— Документики попрошу.

Дато вытер пальцы салфеткой и, достав из внутреннего кармана пиджака справку об освобождении, протянул менту. Тот не шелохнулся, сцепив руки за спиной. Пришлось по-ложить бумагу на стол. Только тогда, не сводя глаз с лица гражданина, парень выпростал правую конечность и положил ладонь на документ. Прижимая бумажку мизинцем, пошеве-лил её двумя пальцами, вроде и не взглянул даже, но, что надо, увидел.

— Жордания…, угу, ИТэУ двадцать три…, угу. Освободился, значит?

— Всё по закону, гражданин начальник, от звонка до звонка.

— Ну, ну.

Убрав руку за спину и ничего более не сказав, сержант развернулся и потопал к выхо-ду. У Дато сложилось впечатление, что заходили сюда эти двое исключительно по его душу. Эту мысль сопроводил холодок в кишечнике. Ничего хорошего от правоохраны он не видел и не ожидал, терпеть её сотрудников не мог, и они платили той же монетой. Справедливости ради надо сказать, что хорошего к себе отношения Илларион не заслуживал, да и не шибко верил в эту самую справедливость, прожитые годы не подталкивали к прекраснодушному мироощущению.

Запихивая в карман ксиву, он краем глаза заметил, что оставшийся на входе напарник продолжает наблюдать за ним. Холод в кишках не отпускал и Дато разумно отвёл глаза — слишком пристальный взгляд в спину представителям власти способен вызвать недовольст-во, спровоцировать их на дальнейшие доскрёбушки, а уж доскребаться хошь до кого они су-меют. Что мешает им, к примеру, утащить Иллариона в какой-нибудь закуток при линейном отделении и там, за железной дверью отмудохать недавнего зека по почкам до инвалидности? А ничего не мешает, кроме лени.

Вот сейчас, вот здесь, стоя у столика и сжимая в кулаке стакан с остатками жидкого чая, Дато осознал полную бесправность свободного человека. На зоне всё понятно: началь-ник — бог, администрация с охраной — архангелы, воспитующие паству с неотвратимостью айсберга и милосердием палача. Ну, так на то она и зона, где всяк грешен по приговору. Но там, на миру и смерть красна. Там Дато прошёл и карцеры, и побои, и много чего ещё, и стал уважаемым человеком, с чьим мнением считаются даже боги. А воля…, только поманила и тут же намекнула, мол, здеся ты никто — коврик для ментовских сапог. Это что ж получается: воля страшнее зоны?

Дато усмехнулся, расфилософствовался, понимаешь, как мальчик Кай в покоях Снеж-ной Королевы: "…что воля, что неволя…". Или это из другой сказки? Из какой-нибудь "Марьи-искусницы"? Склероз. Подумаешь: подошли менты, проверили документы. Работа у них такая.

— Правильно рассуждаете, Илларион Константинович, — сказал кто-то рядом.

Дато дёрнулся и повернулся на голос.

У столика стоял мужчина министерской наружности: дорогой, светло-серый костюм, модная рубашечка, весь из себя галстук, лёгкий светлый плащ. Нехило укомплектован. Руки в карманах, смотрит внимательно, с улыбочкой. Такому в забегаловке делать нечего. И ведь подкрался, чёрт, незаметно, как давеча тот с колуном. "Что-то я нюх потерял".

— Это вы о чём?

— О том, что этим, — лёгкий кивок в сторону выхода, — не в напряг устроить персонально для вас Варфоломеевские будни. А это всего лишь сержанты.

Дато не очень понравилась самоуверенность собеседника, ещё больше не понравилась собственная растерянность. Захотелось нахамить. Не получилось. Лишь спросил чуть резче, чем…, чем…, что? По-гусарски вышло.

— С кем имею честь?

— Ах, да, не представился, — мужик слегка шутовски прикоснулся двумя пальцами к правой брови, — зовите меня Алексеем Алексеевичем. Это я вас пригласил.

Ну, слава богу, нарисовался! Хоть что-то — всё лучше, чем ничего.

— Вот он я.

Важный "господин-барин" кивнул.

— Вижу. Илларион Жордания, в определённых кругах — Дато, человек спокойный, ре-шительный, в кармане рука, сложенная в кукиш. Пойдём, поговорим, а то здесь как-то, — "барин" обвёл взглядом столики, — не серьёзно.

Он повернулся и направился к дверям, не оглядываясь. Дато подхватил сумку и по-спешил следом.

