…Спиртное Анатолий Капралов закупал всегда в одном и том же магазине, открытом при Среднегорском заводе алкогольных напитков. На то имелось несколько причин. Первая: мизерный шанс нарваться на палёную водку, поскольку завод отвечал за свою продукцию. Вторая: заводик с магазином располагались у чёрта на куличках, на дальней городской ок-раине, сюда постоянно подкатывали машины, мелким оптом отоваривались владельцы по-селковых торговых точек, здесь же приобреталась водочка на торжество или на тризну, и здесь никто не знал Капралова — рядового покупателя в косяке оптовиков. Он, как любой алкаш, стыдился своего порока и старался не светиться по месту проживания. Была и третья причина — разнообразие: местный производитель модифицировал водочку брусничными, сливовыми, перцовыми и прочими ароматами, придающими вульгарной пьянке определён-ный вкусовой изыск.

Полненькая миловидная продавщица в синем завхозовском халате, под которым явно ничего не имелось, кроме пышного женского тела, скованного лифчиком и трусиками, отбивала заказ на кассе, одновременно подсказывая пожилому мужичку — грузчику за всё, что и в каком количестве отпускать. Анатолий Капралов, бережно подхватывая вожделенные флаконы, аккуратно запасовывал их в спортивную сумку с адидасовской эмблемой на боковом кармане.

— Разрешите, — обратился к нему придвинувшийся к прилавку мужчина, — вот эту со сливами посмотреть. Ингредиенты и прочее…

— Да, да, пожалуйста, — радушно пропел Анатолий, не отрываясь от основного занятия. Его раздражительность уменьшалась пропорционально утяжелению сумки. Сейчас он был добр, вежлив и предупредителен.

Мужчина взял в руки сорокоградусную "Сливовицу", покрутил, побубнил и вернул.

— Спасибо.

— Угу, — кивнул счастливый покупатель, с кряхтением снимая с прилавка раздувшийся баул.

Доржи Камаевич Камаев в три часа пополудни естественно находился в своём рабочем кабинете. Так же естественно он находился бы здесь и в три часа пополуночи. Он не любил свой дом в элитном посёлке, предпочитая дневать и ночевать на рабочем месте. Впрочем, этот кабинет он тоже не любил. Так какой смысл тратить время и усилия лишь для того, чтобы перебраться из одного нелюбимого места в другое, столь же нелюбимое? А здесь…, что ж, здесь имелось всё, что мог бы пожелать самый взыскательный сибарит: предупреди-тельные слуги, изысканные женщины, изысканная кухня, мудрые книги, стены, защищённые современной техникой и сворой неподкупных охранников. За стенкой, словно символы тайной державности, подмигивали навороченные аппараты связи, готовые в любой момент выбросить властную волну в любую точку России. Да, здесь было всё, но комфорт материальный всё чаще пасовал перед дискомфортом душевным. Здесь не было друзей. Их у Камаева сейчас вообще не было. Когда-то были. Когда-то рядом с ним находились люди, с которыми можно было поделиться сокровенным и знать, что они тебя поймут, их можно было хлопать по плечам и получать ответные тычки, с ними можно было спорить и пить красное вино. Но он от них отрёкся. Добровольно. Осознанно. Во имя чего? Лет десять назад ему казалось, что он знает ответ. А сейчас? Отрёкшись от друзей, он постепенно растерял остроту чувств и желаний, с потерей желаний смазалась, утратила чёткость цель, будто нечаянно расфокусировалась тщательно настроенная оптика. Даже власть не щекочет нервы. Сегодня им движут лишь врождённое упрямство и нежелание признать ошибочность своих прежних решений. Сотрудники Иллариона Жордании прозвали его Монахом. Что-то разглядели? Пустоту? Монах, аскет, затворник? Может быть, может быть…

Долгое время Камаев гнал от себя эти тоскливые мысли, но они возвращались снова и снова и, в конце концов, он допустил их в своё сознание. Он ужился с ними, он держал в узде их разбухающую боль. Сильный человек стал человеком одиноким, неискренним и недобрым. Он великими трудами сколотил тайную империю, в которой обретались его подданные, служившие за деньги и за страх и, потому, недостойные доверия. Кругом пустота. Сейчас он верил только себе, и эта вера, как всегда, помогала задавить подступающую слабость.

