. Иначе я вскрою себе вены.

В трубке воцарилась тишина.

«Не валяй дурака. Выходи к Новослободской, я подберу».

Она стала одеваться,

— Тварь! Ах, какая же тварь! Подберет он меня. Впрочем, почему бы и нет? Уже подобрал. Черт с ними со всеми! — выбрасывая из шкафа платья, цедила ока сквозь зубы.

Платье выбрала самое вульгарное: с глубоким декольте и разрезом до бедер. Поверх надела норковую шубу вразлет — а'ля путана из «Метрополя».

— Подбирайте! — усмехнулась Светлана, оглядев себя в зеркало.

«Ауди» Аракелова стояла с включенным двигателем у поворота на Селезневскую. Светлана ввалилась в салон, закинула ногу на ногу и закурила.

— И как это называется? — хмыкнул Эдик, направляясь в сторону ЦТРА.

— «Прощай, молодость» называется, — с вызовом ответила она, выпустив струю дыма в его сторону.

Он опустил стекло.

— Рассказывай, — потребовал Аракелов, нахмурившись.

— Захотелось с тобой проститься. Если тебя это не устраивает, можешь меня убить, мне все равно. Больше прошу меня не тревожить, я жить хочу.

— Где, в Шахтерске?

— Не пугай.

— Что же ты там делать станешь, Светик-Семицветик? Райкома-то, чай, уже нет? Да и возраст у тебя, прямо скажем, не комсомольский.

— Свободы хочу! Через пять лет я уже никому…

— Да ты и сейчас никому не нужна, можешь на сей счет не обольщаться, — оборвал он ее и включил сигнал поворота. — У тебя за душой — ноль.

Обжигая пальцы, она погасила полсигареты в пепельнице.

— Ах… вот, значит, как?!.

— Да, милая, да. И ты это сама прекрасно знаешь. Что, бросил тебя твой Пименов?

Она молчала. Слезный ком вдруг подступил к горлу, мешал говорить.

— Твой, — только и смогла выговорить.

— А ты на что надеялась, дурочка? — засмеялся вдруг Эдик. — Если у тебя и есть кто-то постоянный в этой жизни, так это я. Цени, а то разозлюсь ведь.

Они подъехали к гостинице «Северная», где за ФСБ был зарезервирован «люкс» для встреч с агентами. Эдик поставил машину на стоянку.

— Давай-ка пропустим по стопочке в ресторане да пойдем баиньки, да? — он погладил ее по голове, точно маленького ребенка.

Она отшатнулась, хотя прекрасно понимала, что и на этот раз будет так, как он скажет. Но этот раз будет последним. Теперь у нее есть пусть небольшой, но все же свой счет в Швейцарском банке, о котором Аракелов не знает, и она может уехать в любую страну — не все ли равно, где выходить на панель? Едва ли он станет доставать ее и дальше, для него она — эпизод, одна из многих, нужных до тех пор, пока сами изъявляют желание сотрудничать.

Она молча вышла из машины, побрела к ресторану. Швейцар встал было на ее пути, но, увидев Аракелова, отскочил и раскланялся.