Капитан без подготовки заговорил тоном завзятого экскурсовода:

— Башня эта старая. Ей, может быть, не одна сотня лет. Такие почти во всех аулах стоят. А для чего люди во все века и повсеместно строили неприступные башни? Понятно для чего, для обороны. За её стенами прятались женщины, дети, совсем дряхлые старики. Во время набегов. А набеги тут — дело обычное. Сосед к соседу спокон веку ходил, как запорожцы к туркам за зипунами. Скот уводили, женщин. Разбой у горцев издревле почитается благородным мужским занятием. Это уж при советской власти поутихли, да и то…

— А как же знаменитое кавказское гостеприимство? — ехидно поинтересовался генерал.

— Не ведаю тов…, Виктор Сергеич, не застал. Должно быть, к нам это не относится. Тут ведь как: значение имеет лишь свой тейп, остальные — чужаки, потенциальные жертвы. В нормальных странах разбой, убийство человека, угон в рабство уже давно являются уголовно наказуемыми. А здесь — доблесть. Какое-то детское отношение к чужой жизни и собственности. Неразвитое. Ребёнок увидел игрушку в руках у другого, понравилась, отобрал. А пострадавший кинулся назад отбирать, и сверх того прихватить, в качестве моральной компенсации. Так одно действие влечёт за собой ответное, становясь лишь звеном в цепочке подобных. Дети гор, ей богу! Кровь пролилась — месть, отрезание голов. Дикость. Племена враждуют столетиями. Может быть, потому горцы так и не сумели создать мощное независимое государство?

Полежаев замолчал, собираясь с мыслями, грустно покивал головой.

— Я никогда не интересовался историей горских племён, — вставил Шершнев, — всплывает в памяти что-то типа "Хаджи-Мурата" или "Кавказского пленника", и всё.

— Так ведь и я никогда. Не по своей прихоти я попал на Кавказ, а, попав, стал присмат-риваться. Вы думаете, почему я начал с местных разбойных традиций? Даже в мыслях не держал преподнести вам уродливую этническую конструкцию, дабы дать начальный нега-тивный импульс. А начал с плохого, чтобы потом перейти к хорошему.

— А оно есть?

— А как же! — заулыбался Павел. — Народ тут живёт умелый. Земледельцы, скотоводы, ткачи, кузнецы, кожевники, золотых и серебряных дел мастера. Обратите внимание: все пе-речисленные ремёсла архаичны. Несмотря на спутниковые антенны и современное оружие, люди живут всё ещё в девятнадцатом, если не в восемнадцатом веке. Я не про города, я про посёлки. Особо отмечу: люди здесь гордые, независимые, смелые и — присмотритесь к их облику — красивые. И здесь живут мудрые старики.

— Товарищ генерал, — подал голос водитель Коля, — разрешите обратиться к товарищу капитану?

Опаньки, неожиданный пассаж. Оказывается, красные Колины уши служат ему ис-правно. Мало того — ему есть, что сказать! А капитан совсем не выглядит растерянным, в его глазах прячется лёгкая хитринка, будто знает, о чём пойдёт речь.

— Гхм, разрешаю.

Коля набрал воздуху в лёгкие, уши совсем запунцовели, немного натужно помолчал и выдал.

— Товарищ капитан, а как, по-вашему, сочетаются гордость, смелость и красота с дет-ской жестокостью? Что ж они мудрых-то не слушают?

Ещё раз опаньки! Вот тебе и пацан!

Полежаев гордо посмотрел на генерала — знай, мол, наших! — глянул на водителя гла-зами любящего старшего брата.

— Молодца, друг мой Колька! Вопрос, что называется, в цель! А вот ответа у меня нет — одни домыслы. Вообще, по моему мнению, плохих или хороших народов не бывает. Вот ты можешь однозначно сказать, что мы, русские, хорошие, а чеченцы плохие? — Водитель, при-подняв плечи, отрицательно помотал головой. — Не можешь. И правильно. Но всё-таки, мне на ум иногда приходит мистическая крамола: а не висит ли над Чечнёй проклятие? Ты, Коля, по молодости, наверняка не помнишь, как в девяностом — девяносто первом здесь воевали между собой отряды полевых командиров. Подчёркиваю: не с оккупантами, а между собой! Опять, тейп на тейп. В то время ещё Садам Хусейн оборзел — ввёл войска в Кувейт. Там нефть, тут нефть. Нефть, блин, для некоторых народов становится тем самым мистическим проклятием…Ага, кажись, приехали. Прибыли, так сказать, в расположение пехотной дивизии. На этом крыле, товарищ генерал, базируется мотострелковый полк. Нас встречают.