Он сидел в своём кресле, выбросив на стол сжатые в кулаки руки, вперив невидящий взгляд в лабиринтоподобный восточный узор на бесценных тканевых обоях, витая мыслями в будущем. Картинка, предъявленная Олегу, грешила незавершённостью. Ну, создадут под-ручные свою провинциальную партию, ну, вползут во власть. А дальше? Предполагается, что они будут расширять сферу влияния, пробиваясь в правительственные кабинеты. Не обязательно.

Нынешняя Россия имеет весьма скудный опыт демократии. В сущности — никакого. Президентские и парламентские выборы две тысячи восьмого года, если президент не согла-сится на третий срок, запросто способны перерасти в схватку всех со всеми. Пойдут в ход самые чёрные политтехнологии. Страна взбурлит. Допустим, в последний момент, на самом пике страстей, одновременно в десятках регионов неожиданно и непонятно исчезнут авторитетные зачинатели новой провинциальной партии. Просто исчезнут. Были, и нету. Мало того, их фирмы и фонды стремительно разоряются, и вместе с ними уходят в песок деньги рядовых вкладчиков. Толпы обманутых выплёскиваются на улицы провинциальных городов. Кому выгодно исчезновение людей, составляющих ядро перспективной партии? Укажи на любого, и его разорвут. И тут находятся трупы — один, другой, десятый… СМИ смакуют. Беспорядки нарастают лавинообразно. На просторах России бушует ураган. Доверие, лояльность к власти, рассматриваются, как предательство народных интересов. Из лесу просачиваются группы накачанных дурманом, практически безумных, озверевших сектантов, творящих резню по наущению. Брошенная в хаос страна на грани гражданской войны. Смута. Даже если власти справятся с ситуацией, а они таки справятся, Россия обрушится в лихие времена. Хана инвестициям и международному признанию. От такого набата всему цивилизованному миру мало не будет, а уж старушке Европе… И никто, мать вашу, никогда не узнает, что вдохновителем и созидателем всеохватного погрома явился всего один человек, возникший ниоткуда и ушедший в никуда. Как там у Лермонтова: "Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ…быть может, за стеной Кавказа, сокроюсь…" Провидец — Михал Юрич.

Камаев хмыкнул. Неслабый итог десятилетних трудов. Кретинизм? "Тихо шифером шурша…"? Отнюдь. Нет, конечно же, нет, ничего похожего не случиться. Хотя бы потому, что ему это не нужно. Но ведь прошло бы? — было бы желание. В истории масса примеров, когда проходили самые дикие авантюры. А потом историческая наука преподносила эти авантюры в виде закономерного итога некоего социального процесса. Победителей не судят — судят победители.

Он тряхнул головой, отбрасывая поток ненужных мыслей, ударил пальцем по клавише интеркома. В дверях возникла стройная, полногрудая красавица с мёрзлыми глазами.

— Что нового?

Магда неопределённо пожала точёным плечиком.

— Всё по плану, Доржи Камаевич. Унтеру подменили бутылку спиртного. Не сегодня-завтра допьётся до инсульта…Подписан договор купли — продажи фирмы "Дато". Шефчук в четверг выступит на телеканале с заявлением. Жордания собирается на…покой. Всё.

Глава службы безопасности равнодушно кивнул. Капралова не жаль — отработанный материал, спился, вместо сердца медуза — не мужчина. К тому же, излишне осведомлён. Да-то мог бы пригодиться — организатор от аллаха, но, чересчур щепетилен. Надо же: щепе-тильный ворюга! При его-то стаже! Куда катится эта страна?

Магда развернулась, пока шла к двери, Камаев провожал взглядом прямую узкую спи-ну, полные, обласканные ниспадающим шёлком бёдра, и длинные гладкие ноги. Пожалуй, из всех женщин, по-настоящему его возбуждала только эта стерва. Иногда. Не из-за сходства ли характеров? С завтрашнего дня девочка сядет на его место, а он исчезнет. Пришло время. Прежде чем выпестованная им когорта организуется в новую партию, ему необходимо встретиться с каждым будущим активистом лично. Почуют власть, шакалы, задуркуют, выйдут из-под контроля. Внушение устойчивого рефлекса подчинённости — процесс не быстрый, отнимающий силы. Значит, предстоит круиз года на полтора-два. И это прекрасно. Засиделся. Мысли сатанеют. Прощай долбанный Среднегорск.