— Здравствуй, волк!

— Угу.

— Давай наперегонки, вечерний волк.

Он несколько раз глубоко вдохнул, восстанавливая дыхание после подъема по крутой лестнице, и с силой вдавил кнопку звонка. Машинально посмотрел на часы: 11⁴⁵. Дверь открылась сразу, словно его ждали. Миловидная девушка в белоснежном халатике и такой же ослепительно белой шапочке, венчающей копну каштановых волос, предложила ему следовать за ней. Идя по неярко освещенному коридору, он читал рекламные плакаты на стенах: «Вас в будущем встретят с любовью — и сразу вернут здоровье!», «Всего десять тысяч, ни много, ни мало — и болезни как не бывало!»

Интересно, сколько заплатили рифмачу за эту халтуру.

Всплеск острой боли в боку заставил его охнуть. Девушка вежливо подождала, пока он сможет идти дальше. Да, черт побери, нужно спешить. Пожалуй, старушка-смерть ближе, чем он предполагал.

Они остановились у двери в самом конце коридора. Судя по табличке, это и был кабинет доктора. Девушка в белоснежном халате вошла внутрь, попросив его подождать. За время, пока она отсутствовала, боль еще раз скрутила его, но когда медсестра вернулась, он уже овладел собой.

— Входите, доктор ждет вас.

Кабинет нисколько не походил на приемный покой врача. Никакого медицинского оборудования. Стол, несколько кресел, шкаф у стены. В углу пальма. Шторы раздвинуты, и комнату заливал солнечный свет. После тусклого электрического освещения в коридоре он был особенно ярок.

Навстречу из-за стола поднялся полноватый человек среднего роста в клетчатой сорочке с расстегнутым воротничком; галстук съехал набок и болтался где-то под мышкой.

— Здравствуйте. Доктор Лярус.

— Леон Гелпин. Служащий.

Они пожали друг другу руки. Доктор жестом предложил вошедшему сесть и вернулся на свое место. Гелпин огляделся. Прямо над головой доктора висела картина, на которой были изображены три обнаженные женщины. Лярус заметил его удивленный взгляд и усмехнулся.

— Что, не ожидали столь легкомысленной обстановки в моем кабинете? Между прочим, это Рафаэль. «Три грации». Репродукция, конечно. Люблю старых мастеров. У них есть непосредственность и очарование, которых начисто лишены нынешние маратели холстов. Взять хотя бы этого Чичино. Какие-то пятна и кляксы, которые хороши, может быть, для тестов Роршаха, но никак не для искусства. А краски! Хотел бы я знать, на чем он их разводит! Или он заставляет сначала помочиться на холст своего пса, а уж потом приступает к работе? Смотришь на такую мазню и не можешь понять, чего ради это сотворено. Пытаешься поднапрячься, как во сне, — вот-вот ухватишь самую суть, — ан нет, не получается, сон-то и есть самая настоящая действительность. Как в том анекдоте, помните? Снится мне, что сижу я на работе. Просыпаюсь — так и есть, сижу на работе. — Доктор захохотал, но вдруг резко оборвал смех и внимательно вгляделся в лицо Гелпина: — Да вы неважно себя чувствуете, а я разболтался. Извините. Давайте ваши бумаги.

Гелпин протянул ему карточку медицинского освидетельствования и разрешение на футуризацию.

Лярус некоторое время изучал документы, потом отложил их в сторону.

— Значит, вы твердо решили, — скорее не спросил, а констатировал он.

— Да. — Гелпин поморщился. Боль снова шевельнулась в боку, и это не ускользнуло от внимания Ляруса.

— Вот и хорошо. В будущем ваша болезнь, несомненно, станет излечима. Правда, неизвестно, сколько пройдет времени — пятьдесят лет, сто или больше. Но это уже не так важно. Ведь вас сразу же «разбудят», как только болезнь будет побеждена.

Доктор встал и начал расхаживать по кабинету.

— Конечно, вам будет нелегко, возможно, вы даже будете чувствовать себя одиноким, по крайней мере, первое время. Но потом все устроится. Найдете себе занятие. Появятся новые друзья. А главное, вы будете здоровы.

Лярус остановился перед Гелпином, положил руку ему на плечо.