"Что он ещё обо мне знает? Чего ему от меня надо? И чего я, как собачонка на привя-зи? Ладно, потерплю, ещё успею осадить".

"Барин" двигался уверенно, по-хозяйски, засунув руки в карманы расстёгнутого, раз-вевающегося плаща. Народец расступался. Дато пристроился след в след, сохраняя на лице независимое выражение. Когда массивные створки дверей, выходящих на привокзальную площадь, раскрылись, Илларион сбился с шага, и было от чего: слева от вокзального крыль-ца расположилась группа непринуждённо беседующих людей, которых Дато никак не ожи-дал увидеть вместе: оба тутошних сержанта, плюс пузатый, толстощёкий капитан милиции и… Вот бл…! Картинно отставив обтянутую синей джинсой ножку, демонстрируя при этом крутую попку, сложив руки скобочкой под высокой грудью, в компании с ментами тусова-лась давешняя девица из леса. Она рассказывала что-то весёлое, остальные скалились, и бы-ло видно, что отношения у этого квартета устоявшиеся. Немного в сторонке стоял белый микроавтобус, очень похожий на тот самый.

Ну, ни хера себе! Душегубы корешатся с мусорами! Беспреде-ел. Надо линять куда по-дальше, пока не приметили…. Поздно, бл…! Вся компашка разом повернула бошки в сторо-ну крыльца.

Бывал Дато в передрягах и похуже, но эта ему особенно не понравилась, имелось в ней что-то подленькое и непонятное. Вообще-то он не принадлежал к племени паникёров, ста-рался не дёргаться попусту и, сталкиваясь с непонятками, начинал усиленно думать, приме-чать и анализировать. Вот и сейчас он отметил некоторую странность: собеседники устави-лись не на него, а на "барина", потом стушевались и шустренько отвернулись, вроде как смутились все разом, оплошали, мол. При всем при этом капитан непроизвольно подобрал живот, а сержанты чуть ли не встали по стойке смирно. Похоже, "барина" здесь знают, и не просто знают, похоже, в его руках реальная власть. Вон, коптильник, аж щёки втянул и зу-бами прикусил, чтоб не выпали.

"А в таком случае, на крайняк, я ничего не теряю, кроме головы. Жалко, конечно, чай не казённая", — решил Дато и восстановил маршевый ритм.

"Барин", не обращая внимания на левую компанию, повернул направо, к одиноко стоящему УАЗику с брезентовым верхом, из-за руля которого угрем выскользнул громила в кожанке, подобострастно склонился и распахнул заднюю дверцу. Так распахивают дверь шикарного лимузина перед знатной особой. Заляпанный УАЗ до лимузина явно не дотяги-вал, однако процедура впечатляла.

— Погуляй пока. — Бросила "особа" лакею, влезая в "лимузин". — Присаживайтесь, Ил-ларион Константинович, здесь нам не помешают.

Илларион не стал артачиться и забрался на заднее сиденье, умостив сумку на коленях. Его по настоящему заинтриговала вся эта возня. То, что он увидел, позволяло рассчитывать на серьёзный разговор, сулящий определённые выгоды. Балаболить и задавать пустые во-просы ему не хотелось, поэтому он молча приготовился слушать.

Хозяин с одобрением посмотрел на Иллариона.

— А вы, Илларион Константинович, всё больше и больше нравитесь мне. Спокойны без базара, не суетливы, решительны. И с самодисциплинкой у вас всё в порядке. "Верной доро-гой идёте, товарищ", — процитировал Алексей Алексеевич какого-то Генсека. — Человек, давший вам рекомендацию, попал в точку. Почему не спрашиваете — кто? Верно! Умница! Сам скажу. Помните, наверное, такого вора в законе — Багор его зовут?

Как не помнить? С кем, с кем, а уж с Багром Илларион знался, чтоб не соврать, лет де-сять. Только неувязочка. Ещё четыре года тому, в девяносто пятом по зонам прошла инфор-мация, что замочили Багра. Замочили и в "Мерседесе" сожгли. Долго тогда, говорят, искали обидчиков, нашли и гвоздями прибили. Это как раз понятно — Багор общак держал. А вот чего Дато никак не мог понять: так это, как стал вором в законе человек глубоко набожный, верующий. Правда, вера у Багра была какая-то вывихнутая, идейная. Сектант, бл…, а за но-жик хватался. Ходил слух, что убивцы его, тоже сектанты. Видать, через веру свою и помер. Скатертью…, тьфу — земля пухом. Но четыре года!?