…Были ещё переезды, остановки, воинские части, были раскованные, оживлённые бе-седы по дороге, но почему-то именно этот, самый первый разговор-знакомство таких разных по социально-армейскому статусу людей особенно запомнился Шершневу. Стоя у пасмурного, кабинетного окна, Виктор Сергеевич мечтательно улыбнулся, вспоминая клуб по обмену мнениями на колёсах. Разговор, протяжённостью в двадцать километров. Остальные беседы отложились не так чётко. Может быть потому, что их смазали дальнейшие события?

Там, в мотострелковом полку, после въедливого ознакомления с документацией и на-стырного лазания по лагерю, к вечеру он окончательно решил заагентурить капитана.

Дивизия расположилась на данном участке с лета девяносто третьего и за три года ус-пела основательно окопаться. Военные строители, пренебрегая фундаментом, прямо на ка-менистом грунте возвели из массивных блоков несколько двухэтажных параллелепипедов, каждый длиною со стандартный жилой дом в три подъезда. Хватило и на штаб, и на казар-мы, и на всё прочее. Оборудовали даже пяток номеров для изредка наезжающего командо-вания. Водитель Коля и капитан Полежаев в категорию почётных гостей, понятное дело, не вошли.

После ужина без возлияний, генерал пригласил капитана к себе в номер, обставленный с казарменным шиком: встроенный платяной шкаф, письменный стол, журнальный столик, кресло, два стула и узкая, аккуратно застеленная кровать. Стены оклеены серебристо-серыми обоями, на столе вездесущий графин и телефон внутренней связи.

— Садитесь, капитан.

Капитан сказал: "Слушаюсь", — и присел на ближайший стул. Не расселся, не развалил-ся, а именно присел: ноги вместе, спина прямая, ладони на планшетке, планшетка на коле-нях.

Виктор Сергеевич сам садиться не стал, притёрся задом к столу, скрестив руки на гру-ди. Для затравки задал давно крутившийся на языке вопрос:

— Скажите, Павел, вы какое училище заканчивали?

Полежаев ответил не задумываясь.

— Три курса Высшей школы КГБ. После третьего набил морду комсоргу. Не за убежде-ния, за подлянки. Исключили. Несовместимо, говорят, с высоким званием советского офи-цера. С большим трудом — не хотели брать — перевёлся в общевойсковое. Выпуск — девяно-сто два. С тех пор, вот уже четыре года в этих краях. Безвылазно.

— Та-ак. Из сказанного вами делаю вывод: раз не приобрели гражданскую специаль-ность, значит, мечтали об офицерской карьере. Значит: "Есть такая профессия — Родину за-щищать?" Э?…Хотите — верьте, хотите — нет, но я вашего "Личного дела", ей богу, в глаза не видел. Вот и интересуюсь, с кем свела судьба на пыльных тропах. Резонно? Э?

Капитан кивнул — лицо серьёзное, даже насупленное, глаза, днём серые, к ночи будто потемнели. Хорошие глаза, внимательные. Только ни черта в них не разберёшь — тёмные омуты. Можно поклясться, что в этих омутах обязательно водятся черти. Мелькало в глуби-не что-то такое.

Как Шершневу помнится, ещё немного, и он бы тогда сфальшивил. Что называется: дал петуха. Не должен бы облечённый полномочиями московский генерал объяснять капи-тану смысл и причины своих вопросов. Формально — да, а по сути…? Как подступиться?

И тут Полежаев, нежданно-негаданно перехватил инициативу.

— Товарищ генерал, пару слов разрешите?

— Валяй…те.

— Вячеслав Владимирович, мой бывший командир батальона, подполковник, просил передать вам поклон и благодарность. Вы недавно…в апреле…под Знаменским встреча-лись…и здорово его выручили.

Опаньки!

Чтобы, не имея домкрата, дослужиться до генеральских погон, нужно обладать суммой определённых качеств. В том числе, умением держать удар. Виктор Сергеевич дослужился, и этот факт что-то да значил.

Он не вздрогнул от неожиданности, не сделал удивлённое лицо, он, благосклонно улыбнувшись капитану, оторвался от стола, прошагал через комнату, от души надеясь, что походка не выглядит деревянной, и сел в кресло.