— Итак, вы все хорошенько обдумали и ваше решение окончательное?

Гелпин кивнул.

— Я так и думал. Деньги принесли?

Гелпин достал тяжелый пакет и передал доктору. Тот открыл шкаф, в котором оказался вмонтированный небольшой сейф, и, не пересчитывая, положил туда деньги. Вернувшись на свое место, он нажал кнопку на краю стола.

— Сейчас вас отведут в блок усыпления. Все будет хорошо.

Вошел санитар. Доктор встал.

— До свидания, Леон Гелпин.

— Прощайте, доктор.

Легкая усмешка тронула губы Ляруса, но он ничего не сказал. Когда за Гелпином закрылась дверь, доктор внезапно закашлялся. Сотрясаясь всем телом, он оперся одной рукой о стол, а другой достал из кармана платок и приложил его к губам.

Прошло, наверно, несколько часов с тех пор, как он расстался с доктором Лярусом. И снова перед ним тускло освещенный коридор. Пока это хождение по бесконечным пустынным коридорам Центра футуризации было главным впечатлением. Если не считать процедур в различных кабинетах — прививки, биодезактивация и так далее. А он-то думал, что здесь полно желающих излечиться будущим. Впрочем, конечно, у них предусмотрено, чтобы люди не встречались друг с другом. Зато у него каждый раз новый провожатый. Сейчас это был мрачный бородатый субъект лет тридцати с удивительно прямой спиной. Плоской, как стиральная доска, которую он видел в старом фильме. За все время провожатый не вымолвил ни слова. Ну и пусть. Хватит ему разговоров в будущем. Если будет у него будущее. Да что это он расклеился? Рано или поздно его болезнь одолеют. И тогда…

Они остановились возле лифта, и бородач нажал кнопку вызова. В тот же миг распахнулись двери соседнего лифта, и оттуда вышел человек. Всего несколько секунд Гелпин видел его, и застыл пораженный. Растрепанные волосы, осунувшееся лицо, на котором горели воспаленные глаза. Два санитара вели его, поддерживая за локти. Он смотрел вслед странной процессии, пока провожатый прикосновением руки не пригласил его в кабину. Лифт пошел не вверх, как он ожидал, а вниз. Перед глазами снова возникло лицо встречного человека, и сердце сжалось от предчувствия беды. Он постарался отогнать мрачные мысли. Нервы. Ну, это можно понять.

Лифт вздрогнул и остановился. Определить, на какую глубину они опустились, было трудно. Пожалуй, этажей на десять. А может, на все двадцать.

Пройдя еще немного, они оказались в помещении внушительных размеров; серую монотонность стен нарушали расположенные на одинаковом удалении двери, а точнее сказать, люки овальной формы с маховиком на каждом. Угадывалась их необычайная толщина. Приблизившись к одному из них, он прильнул к смотровому глазку… и с трудом заставил себя не отшатнуться. Почти весь объем маленькой прямоугольной камеры занимало возвышение, над которым висел громадный металлический колпак со множеством отходивших от него кабелей. Сумрачное рассеянное освещение придавало конструкции жутковатый вид. Он попытался взять себя в руки. Теперь это будет его ложе. Встанет ли он с него когда-нибудь?

Голоса… Они звучали нестройным хором, то пропадая куда-то, то снова возвращаясь, переплетаясь и накладываясь друг на друга. Смысла слов он не улавливал. Он попытался сосредоточиться. Кажется, разговаривали двое. Он шевельнулся и застонал. Голоса разом смолкли. Кто-то принялся тормошить его за плечо.

— Леон Гелпин, проснитесь!

Резкий, незнакомый голос с едва уловимым акцентом.

Он открыл глаза. Туманные вначале, предметы стали проступать резче, словно чья-то рука поворачивала объектив кинокамеры. Над ним с приветливой улыбкой склонился седой мужчина. Другой, помоложе, стоял поодаль.

— Здравствуйте, Гелпин, — весело произнес седой. — Вы слышите меня?

— Да, — прошептал он.

— Мы рады приветствовать вас в нашем времени. Футуризация прошла успешно. Несколько суток вы отдохнете здесь, а потом мы заберем вас на излечение.